Дело в том, что иметь транспортное средство для жителя Метса было престижно по той причине, что мало кто мог позволить себе такую роскошь, ведь на авто был огромный налог. Его ввели ещё десять лет назад, дабы прекратить губительное действие транспорта на окружающую среду и заставить жителей пересесть на электрокары и велосипеды; такая мера позволила избежать смога и потери пресной воды. А ведь эти явления стали основной причиной ухудшения жизни в промышленно развитой части Азии.
Гедеон снял кожаные туфли и отправился в комнату, в которой он уже успел налюбоваться издалека.
– Присаживайся, – сказала Мишель, показывая на мягкое удобное кресло.
Гедеон подчинился. Комната была маленькой, пунцового цвета, с большой и высокой кроватью. Освещёние было слабым и, Гедеон сразу догадался, что это та самая комната, в которой Мишель принимает своих клиентов. С некоторым отвращением он посмотрел на малиновое покрывало и розоватые наволочки подушек, представляя, сколько уже мужских тел побывало в этой комнате разврата.
– Так зачем ты пришёл? – ласково улыбаясь, спросила она.
На душе у Гедеон от её приветливого милого вида стало гораздо легче. И это было даже несмотря на его догадки о том, что Мишель, возможно, подумала о нём, как о простом клиенте, желающем получить от неё час удовольствий.
Просмотрев её прекрасное тело, Гедеон на мгновение действительно захотел стать простым клиентом, но потом оставшаяся частичка рассудка вдруг сказала ему, что, если он подчинится воле своей плоти, то непременно потом пожалеёт об этом.
Поэтому Гедеон сделал мрачное лицо и спросил:
– Вас зовут Мишель?
– Да, но какая разница?.. Ты такой смешной задумчивый нерешительный и ты мне так нравишься, – она подошла к нему уже совсем близко и Гедеон уже смог почувствовать её прекрасный запах.
– Я просто хотел с вами поговорить о том, чем вы занимаетесь.
– Вот сюда, – она показала на небольшой моноблок, лежащий на столе, – 30 юнитов.
И тут Гедеон уже полностью решился атковать, ведь 30 юнитов для него было слишком большой ценой за час сомнительного блаженства. Надо отметить, что наш герой не был расточителен.
– Я пришёл не затем, что бы с вами чем-то заняться, а только, что бы поговорить. Мне стало известно о вашем роде деятельности и признаться, я считаю, что вы абсолютно несправедливы к себе, занимаясь столь унизительной и мерзкой работой.
Тут лицо Мишель скривилось, а губы её злобно сжались. В глазах же её Гедеон заметил вдруг возникшую апатию и безразличие.
– Если вы пришли со мной просто говорить, то убирайтесь, – громко произнесла она.
После этих слов она улыбнулась и сказала:
– Как я не смогла увидеть в вас сумасшедшего фанатика, помешанного на всякой чепухе?!
Гедеон от такой реакции не просто покраснел, а даже побагровел; и при этом с трудом мог проговорить хоть что-то.
– Послушай меня, давай выясним,– попытался он направить разговор в правильное русло, но Мишель была настойчива и тотчас, размахивая своими руками, возразила:
– Ты попусту тратишь мое время.
– Да я могу заплатить, если ты о деньгах.
– Пошёл из моего дома, – злобно сказала она, а потом вплотную подошла к Гедеону с недовольной гримасой, но ничего не смогла сделать.
Гедеон встал с кресла и посмотрел ей в глаза. Воцарилась неловкая пауза и, они стали заглядывать в глаза друг друга, словно ожидая, кто первый произнёсет слово. Тишину конечно же прерывал нетерпеливый Гедеон:
– Разве вам не хочется поговорить о том, как изменить свою жизнь?
– Я вызову полицию, – почти крича произнесла Мишель.
Вдруг из другой комнаты послышался детский крик. Мишель тотчас рванула из комнаты, а Гедеон смог лишь выкрикнуть ей вслед:
– Ты поступаешь несправедливо к самой себе. Неужели ты этого не поймешь?
Оставшись один в этой дурацкой комнате, походившей на клетку, Гедеон во всю начал вкушать эту неприятную болезненную горечь, которую своими словами и жестами принесла ему эта презренная девица. После её недоброжелательного поступка только одна мысль осталась у него в голове: «И кто я такой, что бы судить или советовать этой девице? Я ведь своих родителей то полгода не навещал». Вспомнив о родителях, он расстроился и, его душу тотчас стала разъедать совесть; она будто говорила ему, что ты слишком отвратителен, тем, что пытаешься решить чужие проблемы, при этом совсем позабывая о проблемах собственных. Поэтому Гедеон исступленно захотел поскорее выбраться из этого развратного дома и отправиться к родным.
Но просто уйти он не мог, все та же совесть не давала ему это сделать. Он зашёл в комнату, откуда на всю квартиру раздавался противный детский крик и откудабыл слышен мягкий спокойный голос Мишель. Там он увидел бледного худенького мальчика с редкими волосиками, который лежал на кровати и безумно кричал; Мишель же гладила его по головке, целовала, а он только лежал и кричал, хлопая выпученными глазами; она так пыталась его успокоить, что совсем не заметила стоящего посредине комнаты Гедеона. А вот мальчик, как только заметил большой силуэт незнакомого мужчины, сразу же успокоился и перестал истошно реветь.
После этого Мишель все-таки заметила Гедеона и сердито сказала:
– Говори уже и убирайся.
– Наедине, без твоего сына.
– Я же с ребенком.
–Я подожду, – сказал Гедеон и тут же шмыгнул из комнаты.
Он вышел в прихожую и стал пристально рассматривать там красивую картину, на которой были изображены двух обнаженные девицы, распластавшиеся в шатре, в прекрасном солнечном саду. Тёмно-зелёные и желтые краски как фон для изысканных белоснежных тел красавиц переносили нашего героя в какое-то неведомое место, где царило спокойствие и свобода от страха и боли. Гедеон вдруг даже вспомнил про тот рай, который, по мнению Роузи, вот-вот должен прийти с приходом Мессии.
Когда Мишель пришла в прихожую и увидела Гедеона, созерцавшего прекрасную картину, она мягким тоном произнесла:
– Давай говорить, о чём хотел…
Гедеон перевёл на неё свой сверлящий взгляд и не увидел в лице Мишель никакого сходства с этой роскошной райской картинкой. Теперь наш герой легко смог заметить уставшее лицо этой девушки и её совсем безразличные, апатичные глаза, в которых была видна усталость от жизни.
– Тебе нужно измениться,– твёрдо проговорил Гедеон.
– В смысле?– с совсем глупой гримасой спросила она.
– Перестать заниматься такой мерзкой деятельностью. Ты губишь себя и тех, кто к тебе ходит.
В ответ она посмотрела на него какими-то полубезумными и в тоже время притягательными глазами, а потом таинственно сказала:
– Странно, а ты сначала показался мне приятным парнём и, я думала, что ты хочешь просто удовлетворить свою страсть. Так ведь ведут себя все нормальные парни – они все хотят от меня только удовлетвориться. Но ты какой-то другой – ненормальный, шизоидный. В твоей голове творится не пойми что. Это меня пугает! Я тебя боюсь, ты ведь можешь убить меня. Я знаю, ты способен на убийство… Эти холодные глаза – они смотрят сквозь этот мир и, они будто совсем безразличны к переживаниям этого мира. В твоих глазах живёт неистовая звериная злость, но ты сам этого даже не понимаешь.
Гедеон выслушал это с непроницаемым лицом. Будто бы согласившись со всем, что сказала Мишель, продолжил гнуть свою линию:
– Скоро с тобой начнут бороться и с такими, как ты… Не слышала про указ Правителя? Создается новый департамент, он может заняться тобой в ближайшее время. Знай, что перед ликом системы все мы бессильны, а поэтому может прийти время и никто тебе не поможет.
– Да мне плевать! Мне не привыкать к этому унижению. Через эту грязь я иду всю жизнь. А занятие своё я не брошу. Что бы ты от меня поскорее отстал, скажу, что сын мой болен, а без лекарств не проживёт и недели. А вот правительство не собирается оплачивать его лечение.
Тут на лице у нашего героя появилась гримаса сострадания, он очень мягко спросил:
– Что с сыном, чем он болен?
– Его зовут Мик, ему 7 лет. В своей бурной молодости я вела такой зажигательный образ жизни, что тебе и не снилось, – сказал она очень ярко, будто бы возжелав разжечь в сердце Гедеона огонь зависти. – Ты даже представить этого не можешь, потому, что таких, как ты уже отучили от простой порнухи. Жизнь казалось мне кладезью удовольствий и я не заметила, как забеременела… Я пила алкоголь, снималась в запрещённых фильмах, но при этом вынашивала плод своего мальчика. Однажды, отдыхая у одного друга, я почувствовала сильную боль в спине. Вызвали врача, отправили меня в больницу. Там мне сказали, что я на седьмом месяце. Об аборте не могло быть и речи: да и легче было бы родить, а потом убить ребёнка. В общем, потом роды и очень нездоровый мальчик. Куча всяких болезней у него: ходить он не может и при этом постоянно болеет. У него всё болит, живёт он с рождения в сильном мучении. И на всём этом лежит моя вина.
Эта печальная история совершенно выбила Гедеона из колеи в том плане, что он не знал, как стоит лучше ответить, дабы посеять хоть какую-то светлую надежду в сердце Мишель.
– Грустно это, – сказал он, понимая, что нужно хоть что-то сказать.
– Тебе это сложно понять.
– Нет, я понимаю, – совсем скупо, без эмоции и как бы на автомате, сказал Гедеон.
Но Мишель, видимо, обладала острой интуицией, заподозрив его во лжи.
– Да как ты же можешь меня понять? Ты мне даже незнаком!.. В каждом его крике я чувствую свою вину. Это невыносимо! Это словно какое-то безумие. Первое время после родов я жила в каком-то неведомом трансе, не осознавая, что происходит. Всё стало каким-то мрачным, тёмным и я подумала о том, что вот оно – наказание за все мои смертные грехи. Пошла в Храм, откуда и ты наверное пришёл, но вскоре в нём я разочаровалась, стала материалисткой. Хотя один раз я так плохо себя чувствовала, что даже подумала о сильном проклятии… И конечно мне хотелось покончить с собой, но потом я встретила хорошего психолога, он помог мне вылечиться, помог уменьшить мое чувство вины за искалеченную жизнь ребенка.
Гедеон посмотрел ей в глаза и всё равно не мог понять, искренне ли она рассказывает всё это или что-то недоговаривает, передергивая факты; он на секунду подумал, что истина в этом случае где-то посередине.
Мишель, заметив, как нагло и вульгарно Гедеон пытается разглядеть в ней что-то секретное – то, что лучше было не знать, тут же бросила:
–А теперь убирайся отсюда! Ты выслушал всё, что я могла тебе рассказать. Не думаю, что тебе надо знать больше.
Гедеон машинально стал надевать туфли, думая над тем рассказом, который ему поведала Мишель. Потом он выпрямился, посмотрел в последний раз на прекрасную картину с двумя девицами в саду и с опущенной головой вышёл за дверь. Прощаться с Мишель он не стал, посчитав, что это только поставит формальную точку над его пораженческим приходом.
Уже стоя в коридоре, он почувствовал неведомое почти блаженное чувство сопереживания незнакомому человеку и в этот самый момент будто бы сама жизнь стала для него интимно близкой.
Полностью осознав, что прибытие к этой девушке закончилось полнейшей катастрофой, Гедеон рассердился на свою слабость, слабохарактерность, мнительность. Он немного себя потравил в голове; поиздевался над собственной гордостью, над своей самооценкой и с мыслью, что стушевался перед презренной проституткой, машинально пошёл на выход, уже не замечая абсолютно ничего вокруг. Ему захотелось просто вырваться на улицу и в раздумьях побродить по городу пешим ходом. Ещё ему хотелось вдоволь надышаться свежим, осенним воздухом.
Но это был очень душный день и Гедеон, оказавшись на улице, сразу это почувствовал своими лёгкими: он стал задыхаться, потеть, чувствовать себя очень некомфортно и плохо. К тому же над ним давлели те переживания, которые ему удалось испытать только что.
Он шёл по улице совсем на автомате, не обращая на других прохожих никакого внимания. Он даже чуть дважды не врезался: один раз в велосипедиста, а другой в мусорный бак. А один раз он все-таки задел плечом прохожего, но тотчас машинально извинился.
После, он, совсем не думая, свернул на очень людную и шумную улицу, где толпы прохожих гуляли по освященному солнцем тротуару. Улыбки на их лицах прохожих заставляли Гедеона нервно содрогаться. Среди прохожих на этой улице были молодые юноши со своими девушками, дети с родителями, пожилые пенсионеры, темнокожие и бледнолицые – в общем, все они были в этот солнечный день такие красивые, веселые. Кто-то из безопасности продолжал носить на лице защитную маску. И напролом чрез них, никого не замечая, рвался Гедеон. Он будто был отшельник, изгой, который различен от всех не только тем, что идёт против всех, но и своим задумчивым видом и какой-то особенной энергетикой. Лицо его было полно нервного напряжения. Казалось, что вот-вот оно покраснеет, скривится и низвергнет со своих губ несколько слов от боли. Гедеон постоянно смотрел только вперед и мелькание чужих лиц, красивых и молодых, не давало ему возможности сконцентрировать поток своих размышлений на чем-то одном. Тут и яркое раскаленное солнце, объединившее сотни людей на улице, стало нашего героя раздражать своим ослепительным светом всё больше и больше. Немного пройдясь в нервном напряжении, Гедеон почувствовал усталость, головокружение и теперь он уже с отвращением подумал, какая же отвратительная сегодня погода, как же неприятен это проклятый свет, не дающий привести рассудок в порядок.
Наконец, пройдя сквозь оживленный поток людей, он вырвался на пустую улочку и с облегчением пошёл дальше. Неожиданно его взору предстал огромный билборд, на котором был изображен самый разыскиваемый террорист мира – Скайдо Хезли, а посредине фотографии была эпическая надпись большими красными буквами: «Злодей пойман! Спешите узнать все подробности на Площади Восстания».
От волнения сердце Гедеона забилось сильнее – это несколько облегчало его самочувствие. Он вдруг вышел из своего аутичного раздумья и даже смог вспомнить вчерашнюю новость, которую в баре огласил Ольсон. Вмиг Гедеон сообразил, зачем такой поток людей собрался вместе и куда-то идет. Он подумал, что они идут туда – на площадь Восстания, что бы узнать все о поимке этого негодяя, который столько лет мешал им крепко спать, а их детям спокойно выходить на улицу.
В момент такого понимания событий Гедеон испытал блаженное чувство своей избранности и несхожести со всем остальным миром. Он будто вознёс себя над всем другими людьми, когда вспомнил о своем старом знакомстве с Хезли – о том, что тот был его хорошим старшим приятелем, но лишь до того, как пошёл вершить историю своими руками и потерпел фиаско. Хотя, как фиаско? Хезли уже вошёл в историю! Он стал почти легендой и хоть плохой, но легендой. Теперь о нём напишут в учебниках истории, а его именем будут пугать непослушных детей. Уж точно никто не назовет своего ребенка таким отрицательным именем как Скайдо. А может это вскоре вообще станет не имя, а просто оскорбительное прозвище, означающее свирепого зверя – людоеда.
Конечно, Гедеон своего старого заблудшего приятеля не считал прям таки зверем, но для остальных людей, для этих милых улыбающихся прохожих, Хезли навсегда останется именно свирепым и кровавым зверем.
«Интересно, а если бы я согласился тогда пойти вместе с ним, то кем бы сейчас был?– задался риторическим вопросом Гедеон».
И, конечно, он знал, что в лице других стал бы таким же террористом – анархистом, но его мучил другой вопрос: а было бы столько дурной славы о нём, сколько сейчас о Хезли? Хотя это уже не имело бы никакого значения, ведь для Гедеона Хезли он всё равно проиграл. Проиграл потому, что умер раньше своих врагов, раньше режима и Правителя. Гедеон вынес ему смертельный приговор ещё тогда, когда отказался сражаться против правительства; тогда, когда революционные идеи показались ему проигрышными и ведущими к полной разрухе. И вот теперь произошло подтверждение прогнозов нашего героя – настал конец Хезли! И хоть этот великий человек, попытавшийся изменить мир, вошёл в историю, он все-таки проиграл.