– Вот оно – возвращение блудного сына, – сказал отец Гедеона, входя с высоко поднятой головой на кухню вперед матери.
Отец сразу же доброжелательно протянул сыну свою мощную руку, которая в отличии от руки сына имела толстые и очень мощные пальцы. Сам отец выглядел довольно старым человеком: у него были седые помятые волосы, круглое морщинистое лицо и огромная покладистая борода – этакая бородища Маркса, которую отец носил сколько себя помнил. Она тоже стала отдавать сединой, вкупе с уже большим торчащим вперед животом сильно старила отца.
– Ну давай рассказывай, как тебя угораздило вылететь из академии? – без особой злобы, но с насмешливой язвительностью спросил отец.
И тут всё, о чём предполагал Гедеон сошло на нет, так как они уже всё знали! Родители каким-то образом знали. Но откуда, подумал Гедеон. Этот вопрос стал проноситься в его голове и он вдруг начал ощущать себя, ничего не понимающим дурачком.
– Да ладно, можешь ничего не говорить. Пусть это останется тайной,– сказал отец, совсем запутав своего сынка.
Мать язвительно добавила:
– Сейчас скажет, что это из-за мерзкой тётки, которая перешла дорогу от своей гнилой натуры.
После этих слов мать стала наливать чай.
– Почему так долго не появлялся? Мы ведь волновались о тебе, а ты даже не соизволил отписаться, – спросил отец, сев напротив Гедеона и заставив тем самым своего сына чуть засмущаться.
– Теперь я не пользуюсь компьютером, слишком большие штрафы и налоги вынудили отказаться от интернета, – невнятно проговорил Гедеон.
– Мог бы просто приехать. Час пути, – сказал отец, – мы всё ждали, когда ты приедешь. Думали, гадали, когда же твой запал вольного сосунка кончиться? И, наконец, дождались…
– Я ведь приехал просто дом родной навестить, а завтра уже вернусь в Метс, – стесняясь, ответил Гедеон.
– Значит запал не закончился, – насмешливо сказала мать.
Отец бодро произнёс:
– Ты не расстраивайся, насчёт Академии. В жизни часто так случается, что дело твоей жизни рушит какой-нибудь ничтожный человечек. Но время расставит всё на свои места. Злость то твоя уймется; она то ведь есть в твоем сердце, её то не может не быть. Я ведь сам это вижу, вижу, как ты её скрываешь, но родного отца не обманешь… Но потом, может, поймешь, что к лучшему это все и даже поблагодаришь злую судьбу за то, что свела со всяким гнильём. Главное нос не вешай. Не становись неудачником и смотри в будущее.
Отец сказал именно те слова, которые Гедеон услышать очень хотел и при этом, меньше всего ждал. От удивления Гедеон даже немного изменился в лице: напряжение спало, скулы расслабились, а брови разошлись. Будто бы наш герой вновь оказался в зоне комфорта, вновь почувствовал теплоту домашнего очага.
Мать положила на стол чай, а потом стала накладывать из большой кастрюли суп, от запаха которого у Гедеон сразу начали течь слюни. А вот отец по-прежнему продолжал говорить, подбадривая своего сына:
–В моей жизни ведь тоже были свои вредители. Да знаешь, сколько их было? Захочешь всех упомнить, так и не упомнить уже. А все по тому, что жизнь у меня слишком насыщенная и пакастников, желающих меня уничтожить была целая свора. Сколько я из-за них потерял в свои годы? И ведь даже под стражей был из-за их лживых слов, но теперь даже лиц их не вспоминаю и злоба вся прошла…
Гедеон с радостью понял, что родители с пониманием относятся к его трудному положению и всеми силами стараются его поддержать. Такое хорошеё отношение делало его более открытым и искренним. Теперь он уже говорил совершенно откровенно, не боясь ничего скрыть или утаить. Он сказал:
– Приятно слышать, что вы меня понимаете. Но все же я хотел бы знать о там, как вы узнали о моём отчислении. Ведь я же стыдился этого первое время и скрывал…
– Да как же такое скроешь? – удивленно спросила мать, положив Гедеону тарелку с супом, – о таком даже в журналах пишут.
– Да брось ты его путать, – басом проговорил отец, – когда ты не стал отвечать на звонки, мы сразу забеспокоились и начали звонить в Академию. Вот там то нам и сказали такую новость. Мы друзьям твоим начали звонить после этого и они рассказали про эту гадкую Ясоу и я сразу все понял.
Мама наложила тарелок с супом на всё семейство и все медленно начали трапезу.
Неловкую тишину, которая продлилась совсем недолго, прервал отец своими словами:
– Я ведь знаю, что это за мерзкая змея по имени Ясоу.
Гедеон не обратил на это никакого внимания и продолжал есть, а вот отец отошёл от супа и продолжил говорить:
– И как же это возмутительно! И ты хоть и злость свою уйми, так как она тебе не помощник, но такой вздор никогда не забывай. Ибо это преступление, как и всякая ложь. А преступление должно быть наказано. Или мы зря молодость свою отдали на служению делу великому? Или наши братья погибли ради того, что бы всякая Ясой себе позволяла такое самоуправство.
– Сынок, ты лучше расскажи, чем она тебе так навредила? – спросила мать , нарочно перебивая яростный порыв отца.
– Обвинила меня в том, что исследовательская работа моя чистый плагиат и при том даже никаких доказательств не привела. Это для бывшего работника КР край глупости и непрофессионализма. Хотя я усмотрел в её поступке какую-то личную неприязнь лично ко мне..
– Значит был плагиат,– уверенно произнесла мать, заставив Гедеона оторопеть от удивления. Он насупил брови, сделал серьезный взгляд, разозлился и немного обиделся.
– Я же сам писал, так значит это моё. Я все пишу сам, – шипящим голосом ответил он.
– Станет она к тебе по пустому поводу лезть. Этакий ты особенный у нас, – сказала мать, – просто схалтурничал, признавайся… А то выдумал тут нам…
– Да моё это было, – злобно ответил Гедеон в раздражении от того, что мать сочла его лжецом.
– Твое было бы, так и не стала бы она к тебе лезть с претензиями, – холодно сказала мать.
– Я же говорю, что моё! Ты вообще, почему мне не веришь? Или тебе она ближе, чем я…
Отец хотел вмешать, но мать перебила:
– Тебе сынок только дай волю, так ты такого насочиняешь. Станет ли такая женщина так предвзято к тебе относиться? Дам ведь одни профи сидят, а не дурочки какие-то. А ты у нас мальчик с особенностями и никогда особо в лидерах не был замечен.
– Вот так значит! – исступленно бросив взгляд на мать, произнёс Гедеон. – Может скажешь ещё, что я вовсе твоих надежд не оправдал и в этом целиком моя вина? Я же такой слабак, что не дожал эту Ясоу, что не прошёл через неё. Ты же меня винишь больше, чем всех остальных. Так скажи же, что совсем мною недовольна – что я вовсе не оправдал твоих надежд. Быть может, ты и вовсе заяви, что жалеешь о том, что меня родила или о том, что я вырос таким. Из глупой куклы – таким… Так знай, что не просил тебя об этом. Бремя своё я несу не по своей воле, а тебя разочаровываю вовсе не из-за прихоти.
Мать нисколько не отреагировала на такой яростный выпал сына и продолжила есть, а отец решился и сказал:
– Ну что ты такое говоришь, сынишка? Да это же твоя мать, которая тебя вырастила, которая тебе жизнь дала, а ты… Она ведь просто видит в тебя ребеночка до сих пор, поэтому полностью…
– Извини, – резво сказал Гедеон, а потом неловко дотронулся до плеча матери, – всё-таки я вспылил, переборщил. Я это с пониманием признаю. Слишком уж расстроило то, что не хочешь ты верить своему сыну, а вместо этого веришь какой-то женщине, которую ты даже не знаешь.
Мать нисколько не отреагировала, а отец вмешался:
– Надо жалобу было накатать на неё, а то вздумала такое творить. Я тебе сейчас покажу, как мы в свое время все свои проблемы решали. Только нужно будет на чердак подняться. Там много изменений обнаружишь.
Мать опустила голову, бездумно посмотрела в суп и никак не отреагировала на слова отца. Гедеон же без удовольствия продолжал есть суп.
– Ты ешь, подкрепляйся, а то тебе нужны силы. Стал таким доходягой, что смотреть на тебя больно. Будто тебя голодать заставляют.
– Ты сам молодой был куда худощавей, – возразила мать, нарушив своё безмолвие.
– Так это и было во времена голодные, а сейчас…
– А сейчас тоже голодные. Еды то много, а нормальной и не сыскать – сказал Гедеон, улыбаясь,– так ещё и воды нет нормальной.
– Приезжай сюда и кормись, набирайся сил и решай чем тебе в ближайшем будущем заниматься. Отчислили, ну и плевать на это! Во всем есть свой знак провидения. Вот у меня в свое время тоже была возможность в полицию поступить, и теперь бы уже лежал в гробу, наверное; то было бы, если бы судьба не вмешалась, не сделал меня революционером.
– Ну что ты такое говоришь? Какая ещё полиция? – улыбаясь, спросила мать а отец лишь махнул рукой.
Гедеон доел суп, не обращая на слова отца никакого внимания; уж слишком много переживаний бурлило в его душе после выпадка гнева против матери и эти переживания, которые он старательно сдерживал, никак не давали ему спокойно слушать своего отца.
Мать же подхватила речь отца и решила его поддержать. Однако сделала она это по своему, по-женски, то есть выразилась не совсем корректно:
– Твой отец был среди первых, кто поддержал Новый Порядок и приход нашего вождя – Верховного Правителя. Ещё он поддерживал переход к традиционному обществу. И, между прочим, в прокламации о праве низов свой след оставил.
– Серьезно? – с удивлением спросил Гедеон, как только распознал смысл слов матери.
– Не всё верно! – поправил отец. – Я ведь не Правителя поддержал, а будущее всего человечества. Идеи у нас тогда были поистине грандиозные. Причем настолько, что коммунизм Маркса в сравнении с ними можно считать – идеологией скотской… Мы бились за великое царство, власть над которым будет принадлежать лишь закону Господнему. А вот Верховный Правитель уже потом пришёл как некий символ. И мы вообще-то его не звали… Что ж, лично я к нему равнодушен, – подытожил отец.
Гедеон досыта наелся, молча слушая говорливого отца, производившего на него не такое-уж большое впечатление. Так было из-за того, что отец рассказывал о своих революционных похождениях и раньше, но при этом всегда разбавлял свои интересные рассказы кучей заумных идей, которые приземленный Гедеон считал просто философской бредятиной, выдуманной какими-то хитроумными мошенниками, стремящимися запудрить голову простому народу. Поэтому ко всему этому идеализму отца наш герой относился скептически, он больше верил в силу рока, чем в какую-то человеческую волю, способную созидать и преобразовывать.
– Пойдём, я тебе кое-что покажу, – произнёс отец с особой важностью. Встав со стула, он тут же рванул к лестнице. Мать стала говорить о том, что нужно сначала доесть, но отец резко ответил:
– Сейчас вернусь и поем.
Гедеон пошёл за отцом. Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они подошли к небольшой дверке, спрятанной за ширмой. Отец раздвинул ширму, открыл дверь и тут же пошёл вверх по крутой деревянной лесенке, ведущей на чердак.
Чердак был весьма просторный, но в тоже время низок; там было чисто, прибрано, а беспорядок и хаос царил только на большом столе, напротив маленького окошечка – там лежала куча книг, тетрадей и листов с рукописью.
– Теперь это моё место уединения, – торжественно произнёс отец, разводя руками.
– Ничего себе! – воскликнул сын, удивляясь увиденному.– Ты и впрямь здесь постарался. Помнится мне, что ничего такого раньше здесь не было.
А раньше там действительно был простой, заброшенный чердак, в котором хранились всякие ненужные вещи. Но за последнее время отец сделал из него свой уютный тихий кабинет, в котором он мог спокойно поразмышлять над прожитой жизнью и усердно поработать над своими мемуарами.
Отец подошёл к стене, что была чуть ниже самой кровли, а Гедеон уже увидел его держащим в руках автомат. Отец передернул затвор и стал играючи прицеливаться куда-то в окно.
– Вот этим мы раньше и устанавливали порядок и справедливость. Брали такую вот винтовку и восстанавливали себя в правах, проливая кровь, – с улыбкой до ушей, сказал отец. – А что делать было? Иначе никак. Разве путь к свободе может быть легким? Разве комфортом добьешься чего-то? А эта поганая Ясоу тогдабы умоляла у тебя прощение за свою ложь… Эх, ты только представь себе эту картину: вина и возмездие – справедливость! Она солгала и сразу получила сполна. А теперь о таком и мечтать нельзя. Тотальный контроль убил справедливость, равенство, братство. Даже оружие – сакральный символ нашей великой победы над либералами, запретили. Эх, родненькая винтовка моя, – произнёс он, красуясь с этим грозным металлическим оружием в руках, – теперь тебе лишь пылиться на чердаке, а раньше я бы передал тебя сыну.
Смотрелся отец в этот момент воистину очень грозно и воинственно: лицо его украшала роскошная седая борода, а тело черная как смоль рубашка, в руках же был опасный автомат. При этом, оружие будто молодило отца, сделало его совсем похожим на живого энергичного революционера.
– Именно этой винтовкой я вбивал гвоздь в гроб нашего либерализма, нашего греховного потворства, нашей слабости. Видел бы ты меня тогда: молодой статный атлет с густой черной бородой. Но потом всё это захлебнулось и Новый Порядок стал ещё хуже прошлого.
– Да ты и сейчас смотришься круто, – совершенно искренне заметил сын.
– Да брось! Я сейчас старый и дряхлый домосед. Сижу тут, вспоминаю свою жизнь и пописываю мемуары о своей молодости. О тех временах, когда был революционером. О том, как вершил историю своими руками – я оставил свой след в прокламации европейского братства.
– Да, ты великий. Мне есть, чем гордится.
Отец повесил автомат на стену, а сам присел за стол, говоря:
– Как я уже говорил, тебе обязательно сейчас нужно чем-то заняться сынок. Эта кажущаяся статика в политике нашей не более, чем пролог к великим историческим событиям. И ты должен во всем этом участвовать. Это самое главное, это цель твоей жизни. Не просто наслаждаться жизнью, словно животное, есть, пить и спать – так ты будешь подобен либералам, а именно участвовать в великих свершениях. Это твоя экзистенция – твоя главная цель. А просидев в своей коморке всю жизнь, к концу ты будешь словно старый несчастный младенец. Так что доверься воле судьбы и иди вперед к новому миру.
Гедеон серьезно смотрел на отца, который через небольшую паузу продолжил:
– Сейчас ты даже не думаешь об этом… А если я расскажу о тех предположениях насчет того, что будет лет через 10, то ты мне не поверишь. Но я ведь прожил уже многое и знаю, как быстро все меняется и те идеи, которые казались нам фантастическими сейчас воплощены в реальность…
– Так за это вы так рьяно боролись? – спросил Гедеон из желания прервать, наконец, этот благой порыв отца. – За тотальный контроль и за власть одного человека над всеми нами вы воевали?
– В том то и дело, что нет. Мы никогда не шли умирать за Правителя. Мы умирали за идею нового мира, за идею победы над смертью. Мы желали торжества духа. Но наше великое дело – не завершено. Наоборот, оно встало на полпути, на жесткую грань, на ребро. Иногда, что бы победить, нужно приблизить врага – разозлить его. Ещё один шаг вперёд и тогда – победа или крах.
– То есть нужна ещё одна революция? И теперь нужно к чему идти? К всеобщему благу во имя чего?
– Мы мечтали дать людям смысл жизни, великую идею, ради которой стоило бы умирать. Наши головы мыслили эсхатологически, мы хотели донести до других людей это знание. За это мы и воевали. Мы были революционеры, радикалы, партизаны. Нас всех объединяло безудержное стремление к иллюминации всего существующего миропорядка. Но зло, которое мы отправили в бездну, вскоре было заменено Верховным Правителем… Не знаю почему, но любая власть на этой грешной земле оказывается порочной, безнравственной и преступной. Это странно. Ещё я заметил, что каждый безбожный народ стремиться заменить Бога Истинного на бога лживого. И как многобожник высекает из камня презренного истукана, что бы потом ему поклоняться, так и целые народы заменяют свое естественное стремление к вере на глупость – на веру в своего вождя. Так народ без руководства Божьего всегда будет искать себе деспота – тирана, который укажет ему, что делать. Ибо жить человек без приказа не сможет и пусть деспот народ унижает, презирает и возвышается над ним, но только тиран этот умрет, народ сразу скажет: «Верните нам его. Он покажет нам путь, он вернёт справедливость». Но это все лирика по сравнению тотальным контролем…