Приоткрыв от удивления рот, слегка опухший от поцелуев, Кирилл выбрался из кресла.
– Кто это?
– Моя дочь, – с гордостью сказал Макс. – А у тебя нет детей?
– У меня? – до Кирилла с трудом доходило, о чем идет речь. – У меня нет.
Макс невинно поинтересовался:
– Не хочешь? Или вы не хотите? – он метнул в Арину испытующий взгляд.
От страха за нее Кирилл тут же пришел в себя. Она терпеть не могла разговоры о детях, потому что действительно их не хотела, но считала это ненормальным. Не именно для женщины, а для человека вообще, и мучилась собственной ущербностью.
– Я не замужем, – ответила Арина совсем не так, как он ожидал.
Теперь Макс также коротко взглянул на него, и от затаенной улыбки на его бесцветном лице обозначились скулы.
– Откуда, у тебя дочь? – Кирилл настойчиво вернулся к началу разговора.
– Вот так да! А я думал, ты за эти годы узнал, откуда берутся дети!
– Я имел в виду: где ее мать?
– А почему тебя это волнует? Даже я не интересуюсь, где ее мать.
Кирилл все еще не мог поверить:
– И ты сам ее воспитываешь? Откуда ты знаешь, как обращаться с детьми? Ты же был единственным ребенком в семье.
– Что ты на него напал? – неожиданно вступилась Арина. – Я родилась уже третьей и вот результат…
Кирилл взглянул на нее с обидой, и она тут же стиснула его руку, и просительно посмотрела снизу, чувствуя себя так, будто лишь вчера сбежала из дома и теперь пыталась найти усыновителя. Руки у него были крупными и ухоженными, как и он весь. Иногда Арине хотелось, чтобы он оказался небрит или пришел без галстука…
Сам Кирилл однажды спросил тем тоном, каким говорят, чтобы не расплакаться – вызывающим, немного надменным: «Я ведь не круглый дурак, почему ты меня стесняешься при людях?» Тогда Арина ответила первое, что пришло в голову, и было правдой: «Я себя стесняюсь. Рядом с тобой я выгляжу гадким утенком. И все это видят». Он понимающе кивнул: «Мне облить себя кислотой?» – «Нет уж!» – испугалась она. В его губах проступило, еще больше надменности: «Тогда я тем более не буду тебе нужен?» Арина неубедительно возразила: «Ты мне нужен». Он больше ничего не спросил.
Максим уже уселся за стол вместе с дочкой, которая тут же схватила кусок хлеба и погрузила в мякоть маленькие зубки. Когда он смотрел на ребенка, лицо его неуловимо менялось. Кирилл не сводил с него глаз. Переводя насмешливый взгляд с одного на другого, Лари негромко сказал:
– Опять вместе. Как в старые добрые времена.
– Не такие уж они были и добрые, – рассеянно заметил Макс, стряхивая крошки с байковой кофточки.
– Это тебе сейчас так кажется, – возразил Лари. Он повернулся к Арине и произнес таким тоном, будто предлагал что-то непристойное: – Попробуйте хлеб. Сам пеку.
– Это сложно? – заинтересовалась она. – Даже не представляю, как пекут хлеб.
– Проще простого! – вставил Макс. – За него печка все делает. Он только продукты с вечера забрасывает.
Откинувшись на спинку стула, Лари мечтательно проговорил:
– По утрам в доме хлебный дух. Я даже просыпался в первое время. Завтра почувствуете.
Макс громко хмыкнул:
– Мой папочка – гурман. Он ублажает свое тело всеми известными человечеству способами.
– Да что за черт?! – вдруг заорал Кирилл, бросив вилку. – Мы так и будем болтать о всякой чепухе?
– Мой папочка – чепуха?!
– Лари, что происходит? Откуда он взялся? Да еще с ребенком!
– Я тебе мешаю? – невозмутимо спросил Макс.
– Я имею право хоть что-нибудь знать!
– Ты? Уж ты-то, конечно, имеешь.
– Мне не нравится твой тон.
– А мне – твой.
Они оба замерли на грани, за которой начиналась ссора. Украдкой поднимая глаза, Арина следила за ними, наполняя бездонные кладовые своей памяти слепками с искаженных яростью лиц. Тонкий рот Макса растянулся бледной чертой отрицания всего, что еще только собирался сказать Кирилл, в говорящих глазах которого метался крик. Ей опять захотелось броситься на помощь, но сделать это за столом было невозможно. К тому же, неутоленный наблюдатель требовал, чтобы Арина не вмешивалась.
Лари призвал ее:
– Не слушайте их. Накладывайте салат. Здесь нет ничего ресторанного. Дома я готовлю сам.
Не сводя с Макса глаз, Кирилл сказал:
– Правильно. Не слушай нас. Этот сюжет не представляет для тебя интереса.
– Вы что-то пишете сейчас? – спросил Лари.
– Собираюсь, – она отпихнула коленом Цезаря, который вкрадчиво пытался пристроить свою морду на столе.
– Придумываете сюжет?
– Я их не придумываю, – созналась Арина. – Мои истории рождаются сами собой, когда я вижу человека, в лице которого что-то есть… Непонятно, да?
Максим поднял голову:
– Уж не меня ли вы увидели?
– Не тебя, – ответил за нее Кирилл.
– Жаль-жаль. Такой роман мог бы получиться.
Чтобы поддержать Кирилла, она холодно сказала:
– Вот и напишите его сами.
– Как зовут твою дочку? – спросил Кирилл.
Арине показалось, что теперь он пытается сгладить ее резкость. Но в тот же момент Цезарь молча боднул ее в бедро, и пришлось незаметно сбросить ему кусок буженины.
– Лика.
Арина усмехнулась:
– Ну и имена у вас! Извините, Лари.
– Ничего. Все удивляются.
– А как будет полное имя от Лики?
– Никак, – сказал Макс. – Лика и будет.
В уме соединив это с отчеством, Арина с недоумением покосилась на Кирилла, однако тот не выглядел удивленным.
– Сколько ей?
– Одиннадцать месяцев, – четко ответил Макс.
– Разве в таком возрасте дети едят пельмени?
– Едят-едят! Ты же видишь, она ест.
Лари предположил:
– Он воспитывает из нее завсегдатая ресторана. Кирилл, тебе еще придется выгонять ее. Тогда «Ермак» уже будет твоим.
– Я не люблю, когда ты так говоришь!
«Но ты так хочешь этого!» – Арина искоса взглянула на него. Побледневшее к вечеру лицо Кирилла было по-прежнему обращено к Максу. Ей был виден только плавный полупрофиль.
– Говори-не говори, к этому идет.
– У всех к этому идет.
– Эй, приятель! – окликнул Макс. – А ты все еще боишься жуков-могильщиков?
Он обратился к Арине:
– В детстве этот дурачок верил, что если раздавишь жука-могильщика, то вскоре умрешь. Не помню, кто сказал ему такую глупость. Я, наверное. Он был таким… доверчивым. Его легко было обмануть.
Арина с жалостью подумала: «Он и сейчас такой же».
– Мы иногда собирались с мальчишками и специально для него сочиняли всякие небылицы. Всем нравилось следить за ним… Глаза у него становились совсем круглыми, и рот тоже.
Кирилл слушал так внимательно, будто речь шла совсем не о нем. Арине даже захотелось потеребить его за щеку: «Эй! Тебе ведь не десять лет. Не позволяй над собой смеяться!» Но ненасытный наблюдатель опять взял верх…
– Ты с тех пор научился обманывать? – не унимался Максим. – Знаете, он никогда не умел солгать, как следует. Может, фантазии не хватало? Вы, как профессионал, должны в этом разбираться.
«О нет, – возмутилась Арина, – Я не стану смеяться над ним вместе с тобой!»
За нее успел ответить Лари:
– Я бы не взял к себе лгуна. А фантазии у него всегда хватало.
– Для ресторана? Знаю-знаю, это просто царство фантазии! На ваш взгляд.
– Ты никогда этого не понимал, – заговорил Кирилл. – Потому что как раз тебе-то ее и не доставало… Арина, можно тебя на минутку?
Не дожидаясь ее, он быстро вышел на веранду. Когда, неловко улыбаясь хозяевам, Арина присоединилась к нему, ей невольно подумалось: «Краше в гроб кладут…» Кирилл стоял у окна, боком привалившись к раме, и с тоской глядел в сторону черного леса. Оттуда не доносилось никаких звуков, а деревья уже были неразличимы, поэтому казалось, что за окном только густая от сырости мгла.
Притянув Арину, он прижался щекой к ее волосам и умоляюще прошептал:
– Давай уедем отсюда. Глупо я это все придумал… Лучше я отправлю тебя к морю.
– Отправишь меня? – она с недоумением отстранилась. – Что это значит – ты отправишь меня?
– Ну извини, – спохватился Кирилл. – Я не так выразился.
– Будь добр, выражаться так…
– Маленький…
Она вырвала руку:
– Не заискивай! Терпеть этого не могу!
– Ты хочешь остаться?
– Да. Хочу. Мне нужен свежий воздух.
– Конечно, – Кирилл прикрыл глаза, но, уходя в себя, он еще ни разу не обрел мужество. Ничего не вышло и на этот раз.
Откуда-то из темноты пришло так спокойно, будто и жило в нем, безо всякой примеси страха и отвращения: «Вот оно наказание. Свершилось раньше преступления. Я хотел, чтобы она сделала шаг в сторону. И она делает этот шаг. Но – от меня. И во мне нет даже намека на силу, способную ее удержать…»
– Что тебя так расстроило? – смягчилась Арина. – Ведь все было хорошо.
– Хорошо…
– Мило! Я разговариваю с собственным эхом?
– Я люблю тебя, – вдруг сказал он, и Арина сморщилась от досады. Момент признаний уже прошел, и Кирилл не мог этого не чувствовать.
Немного подождав, он снова заговорил:
– Я боюсь даже думать, что рано или поздно наступит день, когда ты не откроешь мне дверь.
Заранее зная, что эти слова больно кольнут его, Арина хладнокровно, заметила:
– Этого не случится. Я живу в квартире, купленной тобой.
– Я подарил ее тебе.
– И все же в этой квартире дверь для тебя всегда будет открыта.
У него жалобно дрогнул подбородок:
– Не слишком обнадеживающе звучит.
– А ты хочешь обнадежиться?
– Я поехал, – он вдруг заговорил деловито, словно очнулся от забытья. – Пятнадцать минут до города и там еще… Мне необходимо успеть. Завтра куча дел, надо выспаться. Спокойной ночи. Ты позвонишь? Впрочем, не надо. У Лари мобильный телефон, разговор обходится дорого. Наверное, это неудобно. Ну все… Еще раз спокойной ночи!
Не успела она очнуться, как Кирилл уже шел к машине – высокий, летящий, элегантный даже в пуловере и джинсах. «Любимый!» – впервые захотелось ей крикнуть вслед, но он бы решил, будто над ним опять смеются. Ей представилось, как ребенком он жадно вбирал чужой обман, и красивые печальные глазки наполнялись ужасом. А после ходил, внимательно глядя под ноги, чтобы не раздавить жука-могильщика и не умереть.
Припав к стеклу, она сумела разглядеть: сейчас Кирилл шел, вскинув голову.
Глава 9
Перед тем, как заехать в ресторан, я остановился у набережной, потому что от скорости все бушевавшее во мне только усиливалось. Вечерний ветер оказался так мягок и сух, словно и не было двух дождливых недель, от которых Арина впала в депрессию, а я замыслил… Даже про себя я все еще не решался отчетливо произнести это слово. Моя маленькая рысь легко справлялась с любыми, мне же всегда было страшно сказать правду о некоторых вещах даже самому себе.
Я прошел вдоль черной решетки к лестнице, ведущей к пляжу, но спускаться не стал. Металлические перила были совсем холодными, хотя и сухими. Я взялся было за них, но через ладони в тело тотчас пробрался озноб и пришлось спрятать руки в карманы джинсов. Только сейчас я вспомнил, что не успел переодеться, задержавшись у Лари дольше, чем предполагал. Впервые мне предстояло появиться в «Ермаке» не в костюме и без галстука. И это лишний раз доказывало: все пошло наперекосяк.
И вдруг я почувствовал такое же облегчение, какое испытал несколько лет назад, впервые протестировавшись на СПИД. Мой зловещий план провалился…
– Ничего не вышло, – сказал я вслух, чтобы окончательно в это поверить, и как последний городской сумасшедший громко засмеялся от радости.
Едва различимая река отозвалась ленивым всплеском. До моих радостей и несчастий ей не было никакого дела. Я подумал, что кроме мамы, никому в мире нет до меня дела, но даже эта невеселая мысль, влившись в меня, не расплескала того восторга, которым я переполнился. Ведь сегодня сама Судьба объявила меня своим любимцем. Я попытался превратиться в негодяя, а она уберегла меня.
Больше не пугая прохожих, торопливо перебегавших от одного круглого, как луна, фонаря к другому, я вернулся к машине. «Ауди» послушно ждала меня, хотя я забыл включить сигнализацию. Беззлобно отругав себя за беспечность, я благодарно погладил еще не остывший руль и попросил отвезти меня к ресторану. По всем расчетам там уже наступал штиль, в который мне и хотелось угодить. Лари полагал, будто мне нравится красоваться перед посетителями, и язвительно называл меня «лицом ресторана». На самом же деле я часто выходил в зал, не справляясь с тревогой, которая бубнила в ухо, точно без меня там творится черт знает что! Хоть со мной, хоть без меня там все шло своим чередом, но я не мог не увидеть этого собственными глазами.
На этот раз я решил зайти со служебного входа, чтобы не шокировать публику своими джинсами. Узкий коридор был переполнен запахами кухни, и мне тотчас захотелось есть, ведь за столом Макс начисто отбил у меня аппетит.
«Ты совсем простодырый», – к чему-то вспомнились слова матери, и я ужаснулся: как я мог оставить Арину с этим бродягой?! Сжившийся со мной пессимист проворчал: «Попробовал бы ты забрать ее…»
Забыв зачем приехал, я присел на корточки, навалившись на стену, и, достав телефон, набрал номер Лари. Кнопки уворачивались из-под пальца, и несколько раз приходилось начинать заново, но каким-то чудом я все же дозвонился.
– Добрый вечер, Лари, – сказал я со всей вежливостью, на какую был способен в такой ситуации. – Извини, что беспокою. Как там Арина? Она не забыла прогулять пса?
– Они уже ушли спать, – безо всякого выражения ответил Лари.
Я едва не выронил трубку:
– Они?!
– Я имею ввиду ее с собакой. Тебя ведь они интересует?
– Да, конечно, – с облегчением выдохнул я.
– Ты где? В ресторане? Что-то тихо?
– По дороге, – солгал я.
– Долго едешь.
– Я успею. У вас все нормально? Может, что-нибудь привезти?
Было слышно, как Лари усмехнулся:
– Да не волнуйся ты так! У твоей женщины есть голова на плечах.
– Не называй Арину «моей женщиной», – попросил я. – Если она услышит, то придушит тебя.
– Ты дал ей много свободы.
– Я ничего ей не давал и не забирал. У нее все было и до меня.
Лари признался:
– Мне трудно тебя понять, котенок.
– Ладно, Лари, – сказал я, прекращая разговор, – спокойной ночи.
– И тебе, – пожелал он. – И не волнуйся. Работай.
Все, что я слышал от него все эти годы, было вот это – «работай». Но стоило мне начать работать, как я себе это представлял, то есть не перебирая ногами на месте, а двигаясь вперед, и Лари снисходительно ухмылялся: «Мальчишеские фантазии! Ресторанный бизнес – дело серьезное. Не витай в облаках».
«Ты бы еще призвал меня ползать у твоих ног!» – однажды вырвалось у меня. Несколько дней после таких слов я ждал увольнения, но вместо этого Лари выписал мне премию, хотя вообще-то деньгами он меня не баловал. Я обозвал его про себя «сукиным сыном».
Но сейчас я все равно был рад, что нашептанное августовским дождем, сорвалось. Я еще сидел в темноте, сжимая телефон, когда меня внезапно осенило: «Макс! Это Макс уберег меня своим появлением. При нем ничего не произойдет, это уж точно». Макс, на которого я злился весь вечер и проклинал по дороге. Мой первый и последний друг.
Я не рассказал Арине и сотой доли того, что связывало меня с Максом. Он был мне не просто другом и даже не братом. Но это я понял, только потеряв его. Как бывает в настоящей дружбе, Макс был частью меня, как я, надеюсь, был частью него. Когда мы расстались, я почувствовал: половина моей души умерла. Та самая, где жили первые мечты, настолько яркие и высокие, что последующим просто не суждено дотянуться до них.
Мы любили забираться на чердак нашей типовой «пятиэтажки», и там, сидя на пыльных балках, с которых свисали серые нити паутины, представляли, как однажды соберемся в дорогу. К этому делу мы подходили со всей серьезностью, на какую способны мальчишки. Мы обговаривали все детали, даже то, что уложим в свои котомки. Никаких котомок у нас не было, но Макс обещал украсть у отца немного денег на снаряжение. Ничего зазорного мы в этом не видели.