– Тома, не волнуйся, все прошло на отлично, прощание, поминки. Красиво сработал караул с салютом, все прошло, как надо, еды в достатке, людей накормили. – Михалыч успокоил супругу, та сильно разволновалась после похорон, на кладбище ее пришлось отпаивать валерианой. В ответ она ничего не сказала, только кивнула головой. На переднем сидении, рядом с водителем, сидел их взрослый сын Сережка. Приехал на похороны деда из Москвы. Он обитал в столице, был на курсах повышения квалификации, сын молча следил за дорогой.
– Леш, заверни, пожалуйста, на Жукова, там меня высадишь. – Неожиданно скомандовал Михалыч водителю. На него вопросительно посмотрела супруга, уже было открыла рот, чтобы задать вопрос, но Михалыч ее опередил, ответил первым. – Тома, сегодня ночуйте с Сережкой дома, я переночую у отца, пороюсь в его нычках, может деньги где припрятал, да и вообще нужно там побыть, а то мало ли что. Люди знали, что жил один, сегодня его похоронили, квартира лакомый кусок для воров. – Объяснил он, замолчал, потом добавил. – Я хоть свет повключаю, пусть видят, что там живут.
– Я поняла, Жень. Да, все правильно, я не подумала. – Призналась она, добавила. – Я видела у папы шкатулочку с золотом, он прячет ее за баром.
– А ты откуда знаешь? – Удивленно спросил ее Михалыч.
– Пап, по-моему, тут за шкатулочку только ты не в курсе. – Отозвался сын Сережа.
– Дед всегда доставал шкатулку на день победы, там у него звезда героя хранилась. – Добавил он.
– Ясно. – Согласился Михалыч, дальше ехали молча, каждый думал о своем.
Тик, тик, тик, тик, мерно отчитывая секунды, тикали настенные часы, поскрипывая внутри, словно скребясь коготком, ритмично нарушали тишину. Их стрелки показывали без пятнадцати два.
Михалыч сидел на диване, рассматривая старые фотографии. Доставал их из большого, покрытого зеленым бархатом семейного альбома, который лежал на его коленях. В правой руке у Михалыча был хрустальный стакан с виски из дорогой отцовской коллекции алкоголя. Подле него вертикальной тонкой стрункой дымила не докуренная сигарета, забытая до поры до времени в хрустальной массивной пепельнице, расположившейся на журнальном столике из элитного красного дерева. Рядом с пепельницей на столешнице лежала полурассыпанная стопка стодолларовых купюр. Три тысячи Михалыч нашел в книжном шкафу, отец спрятал их между страниц пяти книг. Еще две с половиной тысячи долларов в ванной, в ящике под умывальником, еще тысячу на кухне. Так, по мелочам в рублях тысяч пятнадцать было разбросано по всей квартире. Михалыч отложил фотографию, отхлебнул из стакана виски, наклонился, потянулся за сигаретой, затянулся, сбил пепел, положил ее обратно в пепельницу, откинулся на спинку дивана, в голове шумело, на душе было противно, как-то пусто. Он был очень близок с отцом, искренне любил и уважал его, уважал за мужество и принципиальность, за настоящую мужскую жизнь. Теперь, когда его не стало, Михалыч почему-то не испытывал сильной горечи утраты, ну не то, чтобы совсем, а только слегка, не так, как он себе это представлял прежде, за это сейчас себя и корил. Он закрыл глаза, вслушался в тишину ночи. Тик, тик, тик, тикали часы, от ночной сгустившийся тишины звенело в ушах.
Тук, тук, внезапно не громко постучали в дверь. Михалыч от неожиданности буквально подскочил на диване, мурашки неприятно пробежали по всему телу. Он глянул на часы, на циферблате стрелки застыли ровно на двух. Потом тишина, будто никто и не стучал, только скрип секундной стрелки. Он просидел пять минут в напряжении, насторожившись, пожалел, что не взял с собой штатную охрану, затем немного расслабился, подумал, что это может кто-то из пьяных соседей по подъезду или их друзей. Осмелел, про себя рассмеялся от того, как неожиданно испугался. Потянулся к уже почти истлевшей сигарете, пару раз с удовольствием затянулся, поднес стакан к губам, собираясь еще раз глотнуть виски.
В дверь вновь постучали, только теперь намного тише. Из коридора донеслось какое-то еле слышное невнятное мычание. Осмелев, Евгений Михайлович поставил стакан на стол, притушил окурок, одел тапки, пошел к двери ругаться с ночным нарушителем спокойствия, по пути на всякий случай прихватил мобильный. Дверь открывать не собирался, хотел просто шугануть, пригрозить вызвать полицейских, ну или своих на крайний случай, если не успокоятся.
Он, не торопясь, дошел до двери, свет в коридоре включать не стал, решил прежде глянуть в глазок. Там снаружи постоянно была слышна какая-то возня, на кухне громко заурчал холодильник. Он, не торопясь, со вздохом прильнул к глазку, взглянул, резко отшатнулся. От того, что он там увидел, весь обомлел, побледнел, у него подкосились ноги. Михалыч отошел от двери на пару шагов, часто задышал от внезапной нехватки кислорода, чувствуя, как зашевелились на голове волосы.
В подъезде он увидел своего мертвого отца!
На мгновение потерял рассудок, не удержался на ногах, сполз по стенке на пол, развернулся и на четвереньках пополз в сторону комнаты, пытаясь отогнать от себя этот кошмар.
За дверью раздались странные скребки, затем четко двумя с щелчками открылся первый замок, потом щёлкнул второй, дверная ручка опустилась, дверь открылась. В открытый проем вошел отец.
Он был одет в парадную военную форму, изрядно запачканную свежей могильной землей, был немного неуклюж, раскачиваясь из стороны в сторону, словно хорошо подвыпивший. Он отошел на пару шагов от открытой в подъезд двери, обернулся, посмотрел на нее, словно изучая, под его взглядом дверь захлопнулась. Снова на четыре щелчка закрылись замки. После этого мертвый уставился своими пустыми мутными, подернутыми белесой пленкой, глазами на Михалыча. Так стоял примерно с минуту, внимательно всматривался, словно что-то пытаясь вспомнить, потом дернулся, отвернулся, хватаясь за стены грязными руками, шаркая, направился на кухню. Оставив лежать на полу Михалыча, который дергал ногами, пребывал в полуобморочном состоянии.
Спустя пару минут он опомнился, обнаружил себя лежащим ничком на полу, понял, что несмотря на весь ужас ситуации, пока жив и ничего в данный момент ему смертельно не угрожает. На кухне слышалась какая-то невнятная возня. Он осторожно поднялся на ноги, на цыпочках, стараясь не дышать, чтобы не выказать себя, пробрался к входной двери. Там тихонько, очень медленно, открыл встроенный гардеробный шкаф, подтянул свое пальто, полез в левый карман, где лежали ключи, аккуратно вытащил, стараясь ими не звенеть. Вставил ключ в замок, попытался его провернуть, руки чуть дрожали, замок не поддался, было такое впечатление, что он заклинил намертво. Михалыч вытащил ключ обратно, проверяя тот ли, засунул в скважину. Оказалось, что все верно, он опять вставил, попытался провернуть, тот же результат. Между тем на кухне все стихло. Было слышно только мирное урчание холодильника. Михалыч замер, так и остался стоять, держась за ключ в двери.
– Женя, чего ты там стоишь в прихожей? Иди сюда, сынок. – Раздался отцовский голос. Михалыч в ответ нервно дернулся, повернул голову в его сторону, не решаясь сделать шаг. Потом внезапно для себя оставил попытки освободиться, сам не понимая почему, словно в тумане, поплелся на непослушных ватных ногах на кухню.
Отец встретил его, стоя к нему спиной, его китель сзади был разрезан сверху донизу, стянут грубым швом черной нейлоновой нитью, он опирался руками о плиту. Михалыч прошел мимо него на цыпочках, подошел к холодильнику, сел на стоящий возле стола стул, ноги уже просто не держали. Чувство страха как-то притупилось, все воспринимал через пелену, мозг отказывался верить в творящийся вокруг сюр.
Мертвый полуобернулся в его сторону, лицо покойника было безжизненным, серым, он смотрел своими ужасными белёсыми глазами.
Замолчал холодильник, комната погрузилась в абсолютную тишину, на стене монотонно тикали часы. Отец опустил взгляд, отвернулся, выпрямился, потянул грязную руку в уже почти обсохшей земле к чайнику, поднял его, поставил на плиту, второй выкрутил газ, нажал на кнопку поджига, под чайником появилось пламя.
– Пап, это неправильно. – Выдавил из себя Михалыч. Отец ничего не ответил, но как показалось Михалычу, он все же тихонько что-то пробубнил себе под нос. – Что? Ты что-то хотел сказать, пап? – Переспросил он у мертвого отца. В ответ отец замер.
– Линза, где линза? – Прохрипел он, не оборачиваясь.
– Какая линза? – Спросил Михалыч, не понимая.
На плите засвистел чайник. Покойник отвлекся, взял рядом стоявшую чашку поставил ее к себе поближе, снял с огня кипящий сосуд, налил кипяток в кружку, вернул урчащий чайник обратно, одним движением закрыл газ.
Взял кружку с кипятком в руку, развернулся к Михалычу лицом, поднес ее ко рту, жадно, большими глотками стал пить из кружки, кипяток пролился на нижнюю губу обваривая ее, губа сначала побелела, потом верхняя часть кожи лоскутом сползла вниз. Покойник сделал еще пару глотков, опустил кружку, выронил ее из рук, та с громким звоном разбилась о кафель. Из его обожжённого, обваренного рта вытекала розовая слизь, капала на грудь, заливая рубашку с галстуком и орденами. Михалыч от увиденного обомлел, у него кружилась голова, дышать стало трудно, его сковал страх. Отец сделал шаг к Михалычу, приблизился, тот в ответ попытался максимально отстраниться от покойника, откинулся на стуле, головой уперся в боковую стенку холодильника, безумными глазами смотрел на мертвеца.
– Линзу, верни линзу! – Прохрипел тот, на Михалыча пахнуло зловонием.
– Какая линза? Я ничего не знаю, у меня ничего нет, нет никакой линзы! – Почти прокричал Михалыч в ответ.
Отец наклонился к нему еще ниже, приблизился почти в упор, приоткрыл рот, из его глубин показалась тонкая, как струна, черная нить. Она высунулась на сантиметров десять вперед, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, тонко вибрируя, словно выбирала цель. Затем чуть удлинившись, внезапно молнией обвила Михалычу шею.
Ему сильно сдавило горло, перекрывая доступ кислороду. Михалыч выпучил глаза, инстинктивно схватился рукой за натянутую струну, та оказалась шершавой, в жестких чешуйках, другой рукой беспорядочно забарабанил по холодильнику, ноги свело в конвульсии, согнуло в коленях, он весь напрягся, жилы на висках вздулись, понял, что теряет сознание, свет в глазах начал меркнуть.
Но в планы покойника умерщвление Михалыча пока не входило, он чуть ослабил петлю, оставив ее прилично затянутой. Михалыч тяжело с затяжкой вздохнул, сильно закашлялся, приходя в себя.
– Не ври мне, она у тебя, я точно знаю, – прохрипел отец, из его рта сочилось что-то черное, капало на Михалыча ноги, из ноздрей покойного вышли еще две нити, одна удлинилась, пристроилась к ушному отверстию Михалыча. Но пока угрожающе покачиваясь, давая понять, что может в любую минуту проникнуть внутрь.
На глазах Михалыча от душения выступили слезы, он не знал, что ответить покойнику, лишь только ерзал, пытаясь найти положение тела, при котором душило бы меньше, наконец он выдавил из себя.
– Я не понимаю, что ты от меня хочешь, в чем я виноват?
– У тебя то, что принадлежит мне, ты две недели назад получил ее, теперь она у тебя! – Ответил отец.
– Хорошо, я отдам все, что хочешь, только отпусти, мне дышать нечем. Что тебе нужно? Все отдам. Хочешь линзу? Хорошо, скажи, где она лежит, я принесу. – Пообещал Михалыч, он был готов на все, лишь бы его оставили в покое.
Внезапно струна освободила шею, исчезла обратно во рту покойника, труп отошел на пару шагов, оказался почти на середине кухни, как раз под лампой. Михалыч расслабился, обмяк, только сейчас заметил, что с руки, которой держался за странную струну, капает кровь.
Тем временем покойник расстегнул китель, снял галстук, бросил его на пол, добрался до пуговиц рубашки, они оказались слишком мелкими для его мертвых пальцев, он никак не мог захватить мелкий кругляшек, немного повозившись, просто рванул края рубашки в разные стороны. Под ней обнажилось синюшное тело с огромным, от горла до низа живота, красным хирургическим разрезом по середине, зашитым грубым швом.
Мертвец замер, уставился на Михалыча, внезапно глубоко погрузил пальцы в разрез на груди и с клокочущим звуком начал раздвигать плоть, он запрокинул голову назад, все больше увеличивая отверстие в груди.
Михалычу казалось, что такого зрелища он не переживет, он был уверен, что вот-вот потеряет сознание.
Из образовавшегося отверстия в теле мертвеца показалось нечто черное, маслянистое, оно выходило из покойника все больше и больше, снимая с себя труп словно скафандр. Из мертвого тела выходило нечто, оно напоминало человека, только карикатурного, имело голову без лица, его желтые газа горели огнем. Когда оно двигалось, с глаз срывалась желто-огненная дымка, оставляя за собой след. У черной смоленой сущности были узкие плечи, длинные руки и не пропорционально телу длинные ноги, оно было неимоверно худым и высоким, казалось, что оно покрыто какой-то смолянистой жидкостью.
Когда нечто выбралось из отца, труп переломился пополам, словно тряпичная кукла, просто повалился на пол, остался лежать мясной скорлупой посреди кухни. Существо осмотрелось вокруг, уставилось на Михалыча своими огненными глазами, из его тела выступили несколько нитей, мерно раскачивались, словно выбирая цель, вновь потянулись к бедолаге. Увидев это, Михалыч заерзал, уже зная, что это означает. Тварь сделала пару шагов вперед, остановилась напротив, не пуская вход свои жуткие нити. Но они вплотную приблизились к Михалычу, угрожая ему неприятностями.
– Я могу тебе доставить неимоверные страдания, ничтожество! – Произнесло нечто хорошо поставленным голосом, хотя рта у него не было. В ответ Михалыч бодро закивал головой, соглашаясь со всем, показывая, что бесспорно верит угрозе, не отрываясь смотрел на кончики черных струн, витающих возле его лица. Существо наклонилось над ним, еще более приблизившись, угрожающе произнесло.
– Ты вернешь мне линзу, принесёшь ее сам, даю тебе на это ровно неделю. Если я не получу ее в срок или раньше, то я сделаю так, что ты, ничтожество, своими руками будешь убивать всех, кто тебе дорог. Ты знаешь, как это бывает не правда ли? – Спросила сущность у Михалыча, продолжила. – Вспомни ту историю с Самойловыми в Новосибирске? Я наслаждался, играя с ними, словно с куклами, разрезал их плоть, убивал, причиняя им страдания. – Темный отстранился, замолчал, ждал реакции на свои слова.
– Ты демон! – В ответ выдохнул Михалыч.
– Да, а кого ты рассчитывал увидеть, заполучив потустороннюю вещь? Фею? – Демон рассмеялся, одна из струн впилась Михалычу в лоб, в том месте выступила кровь. Михалыч поморщился от боли, превозмогая страх, спросил.
– Тебе нужна та штуковина, которую я взял две недели назад в Новосибирске у Ковальского в отделе ФСБ?
– Да, все верно, наконец до тебя дошло, ничтожный! – Подтвердил черный.
– Так я могу сейчас поехать и привезти ее для тебя, она у меня дома в кабинете. Ты же знаешь, что я никуда не денусь, пожалуйста, не трогай моих родных. – Взмолился Михалыч.
– Нет, так не пойдет! – Демон покачал пальцем перед носом у Михалыча, потом зарядил ему смачный подзатыльник. – Понимаешь, какое дело? К сожалению для тебя, ничтожного, здесь я не смогу принять линзу, ты принесёшь ее туда, где я буду властен овладеть ею. – Он отступил еще на шаг, втянул в себя все струны, замолчал, переливаясь вороненой чернотой, потом добавил.
– До встречи, ничтожный, помни, у тебя неделя. – Предупредил он, развернулся к Михалычу спиной, направился к выходу из кухни.
– Стой! Куда мне принести тебе линзу, где тебя искать? – Почти прокричал Михалыч ему вслед. Демон остановился, обернулся, сверкнул огненными глазами.
– Естественно, на том свете, в аду. – Бросил Нечистый, отвернулся, вышел из кухни, растаял в полутьме, оставив Михалыча одного на пару с искореженным трупом отца.
– Евгений Михайлович, это как так-то? – На пороге кухни стоял крайне удивленный и напуганный молодой летеха Геннадий Тактаров, его подчиненный из оперативного отдела. Он, не отрываясь, смотрел на мертвое окровавленное тело отца, лежащее в луже кровавой жижи посередине кухни.