1
Последнее задание было каким-то странным. Чего в нем было больше, опрометчивости или обреченности, не знаю, хватало и того и другого. Нашу штурмовую группу элитных коммандос отравили на спецоперацию с непонятной для нашего уровня спешкой. Без подготовки, без разведки, без касок и бронежилетов, только с легким стрелковым оружием и всего с одной жизнью на каждого бойца. Как будто никто и не ждал нашего возвращения.
Мы должны были освободить взятую в заложники журналистку, ее удерживали в лесном лагере вышедшие из-под контроля части правительственных войск. На подходе к лагерю, как я и опасался, мы нарвались на засаду. Выстрелы раздались сразу со всех сторон, стало ясно, что нас ждали, и пытаются окружить. Уходя в зарослях кустарника от плотного огня, мы отчаянно маневрировали. Все, что мы могли сделать, это навязать противнику скоростную изнурительную погоню за нами в густой зеленке. Мне удалось сохранить целостность группы, организованно вывести ее из окружения, и, в конце концов, вывести в координатную точку для финального броска вверх по лесистому склону. Там, на вершине холма, находилась площадка для вертолета, который должен был прилететь за нами в назначенное время.
Цепь преследующих шла за нами по пятам. По тому, какую сноровку они проявляли в лесистой местности, я сделал вывод, что это были егеря. Они почуяли азарт и вкус гона, свое превосходство в живой силе, и пытались взять нас в кольцо. Теперь, когда задание провалилось, мы вынуждены были бороться за спасение боеспособности группы и своих жизней. Нашим единственным шансом был сумасшедший бег вверх по склону, сквозь хлещущие ветки, трудноразличимые в вечерних сумерках. Вокруг свистели пули, срезая ветки и вызывая холодную дрожь в позвоночнике. На бегу мы отстреливались из своих штурмовых автоматов с глушителями. Мы старались не производить лишнего шума, лишь иногда, с коротким сдавленным вскриком, падал еще один наш боец. В этой операции нам было запрещено подбирать своих раненых. В распоряжении того, кто ранен и не может передвигаться, всего несколько минут, чтобы помолиться всемогущему Богу коммандос и, по возможности, прикрыть наш отход.
Несколько крупных валунов на безлесной вершине склона были ориентиром вертолетной площадки. Я вышел туда с двумя бойцами из пяти. По открытому участку мы рванули к валунам зигзагами, вслушиваясь спинами в напряженную тишину позади нас. Мы были почти у цели, когда вновь раздались автоматные очереди егерей. Мы упали на землю, перекатились несколько раз и стремительно заползли за валуны. Я приказал занять круговую оборону. Место было отличное, все подходы хорошо простреливались. Я посмотрел на светящийся циферблат моих наручных командирских часов. Время расчетное. Послышался звук приближающегося вертолета. Своим огнем мы стали держать егерей как можно дальше от площадки.
Вертолет заходил на посадку на скорости, по низкой дуге. Пилот был ас, вертолет завис над площадкой в метре от земли. Я приказал бойцам загружаться. Они побежали к вертолету, вслед за ними и я, прикрывая наш отход своей стрельбой. Мы загрузились, я дал команду на взлет. В это время егеря подошли настолько, что начали вести метание подствольных гранат по вертолету. Взрывы двух попаданий потрясли вертолет. Наш отсек пробило в нескольких местах вверху, где над нами стрекотал двигатель. Он заработал с перебоями, мы почувствовали едкий запах гари, вертолет накренился и стал медленно дрейфовать над землей, с небольшим набором высоты. В пробоины нашего отсека из патрубков двигателя потекла тонкая струйка горящего топлива.
Я понял, что ситуация становится угрожающей. Вертолет, не имея возможности уйти на скорости, оставался хорошей мишенью. Обстрел продолжался. От меня требовалось мгновенное решение: остаться в вертолете – значит, почти наверняка взорваться и рухнуть вместе с ним. Покинуть вертолет – значит, использовать минимальный шанс уйти от егерей в сгущающейся темноте, пусть даже они оснащены приборами ночного видения.
Я приказал бойцам прыгать. Если внизу не встретимся, переходить на самовыживаемость и самостоятельное возвращение к своим. В дверные проемы было видно, что до земли всего метра три, но высота нарастала. Бойцы прощально и твердо посмотрели мне в глаза. Чтобы воодушевить их и подать личный пример, с командой «за мной!» я бросился вниз.
Мой прыжок казался мне долгим, очень долгим. За время службы я выходил живым из таких операций, откуда, как правило, не возвращаются. Я воевал под разными флагами, в военной форме и в гражданской одежде, с опознавательными знаками и без них. Мы вступали в бой в горах, в джунглях, в северных снегах, на улицах городов. Мы сражались с регулярными войсками и террористами, с такими же коммандос как мы и криминальными бандами. Однажды мы схватились в заброшенных подземных коммуникациях с какими-то ублюдками, косящими под мутантов. Может, они и в самом деле были мутантами, не знаю, мы перебили всех.
Я сгруппировался и приготовился к удару о землю. Упав, кубарем покатился по пологому склону. После остановки – моментально встал, автомат к бою, и – оценка ситуации. Резких болей я не почувствовал, значит, приземлился удачно, ничего не вывихнул и не сломал. Своих бойцов я не увидел и не знал, прыгнули они, или еще нет. Вертолет под непрерывным обстрелом медленно уходил в сторону и набирал высоту. В следующую секунду граната пробила его бензобак, и вертолет взорвался, ярко осветив окрестности.
Вспышка взрыва ослепила меня так, что я не видел ничего вокруг, светящаяся пелена застилала глаза. По памяти я побежал в сторону леса, сообразив, что так же ослеплены и егеря, и сейчас хороший момент незаметно ускользнуть от них. А там – дело техники. Выход на дорогу, захват транспорта, растворение на территории ближайшего города, возвращение к своим по фальшивым документам.
По ощущениям, я уже добежал до опушки и углубился в лес. Я все еще плохо видел, было темно, я натыкался на ветки и вынужден был выставить вперед руки и перейти на шаг. Яркая пелена в глазах не исчезала. Я остановился перевести дух. Кажется, егеря все-таки засекли меня. Издалека доносились отрывистые, похожие на лай собак, приказы их командиров. Неужели приближался и мой черед помолиться всемогущему Богу коммандос и принять свой последний бой? Наощупь я проверил оружие. К автомату оставался последний магазин. В подсумке две гранаты. Ещё в наличии десятизарядный глок с запасной обоймой и убойный кинжал штурмовика. Если повезет, успею использовать все. Надо перемещаться, двигаться, уходить, тогда, может быть, повезет.
Так надолго и ярко отпечататься в моих глазах взрыв вертолета не мог. Что-то неладное творилось с моими глазами, то ли с мозгами. Я сильно потряс головой. Световая пелена стала расплываться и как будто отдаляться от меня. Я увидел ее вне своих глаз, в полутора шагах от меня. Свечение пелены усиливалось, оно постепенно преображалось в световой столб, в диаметре примерно в ширину моих плеч, уходящий от земли прямо в закатное небо. Этот световой столб не испускал свет, а светился как бы внутри себя, как голубоватое газовое облако. Его свет был похож на свечение большой неоновой трубки, холодное, мерцающее, подвижное.
Я дотронулся до этого свечения и почувствовал проникающую в руку мелкую, но сильную вибрацию. И еще какую-то взволнованность, охватившую меня. Я не знал, что это было: сбой в моих мозгах, или знак всемогущего Бога коммандос, его сигнальная ракета, посланная мне. Я всегда верил и верю в реальность всемогущего Бога коммандос. Иначе, если Бога нет, то какой же я сержант? Без Бога не будет порядка, а без порядка не будет сержанта.
У меня не было времени на дальнейшие размышления. В моем положении оставалось только одно – решиться войти в этот свет. Может быть, в нем я обрету надежду на спасение. Если ничего не произойдет, то принять бой я еще успею, тем более, что его исход почти предрешен. Я приблизился к светящемуся столбу, на мгновение замер перед ним и, сжавшись, – вошел!..
Все мое тело завибрировало необычной дрожью, неведомая сила подхватила меня и плавно понесла ввысь. Последнее, что я услышал внизу – как пули егерей бьются о каменистую землю, где я только что стоял. Пули с фырканьем рикошетили вверх и в разные стороны. Мне было уже все равно. Я испытывал восторг полета и страх перед поглощающей меня чернотой неба, из которой, я понимал, не будет возврата.
2
Домой Катя пришла намного раньше, не вечером, а днем. Обычно после работы она заходила в магазин, купить чего-нибудь съестного. Сегодня сделать этого не смогла – идентификатор пользователя уже отключили, платежная карточка оказалась заблокированной. Катя бесцельно ходила по улицам, плакала.
Дома были брат Костян и дед, Гранит Романыч. Оба, обеспокоенные ее неурочным возвращением, вышли из своих комнат в прихожую, встретить ее. С порога, даже не захлопнув за собой входную дверь и не сняв легкого плаща, Катя убитым голосом сообщила, что ее уволили с работы. Она показала врученное ей, теперь уже безработной, стандартное предписание «немедленно явиться в ближайшее по месту жительства отделение ЦРУ, для прохождения комиссии по профориентации…» Практически это означало приговор. С этой комиссии человеком не возвращался никто.
Такого удара ждали в каждом доме, в каждой семье, но всегда он был неожиданным и страшным. Это предписание ЦРУ окрестили в народе давно забытым словом «похоронка». Страшное заключалось в том, что она вручалась еще живому человеку, на его имя. Вся «профориентация» заключалась в том, что человека прямо с комиссии отправляли на стандартную процедуру чипирования.
Выслушивая катин рассказ, Гранит Романыч тяжело оседал в плечах, Костян каменел. Беда, минуя до поры, входила в дом Нечаевых. Наконец, Катя горестно смолкла, в прихожей установилась гнетущая тишина.
– Сейчас позвоню кому надо, – выдавил Костян.
Никто не отреагировал на его движение, хотя его слов ждали. Костян набрал номер того самого цэрэушника, через которого устраивал Катю на работу, и попросил его узнать, что случилось с Катей, и можно ли чем-то помочь. Цэрэушник, в своей обычной деловой манере, обещал все выяснить и сразу же перезвонить.
Когда Костян впервые встретился с ним, тот поразил Костяна тем же, что и многих других. Имея высокий пост, солидный возраст, внушительные габариты и респектабельную внешность, цэрэушник при встрече первым протягивал руку и представлялся смиренным тоненьким голосом: Рудик. Он имел привычку близко стоять к собеседнику, и казалось, что Рудик то ли нависает над человеком всей своей массой, то ли кланяется ему. Поэтому внешность у Рудика была одновременно и могущественной и услужливой. Он носил короткий прямоугольник усов, то ли как у парикмахера, то ли как у лидера нации. Брови над его большими темными глазами росли внешними уголками вниз и придавали его глазам выражение просящее и страдающее, как у непризнанного поэта. Сами же глаза были какими-то вытаращенными и имели удивленно-испуганное выражение.
Как и полагается крупному чиновнику уважаемой организации, Рудик имел свое подсобное хозяйство: дорогой помпезный ресторан в престижном районе города и эскортное агентство, для души. Рудик был деятельным и компанейским, любил внешние проявления демократичности, в подсобке своего ресторана лично угощал шампанским приглашенных музыкантов и танцовщиц. В своем загородном особняке он частенько устраивал шумные затейливые вечеринки. Костян не мог понять, да и не вникал в чужие дела, зачем Рудику коллекция голограмм на темы древних мифологических божеств и ритуалов. Как говорится, хозяин барин, любой каприз за ваши деньги.
У Костяна были и другие высокопоставленные клиенты, но звонить больше было некому. Подобие деловых отношений складывалось только с Рудиком. Да и что может быть общего между жителями богатых пригородов и обитателями нищающих городских кварталов? Все клиенты Костяна жили в благоустроенных особняках, расположенных в тщательно охраняемых загородных зонах. Жилища избранных оснащались сложными инженерными коммуникациями, которые управлялись программными системами «умный дом». С каждым годом эти системы усложнялись, переходили на новые стандарты и оборудование, требовали все более квалифицированных настроек и обслуживания, становились, в конце концов, быстро прогрессирующими искусственными интеллектами. Неудивительно, что спрос на специалистов по созданию и эксплуатации таких систем был велик. Костян был вообще штучным специалистом – настройщиком сценариев действий искусственных интеллектов.
Ещё в годы учебы Костян наткнулся на эту нишу, да так и остался работать в ней. Не быстро, но уверенно, он стал в этой сфере профессионалом высокого класса. Он оброс постоянными солидными клиентами, и вполне мог работать в этой нише долго, не опасаясь ни конкурентов, ни тем более, угрозы собственного чипирования.
Боялся Костян другого. Он набрал такой профессиональный уровень, что на него стала обращать внимание Империя, в лице её технического департамента. Уже два раза ему приходила автоматическая рассылка от них, с предложением принять участие в конкурсе на вакансию технического специалиста. Такие предложения получали редкие счастливчики, но работать на глубоко ненавидимую им Империю Костян не собирался. Просто сделал для себя выводы, что ему нельзя больше светиться и создавать слишком сложные интеллектуальные ядра. Иначе это может быть еще раз замечено, и у него начнутся неприятности с Империей. Костян решил впредь не высовываться, а косить под крепкого середнячка, не хватающего звезд с неба.
Но высунуться пришлось. Просьбу о трудоустройстве Кати Рудик выполнил быстро и без лишних расспросов. Ничего за это не взял, но через две-три недели попросил о встречном одолжении. Имея прямой доступ к электронным комплектующим и оборудованию последнего поколения, он захотел установить у себя в особняке навороченную версию искусственного интеллекта. С низким энергопотреблением, с акцентом на функцию безопасности и защиты от взлома, с автономными сценариями действия в разных ситуациях, с голосовым докладом хозяину обо всем, что происходит в доме и вокруг него, с оповещением по видеоканалу и так далее. Фактически, Рудик хотел, чтобы в его доме жила некая нейросетевая псевдоличность, способная произвести неизгладимое впечатление на его гостей.
Костян был вынужден отступить от своего намерения не светиться. Конечно, заказ оказался интересным, технически новым, творческим. Результатом остался доволен не только Рудик, но и сам Костян. Работа получилась эксклюзивной, да и деньги клиент отвалил немалые, не торгуясь.
Оперативно, минут через пятнадцать, Рудик перезвонил. Кратко и с каким-то агрессивным напором сказал, что это дело ему не по зубам, и отключил связь.
– Блин, – только и сказал с досадой Костян.
Катя и Гранит Романыч, с надеждой смотревшие на него, опустили глаза. Гранит Романыч тяжело осел на край коридорной табуретки.
Катя прошла в свою комнату, переоделась в простое. Спортивный костюм, кроссовки, курточка. Проигнорировать врученное предписание и протянуть с явкой в ЦРУ значило подставить под удар своих домашних. Вернулась в прихожую, обняла брата, деда и,
медленно исчезая в коридоре подъезда, сказала:
– Сегодня останусь ночевать у Мишани, не ждите.
Строгий Гранит Романыч промолчал. Катю можно было понять. Ей надо успеть попрощаться с другом Мишаней. Не верилось, что в течение максимум двух дней Кати не станет. Точнее, не станет ее сознания. Она не будет смеяться, грустить, любить и плакать. Не будет всего того, чем она была близка и дорога своим родным людям.
Входная дверь так и осталась распахнутой. В открытый проем сквозило первым осенним холодом и тревожащим присутствием враждебного мира.
– Катя, Катенька! – просипел Гранит Романыч вслед любимой внучке. Осев на краешек табуретки, он наклонился, упер локти в колени и закрыл свое лицо тяжелыми ладонями. Возможно, он хотел скрыть свой беззвучный плач. Когда-то его родители, геологи, дали ему имя Гранит. Он вырос суровым морским офицером, человеком чести и слова, не раз смотревшим в глаза смертельным испытаниям. А сейчас он плакал, сознавая свое полное бессилие перед Империей.