Однако Нику сейчас интересовала только одна картина – с кустами гигантских роз. Девушка уже не кралась. Она металась от одного полотна к другому, ища ту самую картину, ради которой она прервала свои неспокойные сны и, забыв про болезнь, явилась сюда.
Однако, вот и последнее полотно. Картины с розами как не бывало. Ника разочарованно разглядывала мир с сиреневым небом и тремя лунами, взошедшими над далекими горами.
На первом плане картины были изображены останки поверженного воина, окруженного причудливыми валунами. Древнее капище? Да, не похоже. На заднем плане виднелись руины некогда величественных построек, ныне явно покинутых и безжизненных. На одном из валунов умостился ворон. Он явно никуда не спешил. Непонятно, чем он собирался поживиться на истлевших костях. Голова ворона была повернута вправо, будто он, по-птичьи, разглядывал останки то левым, то правым глазом. Ворон всем своим видом выражал задумчивость, будто решая сложную задачу. Прищуренный красный глаз птицы вдруг подмигнул Нике и широко раскрылся, следя за девушкой немигающим взглядом.
Ника от неожиданности отшатнулась, сбив какой-то экспонат, оказавшийся весьма ненадежной опорой… Однако она вовремя обрела равновесие и позорного падения не случилось. Девушка, не глядя, поправила угрожающе накренившуюся подставку чего-то там выставочного. Но стоило ей повернуться к ворону на картине, как ее грубо оттолкнули, да так, что, теперь уже не удержавшись на ногах, девушка села прямо на хрустнувший под ее весом стенд.
Ника обнаружила перед собой стройного, до аскетичности, коротко стриженного молодого человека в очках, яростно срывающего полотна. Молодой человек был одет по-походному: в защитного цвета куртку и армейские ботинки. За его спиной покоился пухлый походный рюкзак. Именно им он и зацепил девушку, даже этого не заметив.
Ника, не вставая, продолжала растерянно наблюдать, как он, круша выставочный порядок, зло срывает прекрасные миры со стен. Несмотря на обуревавшую разрушителя злость, девушка залюбовалась им. Он с какой-то неумолимой грацией перемещался по залу по сложной траектории. Худощавый парень был прекрасен в обуревавшем его гневе, будто в танце, ураганом круша все вокруг. Полотна под рамами оказались невероятно тонкими твердыми пластинами. Он обрывал их, будто ветер осенние листья, одновременно, нежно лелея, но с какой-то неумолимой яростью. Ника отметила, что все тонкие пластины он держал в руках так, будто они ничего не весили. Даже стопка акварелей такого размера была бы гораздо тяжелее. Вдобавок она бы прогибалась так, что в одной руке такую было не удержать. Из чего же были сделаны эти полотна?
Однако времени на раздумья не оставалось. Действовал он быстро, и сейчас на стенах оставалось последнее полотно. С вороном, смотрящим влево. Как же влево?!
Ника поняла, что, если и последнюю картину сейчас сорвут со стены, она не сможет разгадать загадку таинственной глубины изображений. Во что бы то ни стало, нужно было остановить безумца. Тогда она рывком поднялась на ноги и закрыла картину собой, в патетичном жесте, раскидывая руки в стороны.
Яростный разрушитель остановился возле нее, пытаясь добраться до последнего полотна то слева, то справа. Однако Ника, как вратарь, все время перемещалась, не давая сорвать изображение со стены.
–Да что же это такое! – взорвался вконец раздосадованный вандал. – Девушка, что Вы себе позволяете?
– А зачем Вы здесь… все порушили? – вопросом на вопрос ответила Ника в том же тоне. –Живо верните картины назад! Я еще не все посмотрела. И вообще, кто Вы такой?!
Молодой человек, выпятив тощую грудь, запальчиво воскликнул:
– Хочу – и срываю. Я – художник. Имею право! Все равно ни одного посетителя на выставку не пришло. Одни уборщицы. И Вы тоже… Убирайтесь!
Ника оторопело посмотрела на него.
– Вы – Эдгар Скоробогатов? Художник? Это Ваша выставка?
Молодой человек, вглядевшись в девушку, хмуро кивнул.
– Ну, я-то художник. А вы кто такая? Если не уборщица…
Ника поняла, что он ее спутал с обслуживающим персоналом. Почему? Наверное, потому, что она даже не удосужилась накраситься… А на голове что? Обомлевшая, она провела рукой по вороньему гнезду спутанных за время болезни волос. Матерь Божья! Она только сейчас опустила взгляд на собственные ноги и поняла, что она так и осталась одета в домашний затрапезный костюм и… Хорошо, что в сапоги, а не в тапки.
Внезапно, на Нику вновь навалился хриплый кашель, да такой тяжелый, что она никак не могла остановиться. Силы быстро покидали ее.
Художник, теперь уже озабоченно и даже участливо смотрел на девушку:
– По-моему, Вы больны. Вам нужна помощь?
Ника, не обращая внимания на его вопрос, ткнула пальцем за спину и проблеяла:
– Не.. Не того…
– Не чего? – не понял он.
Ника, наконец, откашлявшись и шумно вобрав воздух в грудь, выдала:
– Не снимайте полотно. У Вас тут ворон… Он… Ну как бы – подмигивает. И смотрит влево! Понимаете?!
Художник участливо потрогал лоб девушки.
– Да у Вас температура! – воскликнул он, наконец-то прозрев.
– Какая температура? – взвилась Ника.
Она за шиворот схватила непонятливого очкарика и буквально ткнула им в ворона:
– Вот! Смотри! Я же говорю – он мигает!
Но тут ее вновь накрыла волна кашля и она, рухнув на колени, увлекла за собой Художника. Картины, гибко спружинив, выскользнули из его рук, будто карточная колода из неумелых пальцев. Взвившись, они веером обсыпали их с ног до головы. А над ними, каркнув, пролетел потревоженный ворон1.
II.За рамками
– Ника, – решила представиться девушка, когда они, отряхиваясь от песка, поднялись на ноги.
Но он, казалось, ее не слушал. На Художника было жалко смотреть. Тонкая оправа его очков криво сидела на переносице, нижняя челюсть отвисла. Нервными пальцами он перебирал край поднятого с земли полотна картины.
Ника так увлеклась разглядыванием забавной растерянности Художника, что не сразу обратила внимание на то, что ей стало жарко. Она расстегнула две верхних кнопки пуховика и решила, что этому растяпе, наверное, стоит помочь. Он ведь из-за нее растерял все свои картины. Заодно, можно будет еще раз поискать ту самую, с розами. Может, она ее все-таки пропустила?
Ближайшее к ней полотно лежало лицевой стороной вниз. Ника заинтересованно потянула тонкую пластину за край, вытягивая ее из рыхлого песка. Песок был сухой и сразу осыпался. Поверхность изнанки картины была гладкой, словно зеркало, но на солнце не бликовала. Пластик? Не похоже. Слишком легким и тонким этот материал был для пластика. При этом согнуть его почти не получалось. Он упрямо пружинил, возвращаясь в идеально ровную форму прямоугольника. Ника повернула полотно изображением к себе и поднесла поверхность к глазам. Лицевая сторона была иной, пористой. При ближайшем рассмотрении было видно, что поры на ней имели идеальную форму сот. При этом, изображение вблизи не расплывалось, оставаясь таким же четким, как если бы она рассматривала его с «выставочного» расстояния в полтора метра. Удивительно! Так же не бывает!
Ника вместе с Ниночкой невольно постигала азы живописи. На первых же занятиях Лана объясняла то, что изображение изначально рассчитывалось на определенное расстояние для разглядывания. То есть, либо на то, чтобы смотреть на него издали – тогда мелкие детали не прорисовывались. Такая картина, при ближайшем рассмотрении, будет выглядеть достаточно расплывчатой. Либо, если изображению предстояло быть небольшого размера, и ему предстоит рассматриваться вблизи, создается максимальная детализация. Такое смотрящий издали разглядеть попросту не сможет.
Но это изображение тем более раскрывалось, чем ближе Ника приближала взгляд. Проявлялись новые детали. Фантастический мир буквально оживал.
– Эй, как Вас там? Настя? Где это мы? – окрик Художника вывел Нику из оцепенения.
Она нехотя оторвала взгляд от мельчайших пор картины, которые, казалось, не только не бликовали на солнце, а даже поглощали свет. Повернуть голову к вопрошающему она так и не смогла. Зато сфокусировала взгляд на нескольких песчинках, зацепившиеся за поверхность изображения. Ника нетерпеливо отряхнула их, после чего опять попыталась вернуться к разглядыванию удивительной поверхности.
Однако какая-то мысль, будто зудящий комар, не давала ей покоя… Стоп! Полный стоп! Песчинки? Солнце? Как же жарко!
Ника нехотя опустила загадочное полотно и уставилась на Художника, спросив грубовато:
– Чего кричать-то? Не глухая…
Художник был бледен. От ярости? Это она его так разозлила?
– Где? Где мы находимся? Что… все это значит? – прошептал он, нервно вздрагивая.
Ника огляделась и обомлела. Сиреневое небо было ярко освещено. Солнце было справа, почти уже в зените. А перед ними, занимая полнеба, высилась громада планеты с явно видимыми за ней двумя спутниками.
– Где мы? – спросила Художника Ника.
– Настя, – уже в полный голос начал Художник.
– Ника, – строго поправила она его. – И нечего на меня кричать. Что здесь происходит вообще? Опять, эти ваши… нанотехнологии?
Художник нервно дернул щекой и кивнул.
– Если Вы имеете в виду мои картины – то да, это российские нанотехнологии, которые мне удалось заполучить… Ну так скажем, с помощью… Не важно как, – глаза Художника на мгновение стали матовыми, он осекся, замолчал, а потом перестал вдруг оправдываться и сменил тему. – А вот то, что вокруг… Неужели?
– Вы о чем? – вконец запуталась Ника.
– Это же… Это же…
– Это же что? – нетерпеливо переспросила его Ника.
– Понимаете, – все так же растерянно озираясь, сказал он, явно подбирая слова, – я где-то все это уже видел. Там, – он указал на виднеющиеся в солнечном мареве руины. – Вот эти… Замки… Башни… Целый город. Я их хорошо помню… Я рисовал очень похожие. Ну, прямо – один в один! Но, мы же только что были в выставочном зале и никак не могли…
Ника огляделась. Приходилось все время щуриться. Ветер гнал мельчайший песок, который так и норовил залепить глаза. Круто обернувшись, Ника остолбенела: оказалось, что они находились на самом краю оазиса. Его неровные края были ограждены теми самыми валунами, на которых на картине Эдгара восседал ворон, готовясь к трапезе. Под Никиным сапогом что-то тихо хрустнуло. Она оглянулась посмотреть, на что наступила, и тишину неведомого мира прорезал девичий визг. Они стояли на костях поверженного воина. Ника отпрянула, не прекращая надсадно выть.
Наконец, ей это надоело. Она умолкла и с нескрываемым интересом стала наблюдать за тем, как Эдгар взял в руки череп, вглядываясь в его пустые глазницы. Казалось, он спросит сейчас: «Быть или не быть?», по закону жанра такого момента. Однако, взвесив череп в руке, он очистил его, будто орех от скорлупы, и небрежно отбросил в сторону. В его руках остался удивительный шлем, надетый некогда на голову война.
Череп, клацая челюстью, подкатился к Никиным ногам, и та опять взвизгнула. Тогда Художник, неловко извинившись, пнул его ногой, отбрасывая подальше. Череп покатился по бескрайнему песку, все больше в него зарываясь, пока вовсе не исчез из виду у подножия бархана. Ника успела заметить, что он был похож на человеческий. Вот только зубов имел очень уж много. Она, дрогнувшим голосом, спросила:
– Эдгар, а может, его нужно похоронить? И все эти кости?
Художник строго посмотрел на нее сквозь очки и несколькими скупыми движениями армейских ботинок зарыл кости в податливом песке.
Ника задумчиво кивнула. Лопаты все равно под рукой не было, а так… Сойдет.
Тем временем, Художник добрался до причудливого оружия павшего война. Он долго крутил его в руках и так и сяк. Но оно, видимо, было полностью разряжено. Потому Художник, досадливо морщась, так же утопил его в песке. На потрепанный ремень и почти зарытый в землю плащ он даже внимания не обратил. А вот коробочку, лежавшую недалеко от костей, он поднял и, покрутив в руках, деловито сунул в карман. Что это было? Какой-то пульт управления?
Солнце припекало все жарче. Ника постелила пуховик на ближайший валун и села на него, глядя на то, как Художник собирает картины, присыпанные песком. Чтобы поднять одну из них, ему пришлось забрести в пустыню. Художник увязал в песке с каждым шагом все больше. Вскоре, провалившись уже по пояс, он едва дотянулся до последнего полотна кончиками пальцев. Ника помогла ему выбраться, вытащив за руку. Вскоре аккуратная стопка была собрана. Картины с розами между ними так и не нашлось.
Вокруг царила какая-то первобытная тишина. Лишь ветер шелестел высокой травой. И деревья… Нет, деревья не шелестели. Они вообще имели очень странный вид. Казалось, будто разбросанные булавы великанов воткнули рукоятями в землю, а они так и остались, обрастая мхом… И только ветви-шипы оставались свободными, постепенно вытягивая отростки к солнцу.
Эдгар так же молча сбросил из-за спины объемистый рюкзак. При падении из его кармана выкатилось несколько белых кубиков, размером с кусочки рафинированного сахара. Художник живо их подобрал, обдул от налипшего песка и засыпал обратно. Из заднего кармана рюкзака он извлек видавший виды планшет. Включил экран. Загрузил синее окошко программы и начал быстро набирать какие-то команды, барабаня пальцами по клавиатуре на чехле.
Ника наблюдала за молодым человеком, пытаясь понять, во что же она в очередной раз влипла. Что это? Очередные нанотехнологии Конторы? Ее нашли? А смысл? Достаточно было небольшого усилия воли, и она переместится туда, куда ей пожелается. Только дверь нужно было найти. Девушка решила, что не станет торопиться и понаблюдает за этим подозрительным типом.
Тихонечко, чтобы он не заметил, она краешком сознания коснулась его сущности. Эдгар был обычным человеком. Ника разочарованно вздохнула. Но подозрения вновь к ней вернулись: все равно он мог быть посланцем Конторы. Это не исключено. Подсунули ей рекламу дурацких роз. Они всегда просчитывают все на десять шагов вперед – легко могли и это угадать. Ника принюхалась – никаких химических запахов, свидетельствующих о применении оружия Контор против сенсов в воздухе, не ощущалось. Мысли Художника были самые обычные – он что-то судорожно пересчитывал в уме.
Тем временем, стопка полотен пришла в движение. Ника от неожиданности вздрогнула. Картины, будто живые существа, сворачивались и сжимались в размерах до тех пор, пока не превратились в разноцветные кубики – такие же, с пятирублевую монету размером. Художник споро подобрал их все, беззвучно шевеля губами. Ссыпав кубики в рюкзак, он подозрительно уставился на девушку:
– Двух не хватает!
Она возмутилась:
– Я? Не брала!
Художник досадливо поморщился:
– Да я ничего Вам и не говорил. Просто посмотрел. Здесь же больше не на кого смотреть.
– А на меня? – хрипло поинтересовались откуда-то сбоку.
Оба, как по команде, обернулись на звук. На край одного из валунов уселся ворон. Обычная такая птица. Говорящая, как попугай? Ну, наверное – ведь кроме нее здесь больше некому было сказать: «А на меня?».
III.Потомок
Ника, не веря своим ушам, обратился к черной птице:
– Это Вы… разговариваете?
Художник недовольно посмотрел на Нику.
– Это просто ворон. Он – каркнул. Вам послышалось.
Ника, не обращая внимания на слова Художника, ждала ответа птицы. Ворон не удостоил ее ответом, только внимательно разглядывал молодых людей немигающим взглядом. Пауза затянулась и ворон сдался.
– А Вы?
Ника торжествующе посмотрела на Художника. Тот пожал плечами:
– Птица. Каркает. Смотрите – не боится совсем. Ручная, может?
– Вы что, – удивилась Ника, – не слышите ее слов?
Эдгар, сокрушенно вздохнув, покрутил пальцем у виска и отошел к рюкзаку, брошенному у камней.