Мифы о призраках. Путеводитель по мистическому Петербургу - Андреева Юлия 2 стр.


Кстати, существует легенда, будто под Сенатской площадью живет гигантский змей. Как он проснется – тут-то городу и конец. Пораженный этой легендой Фальконе решил, что копыта коня должны топтать проклятую змею. Иными словами, поверженный змей – не символ ада, а скульптурный портрет того самого гада, затаившегося под Сенатской площадью.

По проекту памятник должен был стоять на скале, напоминающей волну. Такого камня в Санкт-Петербурге не было, его следовало найти и привезти в столицу.

Передвижение гром-камня

Подходящий камень был найден в окрестностях деревни Конная Лахта казенным крестьянином Семеном Григорьевичем Вишняковым, поставлявшим строительный камень в Санкт-Петербург. Собственно, он давно уже приметил эту глыбу и хотел расколоть ее на куски, дабы использовать для собственных нужд, но не тут-то было. Никакой инструмент не брал гром-камня. Что тут поделаешь – помучавшись так и эдак, Вишняков принял единственное правильное решение: раз уж не получается по-тихому разделить камень на кусочки и продать их затем с выгодой для себя, лучше уж он будет честным человеком и укажет местоположение скалы властям. Так и сделал.

После того как глыбу извлекли из земли, на ее месте естественно образовался котлован, который буквально на глазах заполнился водой. Этот водоем существует и сегодня, в честь памятника Петру его назвали Петровским прудом.

Мы не будем описывать, как этот огромный камень был доставлен в столицу, отметим только, что в то время царедворцы как раз предлагали государыне различные места, где мог быть установлен памятник Петру Великому. В разгар споров призрак Петра появился во второй раз.

Однажды цесаревич Павел Петрович[11] прогуливался по городу в сопровождении своего друга, князя Куракина[12]. Вдруг перед ними возник человек в широкополой шляпе и закутанный по самые глаза в длинный плащ, незнакомец как будто поджидал молодых людей. Когда Павел Петрович и Александр Борисович поравнялись с ним, человек пристроился к великому князю и без объяснений молча пошел рядом с ним, едва ли не касаясь цесаревича плащом.

Согласитесь, неприятно, когда кто-то идет бок о бок с тобой, тем более, если этот кто-то скрывает свое лицо, а ты ни много ни мало наследник российского престола?!

«С нами рядом кто-то идет», – произнес Павел, обращаясь к Куракину, но тот никого не видел!

В этот момент призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Я тот, кто принимает в тебе участие».

Павел в ужасе посмотрел на своего спутника, Александр по-прежнему никого не видел и не понимал, шутит цесаревич, или нет. Незнакомец же вдруг, словно утратив интерес к разговору, прибавил шагу и немного отдалился от Павла и Александра. Подойдя к тому месту, где теперь стоит Медный всадник, он обернулся и произнес: «Прощай, Павел, ты снова увидишь меня здесь», после чего приподнял шляпу, позволив цесаревичу разглядеть свое лицо. Это был Петр Великий.

Лишне упоминать, что Павел Петрович доложил о своей встрече с прадедом матери, и Екатерина II повелела установить в указанном покойным монархом месте его же памятник.

Эта легенда почерпнута нами из мемуаров баронессы фон Оберкирх[13] – близкой подруги Марии Федоровны, супруги Павла Петровича. Баронесса подробно описывает обстоятельства, при которых сам Павел публично, хотя и против своей воли, рассказал эту историю. Известно, что баронесса многие годы вела дневники, в которых в частности отражен и этот случай. Согласно тем же мемуарам, через полтора месяца после памятного ужина, на котором цесаревич Павел впервые рассказал о своей встрече с легендарным предком, он получил письмо из Петербурга. В письме сообщалось о торжественном открытии памятника Петру Великому: «Хотя при чтении письма государь пытался улыбаться, мертвенная бледность покрыла его лицо».

Кстати, почему появилось название «Медный», все ведь знают, что памятник сделан из бронзы?

Своим названием он обязан одноименному произведению Пушкина. Давайте вспомним сюжет поэмы: во время наводнения 1824 года чиновник Евгений теряет свою возлюбленную Парашу и в беспамятстве бродит по Петербургу. Наткнувшись на памятник Петру Великому, герой понимает, что именно государь виноват в его бедствиях. Он основал город на месте, подверженном наводнениям и чуждом для человека, следовательно – это его вина. (Характерная примета: тех, кто ничего не делает, ни в чем и не обвиняют.) Евгений грозит памятнику, Медный всадник соскакивает со своего постамента и мчится за дерзким.

В общем, поэма в стиле хоррор, или ужастик XIX века. В ней «… разлив Невы сносит Петербург в море, а живых остается меньше, чем мертвых. В действительности число утонувших во время наводнения 1824 года известно: около 600 человек. Страшная трагедия, кто же спорит? Но Пушкин написал о неизмеримо более грозном катаклизме. Да еще и живописал городскую легенду про то, как охотится на живых Медный всадник, страшный памятник Петру I», – рассказывает в своей книге «Петербург – по ту сторону» А. М. Буровский.

Иллюстрация А. Бенуа к поэме Пушкина «Медный всадник»

Медный всадник как образ бронзового демона, носящегося по ночному городу и убивающего гуляющих ночью прохожих, – еще одна ипостась призрака Петра. А действительно, являлся же он перед смертью к Екатерине и Павлу (о последнем визите мертвого царя к правнуку мы поговорим несколько позже). Впрочем, эти события тоже можно исказить, например, написать, что Петр не предупреждал членов своей семьи о том, что те скоро предстанут пред ликом творца, а что умерли они после его непосредственного к ним визита; Екатерину он просто уволок из этого мира. Но если вообразить, что после смерти и так обладающий не самым миролюбивым характером Петр Алексеевич сделался злобным духом с манией убийства, отчего же он не расправился с безоружным перед ним Павлом в их первую встречу?

Так или иначе, писатели и мистики давно уже избрали Медный всадник чем-то вроде всадника апокалипсиса, вот, к примеру, что пишет о нем Ф. М. Достоевский в романе «Подросток»: «А что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизкий город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?».

Известный мистик и духовидец Даниил Андреев, описывая один из адских миров в «Розе Мира», добирается до инфернального Петербурга, мрачного города, освещенного лишь факелом в руке Медного всадника. Правда, в отличие от нашего мира, в адском Питере Петр Великий восседает не на коне, а на жутком драконе.

А вот образ Медного всадника, созданный для нас Андреем Белым в романе «Петербург». Главный герой, убийца, сидит на трупе своего друга в позе Медного всадника с выставленным вперед орудием убийства – окровавленными ножницами.

Существует еще одна легенда о возникновении статуи Медного всадника. В одном из отдаленных поселений рассказывали, что однажды Петр Первый развлекался тем, что перепрыгивал на своем коне с одного берега Невы на другой. Должно быть, в том месте Нева была не столь широка, как в Санкт-Петербурге. В первый раз он воскликнул: «Все Божье и мое!» – и перепрыгнул через реку. Во второй раз прокричал: «Все Божье и мое!» – и снова прыжок оказался удачным. Однако в третий раз император перепутал слова и сказал: «Все мое и Божье!». В этот момент его настигла божья кара: царь окаменел и навечно остался памятником самому себе.

Призрак-убийца

«Уже в 1729 году ходил по Петербургу не особенно приятный слух: что в высокую воду, при ветре с залива и в ненастье шатается по берегам Невы (набережной тогда еще не было) высокий человек с дубинкой в руке, с безумными горящими глазами.

Встретить этого беса можно было и зимой, особенно в метель. Чаще всего видели этот персонаж на берегах или на тропинках, ведущих через лед Невы. Передавали, что лица его разглядеть невозможно, он кутается в широкий плащ, а из-под плаща так и полыхают, горят сатанинским огнем глаза, что черт лица разглядеть все равно невозможно. Говорили еще, что голова у этого создания крохотная, при огромном росте и длинных, цепких руках»[14].

Малоприятный портрет, но простите, откуда известно, что это непременно Петр Алексеевич?

Первая улика – дубинка. «Известна коллекция дубинок Петра Первого, которыми он наказывал даже чиновников»[15]. Один придворный служитель, не заметивший приближение императора и оттого не успевший снять перед ним шляпы, получил по голове царской дубинкой. Должно быть, здоровенный Петр не рассчитал удара или другие головы, которые прежде он чествовал столь грозным оружием, были крепче, но придворный умер. В другой раз, явившись на пожар (горела церковь), император приметил солдата, который, вытащив из храма кусок меди, пытался сбежать с ним. Петр лично настиг мародера и также умертвил его при помощи этого орудия.

Впрочем, мало ли кто любил орудовать дубинкой? Почему это обязательно должен быть русский император?

А кто тогда?

Судя по портрету, злоумышленником вполне может оказаться некто Николя Буржуа[16]. Впрочем, этот человек интересен нам не столько своей жизнью, сколько посмертием.

Скелет в Кунсткамере

В Кунсткамере долгое время находился скелет человека очень большого роста, он принадлежал выездному лакею Петра I Николя Буржуа (рост 226,7 см). Известно, что сам император, встретив гиганта в Амстердаме, пригласил его к себе на службу. После смерти Буржуа его скелет действительно выставили в Кунсткамере, его можно было наблюдать в целости и сохранности вплоть до царствования Елизаветы, когда череп то ли был украден, то ли потерялся. В общем, пришлось спешно что-то делать, и к скелету Николя Буржуа на скорую руку приладили чужую, не подходящую ему по размеру голову. Интересно, где они вообще хотели отыскать второй такой череп?

После этого по Кунсткамере разгуливал безголовый скелет, который шарил по углам в поисках утерянной собственности. Впрочем, этот призрак не громил витрины и не пытался вломиться в складские помещения – что уж говорить о дикой манере кидаться на людей с дубинкой.

Никто не утверждает, что при жизни Буржуа обладал буйным нравом, так что тут мы находим сходство в портрете призрака – большой рост и маленькая голова, зато о гневливом характере Петра I действительно шла весьма дурная слава.

Жестокий царь

Петербург – это город, задуманный европейским и уже три века тщетно старающийся изжить азиатчину своего основателя.

А. Балабуха

Как-то раз на балу лучший друг Петра Алексеевича, светлейший князь Александр Меншиков, посмел танцевать в сабле, за нарушения правил «Петр так сильно ударил своего любимца, что у того брызнула кровь». Того же Меншикова уже за какую-то другую провинность царь бил по лицу до тех пор, пока тот не потерял сознание. Лефорта самодержец бросил на пол и в дикой ярости топтал ногами. Как-то Петр ударил по лицу боярина, выдвинувшего предложение во время отсутствия в Москве царя оставить там вместо него Шереметева.

Василий Суриков. Утро стрелецкой казни

Скучная жизнь у царей: батюшку Петра I, Алексея Михайловича Тишайшего, бояре водили по залам дворца, бережно поддерживая под руки, ухаживая за ним, точно за больным или куклой. Такое отношение не могло устраивать деятельного Петра, оттого, должно быть, ему было приятно лично расправиться со своими врагами, не дожидаясь появления охраны или палачей. По свидетельству Иоганна Георга Корба[17] Петр лично казнил 80 стрельцов, заставив боярина Плетнева держать при этом преступников за волосы.

В 1721 году за упорство в расколе и за бунт жителей города Торовца (в Сибири) Петр приговорил почти всех участников заговора сажать на кол. Тех же, кто избежал кола, нещадно секли кнутом, при этом женщины получили полное равноправие с мужчинами, при вынесении наказания пол не учитывался, также как и возможная беременность.

Впрочем, что говорить о далеком Торовце, когда в Москве и Санкт-Петербурге по приказу царя и, разумеется, без всякого суда и следствия, немало знатных красавиц то и дело подвергались прилюдной порке.

Однажды, приревновав свою метрессу Марию[18], дочь сенатора, и президента юстиц-коллегии, графа Матвея Артамоновича Матвеева[19], царь сначала жестоко избил ее, а потом насильно выдал замуж за Румянцева[20].

В другой раз силу монаршего гнева пришлось испытать на себе императрице Екатерине[21].

Голова кавалера Монса

Что там, за ветхой занавеской тьмы? –
В гаданиях запутались умы.
Когда же с треском рухнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы.
Омар Хайям

Среди придворных ее величество Екатерина Алексеевна особенно выделяла некоего кавалера Виллима Монса[22]. Придворные шептались о том, что в отсутствие государя императрица принимает его у себя для амурных утех. По иронии судьбы, «случай[23]» Екатерины был братом той самой Анны Монс[24] – первой возлюбленной молодого Петра I.

Получив таинственный донос о любовной связи его жены и Виллима, Петр сделал вид, будто бы уехал из дворца, а на самом деле спрятался в одной из комнат, дабы поймать парочку «на горячем». Когда же страсти разгорелись, Петр влетел в спальню императрицы, где и застал Екатерину в объятиях камер-юнкера. По свидетельствам очевидцев, Петр имел вид такой ужасный, такой угрожающий, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело были в конвульсиях. Он раз двадцать вынимал и прятал свой охотничий нож, который обычно носил у пояса.

Виллим Монс был арестован на следующий день, это событие произошло 9 января 1724 года, после чего его быстро казнили, измыслив приличную случаю причину: «за взятки». Петр заставил неверную супругу смотреть на казнь любовника.

Впрочем, это еще не конец истории. Через несколько дней Петр принес заспиртованную в банке голову красавца-камергера, поставил ее на столик возле кровати императрицы и под страхом смерти запретил убирать ее или хотя бы накрывать платком. Страшное наказание!

Разумеется, сам император и не подумал находиться всю ночь в непосредственной близости от мертвой головы и почивал в другой спальне. Не в силах заснуть всю ночь, на следующий день Екатерина не дождалась, когда слуги или супруг уберут страшную голову, и попросила супруга о личной встрече, но он и не подумал внять просьбе изменницы. Поменять спальню она не имела права. Через несколько суток Екатерина упала на колени перед императором и три часа в слезах вымаливала прощения.

Назад Дальше