Там было все, что нужно молодым людям – два матраса, минимум мебели и даже умывальник. Непонятный ящик, принадлежавший покойному доктору, никто и не пытался выносить. До того как Мафусаил внезапно убил Ксюшу вместе со случайным свидетелем, он успел принять по тому или иному врачебному вопросу всех без исключения жителей Бориспольской, и они знали, что чудаковатый доктор славился сбором самого разного хлама. Ящик в его палатке стал восприниматься как часть мебели, затем как часть самой станции и, в конечном счете, все про него забыли. А там, глядишь, у молодых появится потомство, и ящик пригодится в качестве колыбельки.
И никто не слышал, что новая девушка обращается к Женьке по-своему.
– Давид.
– Что, Эльза?
– Ничего, просто я не могу называть так тебя на людях.
Парень посмотрел на отражение в маленьком зеркале. Пару раз вжикнул опасной бритвой по точильному камню и продолжил скоблить щетину.
Убранство большой палатки напоминало миниатюрную казарму Датаполиса, сданную во временное проживание туристу, обворованному в туннелях. Иными словами, здесь не было ровным счетом ничего, напоминающего личные вещи. Если у Эльзы как пришедшей со стороны не было ничего своего изначально, то Давид как фактически коренной житель должен был обзавестись скудным, но все же практическим добром, как и другие молодые мужчины. Раньше собирали по возможности ткань – единственный ресурс, невосполнимый без помощи Метрограда. До Бориспольской ее и вовсе довозили по большим праздникам. Даже патроны сделать можно было почти полностью из возобновляемых материалов, тем более что с порохом на каждой станции проблем не наблюдалось.
Однако после возвращения на станцию Давид свел все их с Эльзой имущество до пары наборов одежды и совсем уж элементарных вещей вроде той же бритвы. Причем все из этого могло использоваться в качестве оружия – простое наблюдение, которое никто не сделал. Потому что никто к молодой паре в гости не ходил. Все остальное имущество Давида, равно как и медицинское барахло Мафусаила, было обменяно на вещи, не вызывающие на первый взгляд подозрений – ремонтные наборы, пустые гильзы, мотки проволоки, обязательные инструменты. От доктора оставили разве что компактные аптечки. По умолчанию все это добро хранилось в потайном отделении под большим непонятным ящиком Мафусаила. Единственное, что пропало и с глаз, и из памяти очевидцев возвращения блудного Женьки – это его автомат, который не нашелся даже в ходе обысков, проводимых с позволения пары.
Более опытный в таких делах наблюдатель вроде любого из обитателей того же Метрограда с первого взгляда сообразил бы, что молодые люди хотят быть готовыми к выходу со станции в любой момент. Местные же жители ничего не замечали. Слишком много они вложили в родную станцию, чтобы просто так допустить саму мысль о том, что кто-то может захотеть сбежать отсюда.
Заниматься в палатке было особо нечем, и обычно внутри стояла тишина. Ни разу молодые не устраивали скандалов, не повысили голоса. Ни разу не появился запах самогона – привычный элемент станционной бытовухи во всем Кресте, чего уж греха таить. Ни ссор с соседями, ни конфликтов за лишнюю доску или сантиметр площади. Ни единого происшествия вроде внезапно загоревшейся обшивки, что тут случалось время от времени с другими домами. Поэтому никто не знал, чем конкретно там могут заниматься молодые, лишенные всем понятных недостатков.
И поэтому никто не видел, как Эльза, лежа на спине, возилась с нижней крышкой ящика, предусмотрительно поставленного на упоры. Повязанный на голову платок уже давно покрылся россыпью металлических опилок. Она то и дело сдувала их, чтобы не попали в глаза. Держать инструменты на весу было неудобно, но девушка не произнесла ни слова жалобы.
– Почему никто не додумался попробовать разобрать его снизу? – спросила она.
– Потому что никому нет дела, – ответил Давид. – Смотри, чтобы не придавило.
– Ты вытащишь меня.
– Могу не успеть.
– Не можешь.
Эльза сменила отвертку на пассатижи.
– Саморез застрял, – сказала она. – Совсем долго тут сидит… Высверлить бы.
– Нельзя, услышат. И квоту электричества выработали на той неделе.
– Мы же ничего не использовали сверх меры.
– Я помню. Квоту сократили для всех. А мы с тобой за одного считаемся.
– Мне все еще не выдали паспорт. Не принимают за свою.
– Я четыре года охранял эти чертовы часы, и все еще не целиком свой, – напомнил Давид.
Он вытер бритву о тряпку, сложил ее, сунул в карман.
– Дай я покручу эту штуку, – предложил он. – Иди, прогуляйся.
– Меня загрузят перепрокладывать кабели.
– Значит, ты повысишь свои навыки в этом непростом деле.
– Оно не только непростое, оно скучное, – Эльза вздохнула, выползла из-под ящика.
– Да, помню, – усмехнулся Давид. – Ты у нас творческая натура.
Эльза продолжала сидеть, глядя на ящик.
– Мы поймем, как он работает, – пообещал Давид. – И нам будет что показать Иону.
– Тебе так нужна причина, чтобы его увидеть?
– Скорее, ищу повод отсюда уйти.
– Я уже ничего не ищу.
Эльза поднялась, положила отвертку на ящик.
– Мне здесь тесно, – сказала она.
– Тебе и в Датаполисе тесно будет.
– Ну уж нет, – помотала Эльза головой. – Больше никогда.
– «Никогда» – это очень долго.
– Открыть тебе секрет?
– Конечно, – согласился Давид. – Если они у тебя еще есть.
– У нас кончились шутки. Наши приколы по пятому разу пошли.
Эльза прошла мимо, закрыла за собой дверь – редкий элемент на Бориспольской – и пошла к дальней стене, снуя между сваленных тюков, коробок, узлов и всякого неформатного барахла. Станция выглядела так, словно готовилась к переезду, и это обещало растянуться на долгие месяцы, если не годы. Эльза старалась вести себя естественно, хотя понимала, что маленький рост, невзрачные лохмотья и вечно испачканные сажей руки не скроют ее отстраненности, переходящей в кажущийся испуг. Станция ее нервировала больше, чем перспектива выхода на поверхность. Несколько лет блокированной психики не прошли для нее даром – она мало что помнила об этом периоде, кроме путешествия с Ионом. Все, что было раньше, смешивалось в клубок обрывистых воспоминаний: лазарет Датаполиса, заботливые руки Татьяны, вкус почти пустого супа, напоминавшего тухлую воду, и постоянный, давящий на уши галдеж столицы. Девушка, насколько могла, пыталась забыться в работе, и в редкую свободную минуту изучала устройство ящика Мафусаила.
Генератор торсионного шума. Пусть это и не конкретно тот же ящик, которому она обязана своими злоключениями, но стоит ей понять, как он работает, и можно будет не бояться встречи с такими же устройствами в дальнейшем.
Если это, конечно, когда-нибудь случится.
– Извините, вы мне не поможете? – послышался вкрадчивый голос.
Эльза давно приучила себя не покупаться на интонацию. И все же подбор слов был нехарактерен для жителя Бориспольской. Девушка поискала взглядом говорящего.
У картонной стены стоял неизвестный ей человек лет сорока на вид, что автоматически записывало его в поколение людей, знавших мир до Катастрофы. Он выглядел миролюбиво. Дело было не только в скромной внешности: худощавая фигура, остроконечная бородка, живые, проницательные глаза. Куда больше о нем могла рассказать разбитая обувь, в которой ни быстро бегать, ни нормально воевать невозможно. В руках мужчины громоздился наполовину разобранный радиоприемник, что делало его вовсе неспособным к атаке.
Эльза на миг прикрыла глаза и заставила себя немного улыбнуться. Какой еще атаке? Это Бориспольская, тут уже много времени ничего не происходит, кроме повальной паранойи…
– Что у вас случилось? – спросила она.
– Резистор отпаялся, а припоя на такую муру мне не выдадут, – пожаловался бородач. – Вы не подскажете, как можно его закрепить подручными средствами?
– Все остальное работает? – Поддавшись любопытству, Эльза подошла к приемнику и принялась осматривать. – Если пальцем придавить – сигнал проходит?
– Да откуда же я знаю? Ловить ведь некого. Но техника должна работать.
– Здесь не в резисторе дело… – Эльза попыталась добраться до внутренностей приемника, но ей не хватало длины пальцев. – Дайте его мне.
Бородач послушно отдал Эльзе радио. Девушка вытащила из нагрудного кармана маленький фонарик, оставшийся еще от полученного в Датаполисе снаряжения. Посветила внутрь и спросила:
– А вы хоть знаете, что такое резистор? Тут у вас много чего не хватает.
– Да как скажете, – развел руками бородач. – Он и без половины деталей работал. Остальное в охранке лежит – изъяли на нужды начальства.
– Да, они могут. – Эльза ему посочувствовала. – Можете медный провод найти? Любой.
– У меня дома есть. А вы… или тут подождете?
– Тащите сюда. – Эльза вместе с радиоприемником села у стены, проверяя ручки устройства на прочность.
– Я мигом! – Бородач исчез. – Меня Толик зовут!
– Как скажете, – ответила девушка и принялась ждать. Радио ее заинтересовало. Не какая-нибудь любительская рация – полноценный приемник, которому только антенну внешнюю выдай, и мигом поймает все на свете. И диапазон явно хороший, только шкалы не хватает.
Эльза обнаружила, что сидит в позе типичной бродяжки, и с раздражением приняла вид уверенного человека. Старые привычки просто так не уходят. Сколько еще их осталось, что могут всплыть в самый ненужный момент?
– Вот она!
Девушка вздрогнула от неожиданности, подняла глаза. Перед ней стояли трое хмурых мужиков с повязками дежурных на крепких плечах.
– Вы это мне? – спросила Эльза.
– Тебе, – ответил один из дежурных. – Вставай, пойдем.
– Куда? – Эльза продолжала сидеть.
– Не хотим, значит, ну ладно.
Один из дежурных рывком отнял у Эльзы радио. Двое других схватили за руки и грубо подняли.
– Вы что? – нервно спросила девушка.
– Ты арестована за кражу и поломку стратегического ресурса станции Бориспольская, – ответил дежурный.
– Что ты несешь?! Какую кражу?!
– Ведите ее, – распорядился главный, оглядывая приемник, и крикнул вдаль: – Зря ты пришла сюда воровать!
– Я сюда жить пришла! – заорала Эльза, чувствуя, как ей чуть не выворачивают суставы. – Жить!
– Зря, – тихо повторил главный, стискивая губы. – И жить тоже – зря…
Глава 4
Перекресток
Ион давно приучил себя никогда не доверять чутью, но всегда его слушать. Сам признак, что вокруг что-то не так – уже ценная информация. Даже резкая перемена погоды могла повлиять в Киеве на все подряд от поведения зверья до направления новых пылевых буранов, хотя они и были редкостью. В этом месте было еще много того, что могло сломаться или обрушиться сильнее, чем ранее. Всегда оставалась вероятность спонтанной миграции четвероногих, появление нового мутанта или, чем черт не шутит, нашествие мутировавшей саранчи. Пока одна часть природы менялась, другая не могла не отреагировать. Наконец, всегда оставался шанс, приятный или не очень, встретить незнакомого человека и с ним огрести новый ушат проблем на свою голову.
В этот день Ион мог ожидать чего угодно и дал себе слово с мужеством встретить все, что покажется неожиданным, будь то отказ воздуховода или ухудшение самочувствия кого-то из сталкеров. Одного он не знал – что делать, если слабым звеном окажется он сам.
Феникс, шедший первым, внезапно замер, поднял руку, сжатую в кулак – и тут же разжал пальцы, как бы сомневаясь, стоит ли останавливать команду. Такое с ним было впервые.
– Что ты видишь? – спросил Кондор.
– Перед собой ничего, – доложил сталкер. – На север посмотрите. Вон там, за горизонтом. Видите?
«Птицы» посмотрели в нужную сторону. Воробей поднес к маске бинокль. Ворон развернул подзорную трубу.
– Дым, – сказал Феникс. – Быстро рассеивается. Точное место назвать не могу.
Ион прикинул, не было ли в последнее время дождя с молнией. Вроде нет.
– Что может гореть? – спросил он. – «Метроградовцы» что-то подпалили?
– Какой им смысл? – Кондор забрал трубу у Ворона, посмотрел сам, но не увидел ничего, кроме сокрытых в тумане бетонных каркасов. – Так мы ничего не увидим. Но проверить надо.
– Сейчас? – спросил Ион.
– А когда еще?
– Фильтров у нас на полчаса от силы. Загибаются совсем.
– Ничего, на тебя хватит, – заверил Кондор. – Пройдем немного вперед, ничего не теряем. Нам все равно через Дворец возвращаться.
Ион только было хотел спросить, где Кондор возьмет запасные фильтры, как вспомнил, что у «Птиц» вокруг Шлюза оборудованы схроны. Ему стало не по себе. Он все не мог вникнуть в систему сталкеров до конца и потому еще не мог считать себя их частью, даже если Феникс придумает ему незабываемую инициацию. К тому же схроны имелись и у него самого, но порой Ион забывал сам факт их существования при том, что отлично помнил координаты. Ему редко когда приходилось что-то считать в равной степени нужным в принципе и необязательным в данный момент, чтобы иметь основания прятать вещь до лучших времен. Если такое и происходило, то учитель старался убедиться, что «Птицы» в курсе его действий – возможно, его тайники спасут жизнь кому-то из них.
– Лучше до «Олимпийки» пройти, – предложил Аист. – Спустимся там, если что. И обзорная точка есть – с высоты всяко лучше видно будет.
– Хорошо, – согласился Кондор. – Тогда к схронам не пойдем. Идем к Олимпийской, на посторонние объекты не распыляемся. Экономим энергию. Наблюдатели, вперед.
Сталкеры перестроились в строй, прежде Ионом не виданный: Ворон и Феникс отбежали вперед метров на двадцать, сели на землю. Ворон с подзорной трубой принялся внимательно осматривать каждый подозрительный предмет в пределах общей видимости, пока Феникс повторял его движения через снайперский прицел. Они сидели так, пока остальная команда не прошла мимо них спокойным шагом и немного не отдалилась. Затем Воробей с биноклем побежал еще дальше в сопровождении Аиста, и уже настала их очередь следить за местностью, пока Кондор с любопытствующим Ионом их не нагнали. Так двойки менялись друг с другом.
Ион хотел спросить, неужели такая схема себя оправдывает и что она вообще может давать, кроме ненужной беготни, но понял, что это, в конце концов, не его дело. Текущий состав «Птиц» был и оставался самым долгоиграющим. Все, кто в этом сомневался, давно сменили профессию, а то и сгинули на просторах столицы.
В таком режиме они прошли часть пути по Короленковской, продираясь через сплошное кладбище машин. Затем перебрались на улицу Горького. Ион мысленно продолжал вести подсчет координат через адреса, хотя у «Птиц» применялась своя система, дикая для постороннего. В основном они пользовались вешками, известными им одним, так что ходить сталкерскими тропами Ион в одиночку не сумел бы при всем желании.
Подумав об этом, учитель зацепился за данную мысль. У него никогда не было собственных дорог на поверхности. Его все время вела какая-то цель. Уйти с простреливаемой зоны, добраться до лодки, слушать Феникса, вести Эльзу, преследовать Мафусаила, догнать «метроградовцев». Всегда была некая конкретная задача – промежуточная или нет, но была. Может, этого и не хватает по жизни, подумал Ион. Внятной задачи. Во время проживания на Лукьяновской задача была всегда – ее каждый день задавал ритм станционной бытовухи. Позже, при вербовке генералом, тоже. И в школьном шатре. О путешествии с Эльзой и говорить нечего.
А какая цель у него сейчас? В эти три месяца – что он сделал для себя лично? Или хотя бы для других? Кондор и остальные сталкеры в команде, получается, жили без цели. Став поставщиками Датаполиса, они постоянно дорабатывали сложную систему взаимоотношений со столицей и, по сути, на этом остановились. Ион им даже позавидовал. Хорошая жизнь у «Птиц» – вечный полет в теплые края, которые никогда не покажутся на горизонте. Зато когда всех остальных жизнь подморозит – сразу чувствуешь себя в тепле, сидишь и не чирикаешь.
В следующее мгновение Ион уловил характерный звук, который слышал всего несколько раз в жизни, но узнал безошибочно. Рев автомобильного мотора.