Мама сдавила его в объятиях и беззвучно всхлипывала. Саша зарылся к ней в грудь и расплакался непонятными слезами облегчения.
Долгие недели он просыпался среди ночи на грани крика, рвущегося из его рта. Но сон, так напугавший его, таял как утренний туман и он не мог его вспомнить. Потом пришла осень со школой и тупоносая акулья голова с раззявленной пастью совсем прекратила будить его по ночам.
Пятый мертвый
Снег кружил в свете фонаря и опускался на карниз джазового бара. Внутри пела худощавая женщина, голосом, который никак нельзя было представить в таком хрупком теле. Труба и тромбон тихо играли, она покачивалась в такт музыке и прикрывала глаза. Людей в баре было мало и атмосфера была расслабленная. Голос певицы растекался в сигаретном дыме, обволакивая посетителей грустным облаком. Все в ней сочилось тоской, то как она пела, как прикасалась к микрофону и прикрывала глаза, грустные морщины в уголках глаз и губ. Грусть-грусть-грусть, только грусть была в ней. Простецкое бордовое платье обтягивало ее тощую фигуру. Когда кончилась песня, она поклонилась и под аплодисменты сошла к бару, где ей налили бокал и подожгли сигарету. Она пригубила вина и глубоко затянулась, держа сигарету в длинных тонких пальцах.
– Вы красиво поете.
Она обернулась. Рядом с ней сидел молодой юноша, лет двадцати.
– Спасибо, милый. Тебе понравилось?
– Очень. Можно вас угостить?
Певица засмеялась и потрясла рукой с бокалом.
– Здесь вся выпивка для меня бесплатна.
– О, и правда. – Покраснел юноша.
Женщина улыбнулась.
– Но можешь все равно угостить. – Струйка дыма затуманивала ее усталые глаза. – Старую кошку спирт не убьет.
– Вы вовсе не старая! – Выкрикнул юноша.
– Ты даже не представляешь, насколько я стара. Нет никого старее меня, к сожалению. – Певица горько улыбнулась и выпила.
– Что вы такое говорите?! – Юноша набрался мужества и выпалил. – Вы прекрасны!
– Спасибо, ты очень мил. – Певица погладила юношу по щеке. – Но я на самом деле стара как мир.
Не успел юноша открыть и рта, чтобы возразить, как рядом с певицей на стул рухнул какой-то тип и схватил ее за руку.
– Станцуем? Давай станцуем. – Лыбился он ей прямо в лицо. – Ну че ты?
– Отпустите мою руку. – Спокойно сказала певица.
– А что будет, если не отпущу? А? – Он хотел еще что-то сказать, но подскочивший бармен выдернул его из-за стойки и поволок к выходу.
Она размяла руку и допила вино.
– Одни уроды повсюду. – Сказал юноша провожая взглядом бармена.
– Ну хоть что-то интересное случилось в этой серой тоске. – Она вздохнула и затушила сигарету. – Пора мне.
– Тогда я вас провожу!
– Какой бойкий. Ну хорошо. Пока! – Помахала она рукой музыкантам.
Они шли молча по заснеженной улице. Он попробовал обнять ее за талию, но она убрала его руку и взяла его под локоток. Метель заметала улицы и в снегу оставались глубокие одинокие следы. У ее подъезда он попробовал поцеловать ее, но она отстранилась и только улыбнулась.
– Рано тебе еще до моего поцелуя. – Сказала она и провела рукой по его щеке. – Доброй ночи.
Он стоял и смотрел, как она уходит в дом, а потом разглядывал окна, стараясь угадать, где она живет. Он блуждал взглядом по дому и в одном из них вроде шевельнулась занавеска и вдруг мелькнуло что-то белое, как кость или череп, он не успел разобрать.
Юноша глуповато улыбаясь пошел дальше по улице, кутаясь в куртку, с глазами блестящими как первый снег.
А в это время в баре, потерянном в переулках, забулдыга, схвативший певицу за руку, вдруг вскочил и уставился на свою кисть.
– Холодно! – Он тряс рукой, растирал ее и кричал все громче. – Холодно!
На глазах всех очевидцев руку стала чернеть и обугливаться, как полено брошенное в огонь.
– Как холодно! – Прокричал мужчина и схватился за сердце. Его лицо исказила гримаса невыносимой муки и из уголков глаз выступили капельки крови. Колени подогнулись и безжизненное тело рухнуло на пол бара. Обугленная кисть подрагивала в луже разлитого бренди.
Ветер на улице завывал все сильнее, кружа снег в холодном танце.
Шестой мертвый
Поезд метро ехал, со свистящим воем, в тоннеле, рассекая подземелье под городом. Глаза слипались и не было никаких сил бороться со сном. Я закрыл книгу и откинулся на сиденье, закрыл глаза и сразу уснул, под баюканье ветра. Вдруг меня что-то разбудило и я открыл глаза. Голос диктора объявил станцию Кантемировскую, и я откинулся назад, можно было ещё поспать. И тут же открыл глаза снова. «Мне это показалось?» Люди вокруг исчезли, а вокруг меня сидели какие-то монстры, одни с щупальцами, другие с клыками, истекающие слизью и выкатывающие свои мёртвые глаза, крутя ими в орбитах. Я оцепенел и не мог даже пискнуть, пожираемый ужасом, что словно темная туча накрыла меня.Меня трясло как при лихорадке. Краем глаза я увидел, что на моем рукаве лежит что-то, напоминающее огромную личинку майского жука. Не в силах бороться с искушением и содрогаясь в ужасе, я скосил глаза и увидел сбоку от себя нечто с освежеванной собачьей мордой и красными глазами навыкате. Из его пасти свисал иссиня черный язык, которым он время от времени облизывал кровоточащее лицо, управляясь им точно хамелеон. Я не мог больше смотреть на эту мерзость и отвел глаза. Мне хотелось закричать от ужаса. Но я не мог даже вдохнуть.
Мимо по проходу проволоклось что-то жуткое. С жидким телом как услизня, оно шло и оставляло за собой жирный белесый след, воняющий как тухлое мясо. Рядом сидели скелеты и вампиры, медведи-оборотни, громадные, еле влезающие под свод вагона. Напротив меня сидело нечто напоминающее огромного кальмара, с фиолетовыми раздутыми щупальцами, обвивающими голову. Выпученные глаза над коротким желтым клювом посмотрели на меня и перевели взгляд. Но внезапно вернулись и расширились, как будто в мирное виденье этого чудовища попалось что-то невероятно ужасное. Он расширил глаза ещё сильнее, то ли в испуге, то ли в возбуждении и издал клокочущий птичий крик, беспорядочно вздрагивая головным отростком и выпучивая глаза всё сильнее. Сидящие вокруг него чудовища посмотрели на него и увидев меня стали кричать, булькать, гаркать и издавать ужасающие звуки своими ртами и дырами в головах. Ужасный гомон заполнил вагон и моя голова грозилась разлететься напополам.
Я увидел какое-то движение сбоку и в ужасе закрыл глаза. Что-то двигалось ко мне по проходу, вокруг вдруг стало тихо и только громоздкие шлепающие шаги всё приближались. Они дошли до меня и затихли. Что-то наклонилось ко мне и я почувствовал горячее влажное зловонное дыхание обволакивающее мое лицо, и слёзы ужаса выступили у меня на глазах, я сжал зубы изо всех сил, дрожа как осенний лист. Дыхание убралось с моего лица и всё затихло. Тишина продолжалась долгое время и ничего не происходило. Я открыл глаза.
Передо мною стояло огромная тварь с бородавчатой головой, состоящей из множества отростков, зеленого цвета, с которого свисала тина и водоросли. Один огромный серый глаз смотрел на меня и тут зеленая пасть разверзлась и тварь проорала мне прямо в лицо тухлым запахом рыбы:
– Ты не должен здесь быть!
Это прорвало мой ступор и я закричал в ужасе, куда вложился весь мой страх, и мир померк.
Когда я открыл глаза солнце снова светило на мой город, грея его в своих лучах. Я сидел на скамейке, а в песочнице игрались дети. Мальчик строил из песка что-то похожее на дом, потом вдруг по песочнице поползла трещина и из неё стали вырываться языки пламени и лезть ужасные монстры, хватать людей и утаскивать их под землю.
Я закричал и проснулся. Люди в метро ошарашено смотрели на меня. Люди! Повсюду были обычные человеческие лица. Сон, это был сон! Сердце, пытавшееся вырваться из груди,медленно успокаивалось. Что-то коснулось моей руки, я посмотрел вниз и увидел на рукаве белесый след, будто от огромной склизкой личинки.
Седьмой мертвый
Прозрачная вода плескалась под веслом, разбегаясь волнами в стороны от мягко плывущей лодки, камыши и кувшинки медленно раздвигались в стороны деревянным носом. Лягушка сидела на листе кувшинки и спрыгнула, когда весло опустилось в воду возле неё. Парень в лодке медленно греб, неспешно правя по медленному течению водной дороги. По берегам плакучая ива макала в воду свои ветви, точно печальная девица на камне.
На берегу показался старик. Он шёл, сжимая в руках две удочки и чемоданчик с наживкой. Придя на своё обычное место, он положил вещи и достал перочинный нож, которым срезал несколько тростин с ивы и выточил из них две рогатины, потом закатил штаны выше колена, снял обувь и войдя в воду, прочно воткнул тростины в ил. Он разогнул спину и увидел проплывавшую мимо лодку. Её борта были раскрашены белым и синими цветами. В ней было двое детей, как показалось деду, девочка и мальчик. Он не мог навскидку определить их возраст, слишком уж далеко они были, а глаза уже были не те, что раньше. Девочка была одета в свитер, поверх белого сарафана, еле прикрывавший бедра, у неё были золотистые длинные волосы, развевающиеся на ветру. Мальчик был одет в длинные штаны и тёплую куртку, непокорные кудри закрывали ему пол лица. Дед задумчиво потёр макушку.
– И чего они вырядились, на улице такая жара. – Пробурчал он себе под нос, вспоминая, что как раз вчера налетел ураган с дождём, неожиданно, в самый обед. Он как раз закончил чинить уду, и собирался опробовать её на рыбалке, но непогода вынудила его сидеть дома.
Дети в лодке болтали и звонко смеялись, радуясь жизни и молодости. Дед смотрел на них с теплом на сердце, вроде совсем недавно и он был совсем пацаном, да так же плавал на лодке по этой самой реке, катая барышень и купаясь с друзьями.
Парень на веслах обернулся к нему и помахал рукой, высоко подняв её над головой. Девушка заметила его тоже и принялась махать ему обеими руками. Дед ухмыльнулся и помахал рукой в ответ. Лодка плыла дальше и вскоре исчезла за излучиной. Но звонкие голоса и смех ещё долго доносились до старого рыбака, согревая его сердце.
– Живите пока молодые, радуйтесь жизни. – Сказал он себе под нос и достал самокрутку. Засмолив её, он сидел без движения и сонно следил за поплавком.
Под вечер он смотал снасти и неспешно потопал домой, неся в бидоне с десяток карпов.
– На, чисти. – Похвалился он уловом старухе жене и вывалил рыбу в рукомойник.
– Ой, да было бы что чистить! – Сказала та.
– Ну, зараза, в следующий раз выпущу всю назад. – Проворчал дед. – Вот назло тебе возьму и выпущу.
– Ты-то выпустишь! – Достала она нож и принялась скоблить чешую. – Слыхал за Петровых детей?
– За кого? – Дед листал газету, сидя с папиросой у печи.
– Ну, приехали к ним на лето двое внуков, мальчик и девочка.
– Ну? – Вполуха слушая сказал дед.
– Так потонули они вчера. В урагане то и сгинули, по речке на лодке плавали Петровской.
Из дрожащей старческой руки деда вывалилась самокрутка.
– Это на которой?
– Знамо на которой, та что с бело-синими бортами.
Рыбаку стало как-то не по себе и вдруг сердце защемило тисками. Заливистый смех детей стоял в его ушах. Самокрутка тлела на деревянном полу.
Восьмой мертвый
Пат открыл глаза и потянулся. Солнце прокралось в его комнату через щелочку между занавесками и тонким пятнышком исследовало стену у окна.
– Доброе утро! – Сказал Пат и вылез из постели. В доме что-то грохнуло и раздалось ворчание.
Пат открыл дверь и вышел на улицу в одних трусах, как и в любое другое утро. Солнце поднималось над зелеными горами, роса ещё лежала на листьях и капли блестели на стенах его мазаного дома. Солнце ещё не нагрело воздух и утренняя прохлада холодила голую кожу.
Пат подошёл к колодцу и поднял из глубины ведро на верёвке, поднял его над головой и опрокинул всё на себя. Он фыркал как лошадь и растирал себя руками, вода была ледяная.
Красный закат высветил рисовые поля и горные рощи риса, раскинутые на высокогорных склонах, зеленых и сочных, распространявшихся на все пространство, что хватало глаз. Пат родился и вырос здесь, очень много лет назад. Он задумался как давно это было и почему-то не смог вспомнить. Он осмотрелся. Все должно было быть то же самое, но только все поменялось. Раньше пагод на холмах было меньше, но сейчас разрослись как грибы, будто все решили построить себе по своей персональной пагоде, чтобы далеко не ходить, хотя некоторые стояли почти пустыми все время.
От этих мыслей его отвлекли крики, доносящиеся из дома. Они становились громче и ближе, наружу вывалились трое мужчин, один в простой крестьянской одежде, второй был в ярко оранжевых и жёлтых мантиях, с деревянной цепочкой на шее и в оранжевой чалме на голове, с палочкой, третий же был во всем белом и с большим приплюснутым красным барабаном поперек пояса, в который он принялся испуганно стучать, только завидел Пата.
– Вот он! Призрак! Призрак! – Подпрыгивал от злости и кричал крестьянин.
– И вправду призрак. – Сказал старец в чалме и начал что-то напевать, делая в воздухе странные пасы. Пату стало как-то не по себе и захотелось оторвать что-нибудь крикуну. Руку, например, чтобы заткнуть ему ею рот.
– Призрак! – Кричал крестьянин. – Святой человек, изгоните его! Жизни мне не дает проклятый! Каждое утро на рассвете появляется, весь дом будит, воду мою, за ночь набранную, выливает, рис мой топчет, коров пугает, молока давать меньше стали. Недавно гости пришли, так он стол поднял в воздухе и в стену его кинул.
Пат что-то смутно такое припоминал, но чего не случится в жизни, ведь так? Но крикун стал его напрягать, кричит и кричит. И этот с барабаном тоже достал уже, чего ты в него так долбишь средь бела дня? И чего они его призраком называют? И кто вообще эти люди? Откуда они в его доме?
Священник продолжал нараспев что-то диктовать и качаться на месте. Время от времени он приоткрывал глаз, кидал взгляд на Пата, и продолжал причитать дальше. Пат смотрел на него с удивлением. Чего это он делает? Одновременно с этим он почувствовал какую-то легкость. Он глянул вниз и увидел удаляющуюся от него землю, он буквально висел в воздухе, в нескольких сантиметрах над землей. «Не понял!» – подумал Пат. Он посмотрел на свои руки и увидел сквозь них каменистую почву своего двора. «Призрак – это они про меня, чтоли?» И Пат стал вспоминать. Вспомнил этот двор, и что он жил здесь семьсот лет назад, и умер прям здесь от рук разбойника, ограбившего его дом. «Так я умер?» подумал Пат и стало так обидно, что он размазал напоследок крестьянина по земле, превратив его в кровавую кучку движением руки. Все залилось светом и красками, а потом настала тьма.
Пат открыл глаза и потянулся. Солнце прокралось в его комнату через щелочку между занавесками и тонким пятнышком исследовало стену у окна.
– Доброе утро! – Сказа Пат и вылез из постели. В доме что-то грохнуло и раздалось ворчание.
Девятый мертвый
Отец зашел на кухню и сел за стол.
– Привет.
Сын выронил ложку, закатил глаза и крикнул вглубьдома:
– Маааа, он опять пришел!
– Кто? – Ответили ему со второго этажа.
– Папа.
– Ах, ты ж проклятый! – Со второго этажа понеслись проклятья и грохот. И мама раздраженно спустилась по лестнице. – Каждый, сука, раз! Ну, сколько можно?
– Не понял. – Сказал отец сконфуженно. – Что происходит?
– Происходит то, что ты умер. – Мама что-то усиленно искала в столе, гремя тарелками. – Пять лет назад. И каждый год, в третью субботу мая, возвращаешься домой.
– То есть как это – умер? – Не понял отец и осмотрел себя. Рваная одежда, гнилая плоть, сочащаяся слизью и кишащая червями. – Должно быть ты права. А отчего я умер?
– Цирроз печени, ты был пропитым алкоголиком. – Мать достала из стола топор.
– Странно, что я этого совсем не по… – Его слова были оборваны топором, воткнувшимся в его голову. Он поднял глаза. – Ты что делаешь?