После распродажи рабов в караване осталось не так уж и много – полдюжины мужчин и пара женщин. Самых неказистых и слабых мужчин и самых некрасивых женщин. В общем, остались те, кого никто не захотел покупать, и он, чужак, которого вроде бы никто не продавал, но никто и не пришел выкупить из плена.
– Ты теперь один из них, – сказал ему Ном в тот же вечер, когда было принято решение выступать на зимовку.
Алексею нечего было ответить. Через четверть часа его просто переселили из хозяйского фургона в клетку к другим рабам. Впрочем, он настолько дерьмово себя чувствовал, что ему было плевать на это. После смерти Орайи стрелок в принципе относился ко всем своим тяготам как-то отстраненно, словно смотрел на себя со стороны и, пожимая плечами, повторял «Ну что ж, бывает». По сравнению с той болью, которую он испытал в день смерти зеленоглазой, незаживающая рана и рабство были лишь неприятными и раздражающими, но не достойными особого внимания недоразумениями.
О том, что двоих отберут для каких-то ритуальных боев, разговоры начались сразу после того, как караван двинулся. Кто-то надеялся на остановку и торги где-то в пригородах или у крупного скопления ферм, но этого не произошло. Алексея сразу списали в одного из участников (покупать его в таком состоянии никто бы не стал), а все остальное время гадали, кто же составит ему компанию.
Конечно же, выбрали его, невзирая на баснословные барыши за его выкуп, на которые все эти недели рассчитывали работорговцы. Выбор сделал сам Хаз, предварительно осмотрев рану и пробормотав себе под нос что-то вроде «зимой все равно сдохнет». Компанию ему составил лысоватый замухрышка, имени которого землянин даже не запомнил. С полчаса назад его труп протащили мимо помещения, в котором Алексей в числе прочих ждал очереди.
В ноздри Представителю второго клана ударил запах грязи, крови и дыма. Куда более приятные запахи, чем те, которые преследовали его последнюю неделю. Небольшая клетушка в фургончике, где жило семь мужчин, а вместо отхожего места была небольшая дыра в полу, в принципе не могла пахнуть хорошо. А уж если учесть, что в последний раз мыли там, наверное, пару поколений назад, можно радоваться возможности чувствовать хоть какие-то запахи. Алексею иногда казалось, будто он вообще потерял нюх. Но, выходит, нет.
Впрочем, сейчас это его не слишком обрадовало.
«Продавцы грез, борьба за власть над миром… Меня сейчас замутузит до смерти такой же полудохлый доходяга, как я. Я сдохну, захлебнувшись в грязной луже под взглядами нескольких десятков работорговцев. Об этом ли я мечтал, желая изменить свою жизнь? Хрен его знает. Об этом ли ты думала, Алария, когда тащила меня сюда? Наверняка, нет. Но даже это будет лучше медленной смерти от сепсиса».
Чужак заставлял себя думать об Орайе. Не о том, как она умирала на его руках и перед самой смертью призналась в любви, нет. О том, что он сможет клонировать (или, быть может, лучше сказать – «воскресить»?) ее со всеми воспоминаниями, если победит в войне. Но смерть возлюбленной оказалась слишком жестоким шоком, а рана и вызванная ей лихорадка высасывали из него последние силы, крупицы надежды и жалкие остатки воли, что у него еще были.
Его провели через узкий проход между двумя ежами и оставили посреди грязного круга. Ветра никакого внутри стадиона быть не могло, но ему в лицо попало несколько клубов дыма, вызвавших тяжелый приступ кашля. Прокашлявшись, Алексей потер слезящиеся глаза.
К нему уже вели второго бедолагу, с которым ему предстояло сражаться. Это был тощий мужичок лет тридцати, и в другое время стрелок разделался бы с ним без особых проблем. Но сейчас не в его пользу говорило хотя бы то, что мужичка не вело из стороны в сторону при каждом шаге.
Драться на кулаках Алексей никогда не умел, но он попытался изобразить какую-то боевую стойку. Хорошо получилось только ссутулиться, склонить голову да глянуть на противника исподлобья. Правую руку не удалось поднять даже на уровень груди, а колени полусогнутых ног норовили то сойтись, то разойтись.
Единственное, что Алексей сейчас мог – пытаться сражаться за жизнь. Он никогда не ляжет на спину чтобы спокойно умереть. Пусть у него нет ни шанса, он будет драться, ползти, скрестись, извиваться, и остановит его только смерть.
Кажется, его противник был сведущ в драках куда больше. Войдя в круг и дождавшись команды, он принялся заходить Алексею за правую руку, совершенно четко определив уязвимое место. Впрочем, они были голыми, и не заметить гноящуюся распухшую рану мог разве что слепой.
Стрелок начал поворачиваться в сторону противника, стараясь хотя бы держать его на виду. Слишком медленно, слишком поздно…
Доходяга наскочил на него и нанес быстрый удар прямо в раненое плечо.
Алексей не думал, что у него хватит сил на громкий крик, но у него хватило, еще как. Он заорал от боли так, что заглушил даже крики зрителей. Крича, бестолково махнул левой рукой, попытавшись достать врага, но тот уже отскочил на пару шагов от него и вновь принялся заходить за спину. Стрелок шагнул вперед, намереваясь хотя бы раз достать раба кулаком, однако тот отступил еще дальше. Единственное, что у Алексея получилось, так это разбрызгать в разные стороны капли кровавого гноя.
На второй удар землянин успел среагировать, поэтому кулак противника врезался не в рану, а грудь. И это был приличный удар, сбивший ему дыхание. Отступать враг не стал, убедившись, наконец, что Алексей не прикидывается, а действительно практически не может сопротивляться. Еще один тычок в рану, удары в грудь, голову, живот…
Алексей пятился назад, стараясь прикрыться, но даже это у него выходило плохо. Потом… потом был удар в грудь, после которого он начал опрокидываться назад, и следом второй – прямо в подбородок. Его челюсти лязгнули, он прикусил язык, в глазах вспыхнуло.
В грязь он упал уже без сознания.
Глава сорок четвертая
Кажется, все тщетно, Алексей никогда не сможет выбраться из этой ямы. Мысли о предстоящих сражениях с пришельцами хороши ровно до того момента, когда не поймешь: никаких сражений может и не быть. Враг найдет его бездыханное тело на дне ямы и не станет даже спускаться, чтобы забрать шестиугольный камушек, который наверняка останется и после его смерти.
Изумрудный камень Орайи никто никогда не найдет. Он спрятал его хорошо, очень хорошо. Разрезал кожу и мышцы на собственном плече и положил камень в рану.
И это, кажется, было вторым его глупейшим решением после спуска в яму. Рана загноилась и не собиралась заживать. Он кое-как перевязал ее грязной тряпкой, тем самым остановив хотя бы постоянно открывающиеся кровотечения. За это время тряпка заскорузла и почернела от крови и гноя. Неважно уже, где была инфекция – на ноже, на тряпке или он подцепил ее от одного из трупов. Эти два поступка – спуск в яму и нанесенное собственноручно увечье – могут стоить ему жизни.
Но даже если Алексей умрет, вряд ли кому-то придет в голову ковыряться в его гниющей плоти. Он не использует камень сам, но и не даст это самое страшное оружие другим.
Без еды он совершенно обессилел. И если иногда шли дожди, во время которых он мог напиться из грязных ручейков, стекающих со склонов ямы, то источник пищи здесь был один. Но он никогда не станет есть трупы. Иначе чем он отличается от тех несчастных, которые погибли от его руки?
В конце концов, обойдя периметр своей тюрьмы в сотый раз, Алексей просто уселся и уставился в одну точку.
– Совсем никак, да? – раздался откуда-то сверху злой голос.
– Что никак? – спросил он, даже не поднимая глаз.
Говорившую он распознал по голосу и не надеялся ни на что хорошее. В конце концов, именно она называла его сумасшедшим и заставила других прогнать его подальше от домика.
– Не выбраться. Тебе никак не выбраться отсюда, да?
– Да, мне никак не выбраться отсюда.
– Сдохнешь здесь, да?
– Видимо, да.
– Почему не жрешь трупы?
Алексей пожал плечами. Причин на самом деле много, но вываливать их на перепачканную гарью девочку нет никакого смысла.
– Просто не буду и все.
– Остальные жрали. Те, кого ты убил.
– Я знаю.
– Они были плохие, – горько сказала девочка.
Не зло, а именно горько. Так, словно не винила их в этом. Впрочем, и он не винил их. Эти дети были рождены в яме, и они не знали другой жизни. Что все равно не отменяло того факта, что он убил их без сожаления. И того, что они были плохими.
Алексей, наконец, поднялся на нее взгляд. Она изменилась, и дело не только в том, что она пооттерла с лица гарь. Сегодня (если здесь, в Отражении, это слово вообще уместно) ее волосы выглядели не такими всколоченными, а одежда – изодранной и растрепанной.
– У тебя красивые серые глаза, – сказал он вслух.
– Заткнись! – крикнула девочка и топнула ногой. – Я не разговариваю с трупами и сумасшедшими!
– Кажется, именно этим ты и занята сейчас.
– Я могу уйти.
– Если хочешь, уходи.
Она не ушла. Стояла, злобно глядя на него и еще более злобно сопя.
– Видишь его? – проговорила она после долгой паузы, ее грязный пальчик был направлен на тело одного из убитых. – Он был с нами. Ходил к ним, разговаривал. Просто разговаривал, ничего такого. Я знаю, я следила за ним. Но «ничего такого» не происходило только поначалу. Вскоре от него начало пахнуть мертвечиной, и однажды в кустах я нашла обглоданные кости. Наверное, они бросили ему кусок, а он съел. Но мне, конечно же, не признался. Он уходил сюда на все большее и большее время, а однажды не вернулся с прогулки. Когда я пришла сюда, увидела, как он есть трупы вместе с ними. Хорошо, что ты убил их.
– Я убил их не только поэтому. Плевать я хотел на пацана, который, к тому же, швырял в меня камнями.
Чумазая ощерилась.
– И зачем же ты их убил тогда?
– Мне приказали их убить. Ради всех вас. – Алексей поднялся на ноги и топнул ногой. – Как думаешь, сколько здесь трупов?
– Очень много.
– Вот именно, очень много. Все, кто погиб в тот момент, когда был уничтожен домик. Может, эти дети съели бы все трупы и остались на дне ямы посреди костей, чтобы просто умереть с голоду, как я сейчас. А может, тел оказалось бы достаточно, чтобы дети окрепли и выросли. Не знаю, составили бы они пирамиду из тел или что-то вроде того, но они выбрались бы. И поубивали вас всех. А тех, кого не убили, заставили бы присоединиться к ним. Но им не нашлось бы еды в саду, ведь кроме земляники и, быть может, каких-то других съедобных растений там больше ничего не растет. А они привыкли жрать мясо. И тогда они бы спустились в яму и продолжили есть трупы до тех самых пор, пока не остались бы на дне посреди костей. Самый сильный съел бы других, а потом издох с голоду. И… все. Белый домик остался бы без жителей. Мир бы погиб.
Девочка зло смотрела на чужака. Она это тоже понимала, все то время, пока ходила сюда и смотрела за своим другом и жителями ямы. Но она не могла ничего сделать: она была одна, и у нее не было ножа. А он смог.
– Ты тоже можешь окрепнуть на этом гнилом мясе, чтобы сложить пирамиду и поубивать нас всех.
– Я же сказал, что не буду. К тому же, я здесь для того, чтобы помочь вам, а не убивать.
– Иногда избавление от мучений – это лучшая помощь, которую можно оказать.
– Иногда – да. Когда нет ни одного шанса. Если бы ты, например, осталась здесь одна и умирала от болезни или голода, и не осталось бы ни шанса на то, чтобы ты выжила. Но не сейчас. Вы еще живы, вы можете попытаться восстановить домик.
– Все-таки ты сумасшедший, – сказала девочка и ушла.
Алексей постоял еще с минуту и уселся, все так же уставившись в одну точку. В какой-то момент он даже подумал, будто чумазая девочка ему поможет. Глупец.
И в этот же момент ему на колени упал сверток. Чужак поднял глаза. Чумазая стояла на краю ямы, скрестив руки на груди, и пристально смотрела на него.
– Я не смогу помочь тебе выбраться, – проговорила девочка мрачно. – Ты должен сделать это сам. И дело не во вредности. Ты знаешь, что я – лишь проекция твоего сознания. Твоего, Аларии, Системы. Тех проблем, с которыми столкнется Алария, если станет Властелином.
Система сопротивляется твоему появлению в ней. Тому, что ты меняешь ее. Твой голод тоже не совсем реален. Если бы ты захотел, никогда бы его не испытывал, хотя такой фокус, наверное, был бы слишком сложным для тебя.
Потому-то ты и должен найти выход сам. В конце концов, ты уже не совсем человек. Но я не помогу тебе выбраться, но могу дать тебе еду. Причем, по твоей воле: ты хочешь найти выход из сложившейся ситуации, хотя и не можешь. Пока что.
Или не найдешь никогда, какая мне разница? Я останусь в мозгу Аларии, в недрах Системы. Я уже рождена в этом проклятом, ограниченном и убогом отражении реального мира. Я могу мыслить. Я живу по своей воле. И все это – этот засраный белый домик, сад, лес – на самом деле мой дом. Вы здесь лишь гости. И мне плевать, что вы там сделаете с реальным миром. Я живу здесь. Знаю, если что-то произойдет там, нечто подобное случиться и здесь, но мне останется лишь приспосабливаться.
И если ты действительно хочешь помочь… ты найдешь – как.
Она ушла, теперь уже надолго. Но, к счастью, не навсегда.
На его коленях лежала свернутая тряпица, почти даже чистая. Развернув ее, Алексей увидел несколько корешков и горсть смятой земляники.
Что же, у него есть немного еды и новая тряпка для повязки. Уже кое-что. Он съест все это, перевяжет рану (отдирать старую повязку будет болезненно, очень болезненно) и вновь начнет искать выход.
Если бы выхода не было, его бы здесь не оказалось. В это нужно верить.
Ведь альтернативный вариант – мучительная смерть в полной безысходности. Пусть здесь Алексей лишь ребенок, но он понимал – такое может быть. Мертвецы в яме могли это подтвердить.
– Когда отец предложил мне Представителя, я ожидала, что с ним будут проблемы. Но проблемы совершенно другого толка. Этим Представителем мог оказаться дряхлый старик, инвалид, умственно отсталый. Именно такого воина заслуживала дочь Продавца грез, практически погубившего Нейю. Возможно, меня заставили бы даже сражаться самостоятельно, и каждый из участников Игры посчитал бы своим долгом, убив меня, прервать весь наш проклятый до конца эры Продавцов грез род.
Но отец все-таки умудрился взять крепкого и здорового как физически, так и психически молодого человека, пусть и такого, который мог погибнуть, просто встретившись с нашими славными гражданами. В конце концов, это Игра, спорт, пусть даже на кону слишком много, если не все. Так к этому относился Предтеча, так к этому относятся некоторые до сих пор. «Возьми ей нормального Представителя, но ради шутки закинь его туда, где он, скорее всего, не выживет», – думаю, они сказали примерно так.
Я ожидала проблем, но я и не думала, что он окажется таким ослом…
Ивалла перевела затуманенный от слез взгляд на говорящую. Некрасивая девушка, тонкие губы которой едва прикрывают торчащие вперед кривые зубы. Капитан даже не заметила, как девушка, смотрящая сейчас исключительно на арену, подсела к ней.
– Приветствую вас, Капитан.
– Приветствую вас, Алария. Хотя в тот день, когда вы нанимали дирижабль для доставки той почты, вы представились другим именем. Кажется… Невия?
Продавец грез улыбнулась, растянув только уголки губ. Из-за слез Ивалла почти ничего не видела, но выражение лица, поза – все выдавало агрессию. Алария ее ненавидела и не пыталась этого скрыть.
– Так звали мою мать, хотя это и неважно сейчас. И чтобы понапрасну не сотрясать воздух глупыми вопросами… Конечно же, я наняла твою команду, Ивалла, для того перелета, чтобы вы нашли Алексея. Конечно же, я подстроила нападение. Да, твоя команда была выбрана именно из-за того, что в ней прятался от своих хозяев Авер. Да, потому что там нашла приют Орайя. Нет, я не могла сказать «Вы должны найти на равнине человека». Потому что это спорт, и именно так Я отношусь к Игре.