Я же лежал как мумия, смотрел на нее и хлопал глазами так, как будто мне было все равно. Мой разум вроде бы остался где-то там, в загробном мире.
Не впечатлил меня и результат операции. Врачи не смогли спасти селезенку, ее пришлось вырезать, а это куда серьезней, чем удалить аппендицит. Но меня такой вот факт почему-то не особо расстраивал.
– Папа твой очень переживал, первые два дня от тебя не отходил, – сказала женщина.
– А мама?
Наконец-то во мне прорезалось что-то, похожее на удивление. Мама должна была переживать за меня, но никак не отец. Я для него всегда был в тягость, он не скрывал этого, а тут появилась возможность избавиться от меня. И вдруг телячьи нежности. Может, он лицемер?
– И мама была, – сказала докторша и улыбнулась. – И братья твои приходили. Виталик дежурил возле тебя, Валера и… – Она задумалась.
– Санька, – подсказал я.
– Да, Саша тоже тут был. Очень хороший мальчик.
Я не мог поверить своим ушам. Моим братьям давно не было до меня никакого дела, и вдруг такая забота. Мало того, эти отморозки прикинулись пай-мальчиками. Что это за игра у них такая?
– Еще следователь приходил, – сказала женщина.
Следователь появился утром. Санитарка уже перевезла меня в обычную палату, накормила, перевязала. Должны были появиться мои родные, но следователь их почему-то опередил. Это потом я уже понял, что у него с врачами был уговор. Сначала допрос, а затем уже посетители.
Широколицый мужчина с раскосыми глазами смотрел на меня как на покойника, над гробом которого он собирался произнести торжественную заупокойную речь.
Я уже знал, что само по себе мое ранение не очень-то и опасно. Тысячи людей по многу лет живут без селезенки. А в кому меня отправил неудачный наркоз. Кто-то там с чем-то переборщил. Я уже переместился в приемный покой загробного мира, но все-таки вернулся к жизни. Так что зря следователь хоронил меня.
Он представился, заявил, что должен найти и наказать преступника, посягнувшего на мою жизнь, спросил, как все было, и этим поставил меня в тупик. Если Жарика до сих пор не взяли, значит, у моего отца были причины не связываться с милицией. Дуська тоже ничего не сказала. Наверное, потому, что боялась Жарика до жидкого стула.
Да и нельзя было сдавать Жарика. Он же из страшного воровского мира, а в семье Сермяговых отроду не водились стукачи.
– А что говорить-то? Захожу в подъезд, выходит кто-то из темноты. Я и понять ничего не успел.
– Тебя из квартиры увозили, – парировал следователь.
– Да?..
– Значит, некая добрая душа о тебе позаботилась, в квартиру к себе затащила. Это была проститутка Евдокия Павловна Шабанова.
– И что Шабанова говорит?
– Скрылась Шабанова, сама уехала или кто-то ее увез. Возможно, этой особы уже в живых нет. – Следователь говорил спокойно, но глаз с меня не сводил.
– Жаль, если так.
– Твои братья организовали притон. Шабанова занималась проституцией. Может, кто-то из братьев тебя ударил? – спросил следователь, всей силой своего взгляда призывая меня к ответу.
Но я всего лишь усмехнулся. Если бы меня пырнул ножом кто-то из братьев, то я точно ничего не сказал бы. Да и отца ни за что не стал бы сдавать.
– Что скажешь, Леонид?
– Скажу, что плохо мне, скажу, – прошипел я, притворно закатывая глаза. – Врача позовите!
На этом допрос и окончился.
Спустя какое-то время появилась мама, за ней в палату зашел отец, с яблони посыпались яблоки – Виталик, Валерка, Санька. Все улыбались, радовались, не семья, а святая идиллия. Мама заплакала, у отца на глазах выступила скупая мужская слеза.
– Следователь был, – сказал я, выразительно глядя на него.
– И что? – Взгляд его затвердел.
– Я ничего не сказал.
– Не надо говорить, – заявил Виталик. – Ты сам за себя спросишь.
Он уже не улыбался, его лицо окаменело. Санька с Валерой стояли, нахмурив брови. Семейный совет вынес решение. Отец утвердил его резким кивком.
Мама всплеснула руками, с отчаянием глянула на старшего сына, но ее переживания никого не трогали, молчаливые запреты не имели в семье никакой силы. Я ей больше не принадлежал, как это было раньше. Я стал полноценным членом семьи. Отец и братья за меня уже переживали, но до серьезного отношения ко мне было еще далеко. Сначала я должен был отомстить за себя, показать, чего стою.
Что ж, я готов, если отец и братья помогут мне. А как может быть иначе?
Весь день я думал, как мне быть, что делать, а ночью моя фантазия разыгралась вовсю. Я лежал без сна и представлял, как подойду к Жарику, посмотрю ему в глаза и тренированной рукой ударю его ножом точно в пупок. Я наносил удары раз за разом, пока не уснул.
Всю ночь мне снилось, как он гонится за мной с ножом в животе. Я убегал, зная, что надолго его не хватит. Но Жарик почему-то не падал, не умирал. Зато проснулся я еле живой от усталости, как будто действительно бегал всю ночь.
Утро вечера мудреней. Оно-то и охладило мой пыл.
Конечно, хорошо, что у нас такая дружная семья, один за всех, все за одного. Отец и врачам заплатил за особое ко мне отношение, и даже ночь возле моей кровати провел. Братья такие же заботливые. Но почему все они ждут, когда я выйду из больницы и отомщу за себя, не могут собраться вместе, выйти на Жарика и наказать его?
Возможно, отец хотел, чтобы я прошел обряд посвящения, но мне же только-только пятнадцать лет стукнуло. Какое тут может быть боевое крещение?
Жарика нужно убить. Это как минимум грех на юную душу, а как максимум нож в сердце. Уж я-то знал, с какой легкостью бьет Жарик. Рука у него точно не дрогнет. Чуть замешкаюсь, и все.
Может, Виталик имел в виду что-то другое? Я не так его понял? Мне и не нужно убивать Жарика?
Об этом я спросил у отца напрямую. Он пришел ко мне один, долго смотрел на меня и молчал, как будто знал, что у меня на уме. А я не мог не спросить.
– Жарика нужно убить, – ответил отец, пристально глянул на меня и добавил: – Есть вещи, которые нельзя прощать.
Я кивнул, мол, все понимаю. Но похоже было на то, что отец не совсем поверил мне. Он увидел мое сомнение, страх или даже детскую истерику. Действительно, как может взрослый мужик толкать своего юного сына на убийство? В нормальных семьях такого никогда не бывает.
– Сегодня ты простишь Жарика, а завтра он убьет твою мать, – сказал отец, не сводя с меня глаз.
Я потрясенно мотнул головой. Во-первых, я не должен давать маму в обиду, во-вторых, зачем Жарику ее убивать?
– А он убьет. Чтобы поиздеваться над тобой. Над твоей слабостью, – чеканил отец. – Жарик такой человек. Полный отморозок. Ничего святого.
– Меня ножом ударил, – сказал я.
– Вот.
– Дуську в живот ногой…
– Нельзя заступаться за шлюху, – заявил отец и брезгливо поморщился.
– Она беременная шлюха.
– И что? Даже не родила. А ты чуть не загнулся. Из-за шлюхи.
– Где она?
Отец глянул на меня с язвительным возмущением. Мол, что за вопросы, сынок? Он даже не стал мне отвечать, заставлял меня убить человека, но при этом запрещал интересоваться шлюхой, которую сам же загнал в притон. Святой отец.
К этому разговору мы больше не возвращались.
Месяца через два я выписался из больницы. Мама забрала меня, Санька привез нас домой и уехал по своим делам. По каким именно, он не говорил, как будто ждал, когда я сам спрошу. Однако мне вовсе не хотелось вникать в семейные дела. Там кровь и насилие. Зачем это мне?
Жарика убивать я тоже не желал. Никогда теленку не справится с быком.
Рана моя зажила, затянулась, швы врачи сняли, но рекомендовали мне покой. Чем не оправдательный мотив?
Но оправдываться мне не пришлось.
Вечером, ближе к ночи, появились добытчики. Они заработали на ужин. Отец не забыл мне об этом напомнить, дал понять, что ждет от меня смелой заявки на серьезный разговор. Но я молчал.
Ничего я не сказал и утром. Меня никто не торопил. Все было как обычно. Отец выдал короткую назидательную речь, после завтрака вместе со старшими сыновьями уехал смотреть за своим вокзалом. Там ведь у него не только попрошайки работали, но и проститутки. А может, кто-то и наркотики продавал. Мне оно нужно?
Отец и братья уехали, меня с собой не позвали. Я на это не обиделся.
Вечером они вернулись. Отец благодушно кивнул мне, Виталик шлепнул по плечу, Валерка потрепал по щеке, а Санька нажал пальцем на кончик носа. На этом весь интерес к моей персоне и закончился.
Утром отец и братья почти не обращали на меня внимания и с собой звать не стали. Я опять не обиделся, но машину взглядом проводил. Она уехала, а я так и остался стоять у ворот.
Мама подошла ко мне, обняла и тихонько сказала:
– Тебе с ними не нужно.
– Почему?
– На следующей неделе в школу.
Я фыркнул. Какая может быть школа? В шестой класс в четырнадцать лет? Учителя на меня и в прошлом году смотрели, как на дебила-переростка, а что будет в этом?
– Ты должен выучиться, стать человеком, – проговорила мама и отвела в сторону взгляд, чтобы я не увидел в нем сомнение.
Я учился без троек, учителя меня хвалили. Мама сомневалась не в моих способностях, а в самой возможности дойти до конца. Это сколько же лет нужно еще учиться, а я уже одной ногой ступил во взрослую жизнь.
– Не знаю. – Я не стал скрывать свои сомнения.
– С отцом я говорила, он не против.
Я качнул головой, косо глянул на маму. Никто не просил ее опускать меня в глазах отца и братьев.
Ранение давало о себе знать. Мне еще рано было качать пресс, но ничто не мешало заняться мешком с песком, который висел за домом. Сначала я молотил грушу кулаками, затем стал махать ножом, представляя перед собой Жарика.
Рано еще мне вступать в схватку с таким сильным противником, сначала нужно подготовить себя физически. Да и морально тоже.
Следующий день я тоже провел в тренировках, беспощадно мочалил грушу, махал ножом, стараясь чиркнуть Жарика острием по горлу.
А потом наступило первое сентября. В школу я идти не хотел, но мама неожиданно сделала мне подарок, справила новый костюм и кожаную сумку для учебников. Пиджак и брюки сидели гладко. Я даже сходил в парикмахерскую и вернулся оттуда с модельной стрижкой, чтобы выглядеть на все сто.
В первый день я натер ноги новыми туфлями, на второй набил морду Яшке Соболю из одиннадцатого класса, который поставил под сомнение мои умственные способности. За это меня вызвали к директору школы на ковер. Там я и получил предложение, от которого не захотел отказываться. Мария Степановна предложила мне экстерном сдать экзамены за шестой класс и пойти сразу в седьмой.
Мне нужно было садиться за учебники. Но, вернувшись домой, я снова занялся грушей и до самого вечера бился в нее лбом, нарабатывал удар головой.
На третий день в школе я познакомился с Клавой из десятого класса. Для этого мне не пришлось прикладывать никаких усилий. Девчонка сама подошла ко мне и, стараясь сохранять спокойствие, предложила свою помощь.
– Тебе же нужно перейти в седьмой класс, – с важным видом сказала она.
– Да хоть в десятый. Если с тобой.
Я смотрел на нее и качал головой. Где-то я уже видел этот лоб, брови, нос. Но если у Дуськи черты лица уже были размыты водкой, то у Клавы они еще только-только сформировались. И брови у нее красивее, гуще.
– В десятый не получится. А в восьмой можно. Если очень постараться.
– А тебя Клава зовут? – без всякого стеснения спросил я, продолжая разглядывать девчонку.
– И что? – осведомилась она.
Клаву все больше смущал мой взгляд, но уверенность в своем превосходстве не покидала ее. Отказываться от меня она не желала. Во всяком случае, так мне казалось.
– А почему не Дуся?
– Дусей зовут мою сестру.
– Папа придумал? – полюбопытствовал я и хмыкнул.
– При чем здесь папа?
– Папа всегда при чем.
Оказывается, отец не только у меня странный. У Клавы та же песня. Мой свою семью в банду обратил, а ее – дал дочерям дурацкие имена.
Я не стал расспрашивать Клаву о ее сестре. Мне и без того все стало ясно. Не зря она так похожа была на Дуську. В них текла одна кровь. Только вот вряд ли Клава гордилась своей сестрой, шлюхой и наркоманкой. Не стоило спрашивать ее об этом.
Была еще одна причина, по которой мне не хотелось говорить о Дуське. Клава – это школа, чистота помыслов и отношений, а Дуська – вокзал, грязь и мерзость. Я не желал смешивать одно с другим, хотя и вынужден был делить свой день на две половины.
Утром я садился за учебники, штудировал параграфы, решал задачки. После обеда приходила Клава, спрашивала, закрепляла, нацеливала меня на новые высоты. Когда она отправлялась восвояси, я снова брался за нож и без устали убивал Жарика.
Так продолжалось недели две, пока Клава ходила ко мне. А потом вдруг отрезало, ни слуху от нее, ни духу.
Она очень нравилась мне как женщина. Я хмелел от ее нечаянных прикосновений, от голоса, который напоминал шелест листвы над журчащим ручейком. Я ничуть не робел перед ней, не стеснялся вставить в разговор острое словцо, но под юбку к девчонке не лез, на сальности не переходил, ни разу не возбудился так, как это было в доме у вокзала, когда Виталик раздел и повел куда следовало ее сестру.
Может, потому Клава и потеряла ко мне интерес. Санька говорил, что бабы любят горячих мужиков.
В принципе, я в ней особо не нуждался. Что учить, я знал, голова работала как надо без всяких репетиторов. К Новому году можно будет сделать первую попытку сдать экзамен. Или даже раньше. Но без нее было скучно и кисло.
Я уже готов был идти к ней за объяснениями, когда ко мне пожаловала Дуська. Вот уж кого я не ожидал увидеть.
Я молотил грушу, отдыхал от гранита науки. Ко мне подошла мама, сказала, что пришла какая-то беременная дамочка, спрашивает меня. Нож тяжелил карман, но выкладывать его и оставлять я не стал, не хотел, чтобы мама скривила лицо, увидев это. Так с ним и вышел за калитку.
Дуську действительно можно было назвать дамочкой. На такое сравнение наталкивала старомодная шляпка с вуалью, которую она сняла, едва я появился. На дворе стояло бабье лето, солнце грело, как в августе, но Дуська была в плаще, под которым бугрился живот.
«Наркоманам всегда холодно», – подумал я, но тут же заметил, что Дуська не похожа была на себя прежнюю.
Под глазами чисто, щечки розовые, губы не обвисли, сочно блестели под жирным слоем помады. Но тревога в глазах присутствовала, и в движениях рук ощущалась нервозность.
– Ты кого-то боишься? – спросил я, с наигранной насмешкой глядя на нее.
Не было у меня желания защищать Дуську от напастей, но интерес к ней разгорался, как сырая спичка, с шипением и дымом.
Дуська проигрывала своей младшей сестре в свежести, в красоте, к тому же была на сносях. Но Клава почему-то и близко не возбуждала мои фантазии так, как она.
– Да вроде не особо, – ответила она, глянула на дом, стоявший за моей спиной, и пожала плечами.
– Моего отца?
– Да как бы тебе сказать? – Дуська взглядом показала на беседку, увитую виноградом и прилипшую к соседнему дому.
Дядя Витя, его хозяин, любил отдыхать в ней за трехлитровой банкой пива. Там можно скрыться от посторонних глаз, спокойно посидеть в тени.
Я кивнул, соглашаясь. Еще бы я отказался от уединения с женщиной, от которой твердел не только мой характер.
– Да, я отца твоего боюсь, – сказала она, усаживаясь на лавку. – Да и братьев.
– Они тебя ищут? – спросил я и сел впритирку с Дуськой.
Тепло ее бедра хлынуло в меня, воспламенило кровь, и без того уже горячую.
Она не отодвинулась, напротив, прижалась ко мне плечом и сказала:
– А вот об этом я хотела бы тебя спросить.
– Если честно, я не в курсе. Мне до их дел интереса нет.
– Я сразу поняла, что ты не такой, как они, – проговорила Дуська и еще крепче прижалась ко мне боком.