Я почему-то вспомнил, как он рассказывал мне о вещах, которые нельзя прощать, натравливал меня на Жарика. Не исключено, что отец осознал свою вину передо мной. Отсюда и этот горячий порыв, с которым он принимал меня в круг семьи.
Виталик улыбался, глядя на меня. Он рад был нашей встрече и к отцовскому чувству относился спокойно. Я же не какой-то черт с бугра, чтобы ревновать меня к нему.
Отец взял меня за локти, посмотрел в лицо и заявил:
– Да, ты уже не мальчик!
– Так не в детском же лагере был, – сказал я и улыбнулся.
– Слышал я о том, как ты там держался, – с уважением произнес он.
В эту фразу отец вложил все свое отношение ко мне. Хвалебные интонации в его голосе озадачили Виталика, заставили нахмуриться.
Как ни крути, а семья поднялась на уголовщине. Сам Виталик в криминале по самые миндалины. Но уважительное отношение к нему строилось на авторитете отца. Сам по себе он мало что представлял.
А меня в подлунном мире уже знали. Леня Писарь и Расмуса в стойло поставил, и Рыбарю глаз выбил за нехорошее слово в свой адрес. В блатных комитетах не числился, но в зоне вел себя правильно, ни в чем зазорном замечен не был, зашкваров с занесением и без такового не имел. Отец мог гордиться своим сыном.
Конец ознакомительного фрагмента.