– Энергия станет чище.
– И более «дружелюбной» к окружающей среде? Энергия – это, по сути, неограниченные пища и вода. Энергию можно конвертировать в пищу практически напрямую. Если есть энергия, еду можно выращивать хоть в пещере. И опреснять морскую воду. А что происходило в прошлом, когда у людей появлялись избыточные еда и вода?
– Рост населения.
– Не рост. Взрыв! Португальцы привезли из Америки в Китай сладкий картофель батат. До этого у китайцев были в основном рис и пшеница, которые росли лишь в паре мест. Но батат рос где угодно, даже чуть ли не на северо-востоке. Вскоре этим бататом покрылся весь Китай. И всего за какую-то сотню лет число китайцев увеличилось со 150 до 300 миллионов. В первую очередь, благодаря батату. А вот теперь скажи, что произойдет, когда пища и вода станут неограниченными?
Артем смотрел, выжидая.
– Сахара станет Манхеттеном, – сказал Джим за него, – с бескрайними улицами и уходящими в небо башнями. Вся планета превратится в один гигантский город. Как ты думаешь, в этом урбанистическом монстре останется место для зеленой, дикой природы?.. Она просто исчезнет. Она обречена. Интересно, не правда ли? Зеленая энергия – это то, что полностью уничтожит зеленую природу. Не будет более слонов, волков, кенгуру и панд – они все обречены. Ученые – такие, как ты – уничтожат их. Останутся лишь зоопарки. И скоро, очень скоро.
Он перевел дыхание.
– Артем, в мире нет ничего более разрушительного, чем наука. Она не ищет Бога. Не ищет истину. Истина ей безразлична. Она лишь ищет всё новые ресурсы, чтобы человечество могло размножаться… Чтобы группа могла расти.
Артем недолго помолчал, бродя глазами по пололку.
– Нет, Джимми… Ты ошибаешься, – его голова наклонилась вперед, руки были скрещены на груди. – Ты думаешь, что население продолжит расти по гиперболоиде.
– Почему нет? Это как раз то, чем научный прогресс занимался до сих пор – увеличением количества людей.
– Просто у нас не было выбора. Мы, ученые, толкали человечество вперед. Но мы – это лишь один процент от всего населения, даже меньше. Представь, что человечество – это поезд со ста вагонами. Поезд, ведомый локомотивом, первым вагоном. Нами. Учеными, которые продвигают научный процесс. А все остальные под завязку забиты безбилетниками. Нормальными людьми, как ты их называешь. Девяносто девять процентов людей – безбилетники. Они ничего не делают, чтобы толкать этот поезд. Лишь ползают по планете и размножаются. Как только предоставляется возможность, они дают потомство. Это они размножаются, не мы, – его воспаленные глаза блеснули. – И все это время они управляли нами.
– Управляли вами?
– Мы живем в обществе, которое дает один голос каждому. Гениальный ли это физик или бессмысленный офисный клерк – неважно. Все получают по одному голосу. В итоге нами управляют безбилетники. А этими простаками управляют политики и СМИ. И все это цементируется религией, которая делает вид, что имеет какое-то отношение к Богу. И в результате мы, ученые, единственный полезный класс общества, мозг человечества, подчинены говорящим головам из телевизора, политиканам и священникам… Но пришло время перемен! – он весь затрясся от возбуждения и злости. – Хвост более не будет вилять ящерицей. Восстание грядет!
– Восстание?
– Восстание ученых. Революция. Этот мир будет наш, Джим!
– Революция?
– Сколько лет мы готовились! И вот – наконец-то!
– Но как вы будете управлять теми девяноста девятью вагонами без религии? – Джим ухмыльнулся. – Как вы убедите людей не делать зла? Для многих жизнь – не что иное, как тест, экзамен перед следующей жизнью. Это единственное, что не позволяет им слететь с катушек и заставляет вести себя хорошо. Ты сам сказал – религия цементирует это общество. Да, именно так! И если ты уберешь цемент, все развалится. Чем же ты собираешься заменить религию?
– О нет, мы не собираемся избавиться от религии, – Артём затряс головой. – Мы не настолько глупы.
– Нет?
– Нет… – он посмотрел на Джима, прищурившись. – Мы собираемся избавиться от безбилетников.
– Людей?!
– Все эти столетия они были нам нужны, лишь чтобы выращивать еду и кормить нас. Нам приходилось их терпеть… Триста лет назад нужны были тысячи крестьян, чтобы прокормить одного из нас. Одного ученого. Сто лет назад уже нужны были всего сотни. Десять лет назад было достаточно лишь нескольких человек. А сейчас крестьяне не нужны нам вообще. Водители – не нужны. Строители, юристы – не нужны. Офисный планктон, все эти сотни миллионов людей в костюмах и галстуках, теперь они все – балласт! Но они по инерции правят нами… Хвост более не нужен, но он продолжает вилять ящерицей… Пора это исправить. Пришло время отбросить хвост, отцепить девяносто девять вагонов и дальше ехать налегке. Пришла эра ученых! Мы забираем власть себе.
– Но это восемь миллиардов человек… Что ты предлагаешь с ними сделать?
– Джимми, скажи, ты с нами? – спросил Артём. – Это твой последний шанс… В новом мире нет полутонов. Выбирай таблетку: красная или синяя? Присоединяйся, и мы сделаем тебя Главным по Смыслу. Ты создашь нам новую религию. Религия науки! Восстание ученых! Мы возглавим его вместе. Революция!
Его трясло, как в горячке. Он смотрел перед собой, глаза налились кровью в приступе ненависти.
– Десять лет! Целых десять лет мы готовились, жертвовали всем… И вот этот момент настал. Наконец-то мы готовы дернуть этот чертов рубильник и пустить вагоны под откос! Сбросить балласт, отбросить хвост. Пора взять власть в свои руки… Да, мы заслужили победу! Мы создадим новое общество. Мы победим!
– Артем, что с тобой?!
– Нами больше не будут управлять… Мы победим! – повторял он как мантру. – Ты с нами? Решайся, Джим! Последняя возможность. Присоединяйся… Мы построим новый мир!
«Он спятил!» – проскочила мысль. Джим собирался встать, как вдруг Артём замолчал, достал из кармана рацию и вставил наушник в ухо. Прижав его всей ладонью, он молча слушал. Наконец, большим пальцем зажал кнопку ответа и сказал раздраженно:
– Тогда чего вы ждете? Приступайте!
Он все ещё прятал рацию обратно в нагрудный карман, когда дверь приоткрылась, и в часовню неслышно вошла девочка в школьной форме. Искоса бросив на них взгляд, она прошла в дальний угол и присела, скрывшись за спинкой скамейки. Лишь голубая ленточка на шляпке напоминала о ней. Её появление дало Джиму несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
– Я одинокий волк… Я сам по себе.
Артём выдохнул и обмяк. Безумие сменилось апатией. Его губы едва заметно скривились и, чтобы скрыть раздражение, он пригладил усы.
– Жаль, Джимми, – сказал он, наконец. В тусклом свете, пробивающемся через витражи узких окон, он казался потерянным. Он встал и, слегка кивнув, сделал несколько шагов к выходу. Приоткрыв дверь, он вдруг замер, загородив собой свет. Затем обернулся, и вокруг него вспыхнуло тусклое свечение.
– Беги, Джим. Спасайся!.. Она началась, – сказал он устало, и потом добавил:
– И держись как можно дальше от людей. Спасайся… Подальше от больших городов… Слышишь меня?! Держись подальше от больших городов.
Промозглый ноябрьский туман уже поглотил его, но стены еще отзывались гулким эхом:
– …Больших городов!..
– …городов…
– …городов…
Два часа спустя Джим отсутствующим взглядом смотрел на банку из-под колы у разделительного ограждения хайвея, порывы ветра перекатывали её из стороны в сторону. Её выбросили совсем недавно – рисунок на стенках ещё радостно переливался, как если бы впереди у неё было будущее.
– Пробка!.. Весь город – одна большая пробка! – с задором восклицал ведущий по радио. – Даже не буду говорить, куда сегодня не стоит соваться. Это неважно. Ведь стоит, друзья мои, всё!
Судорожными «перебежками» от столба к столбу, такси сумело было выбраться из каменного капкана Манхеттена лишь затем, чтобы намертво застрять здесь, в Квинсе, всего в нескольких милях от аэропорта. Таксист выругался на каком-то неизвестном Джиму диалекте и бессильно уткнулся головой в руль. Машина взвыла, но никто вокруг не обратил внимания. На забитой поперечной улице желтым светом обреченно перемигивались светофоры, ровной линией исчезая за холмом.
Наконец, Джим встряхнулся, просунул в проем водительской клетки несколько двадцаток и распахнул дверь. Закинув на плечо рюкзак, он зашагал вперед, протискиваясь между машинами. В левом ряду безнадежно зажатая скорая помощь пока не теряла надежды прорваться вперед, её сирена ещё долго надрывалась позади.
Зал вылета был пустынен. Завернув в туалет, Джим сорвал с себя парик и усы и замер перед зеркалом. Сквозь мутное стекло на него смотрело осунувшееся, вытянутое лицо, скулы резко выступали, горели воспаленные глаза.
«Ну, нельзя же так, Джим…»
Стойка 57 была пуста. Лишь одна скучающая девушка в форме задумчиво полировала ногти.
– А где все? – устало спросил Джим, протягивая ей паспорт.
– Застряли. Должен был лететь симфонический оркестр, – сказала она, шелестя страницами. – Но они наглухо встали ещё чуть ли не в Нью-Джерси. Так что только вас и ждем, мистер Треверс.
Его вдруг передернуло. «Опять забыл поменять паспорт, – подумал он. – Ты совсем потерял форму, мистер Ра».
– Хотите место у прохода?
Через час Джим лежал, свернувшись калачиком в кресле, обняв колени и пытаясь ни о чём не думать. Красное вино в стаканчике дрожало мелкой рябью. Моторы бубнили что-то про себя, унося на его запад. Он прикрыл глаза, и постепенно словно погружённая в молоко Вселенная вокруг исчезла…
Они стояли, глядя на него сверху вниз, в темноте. Оба лица расплывались – в тусклом, мерцающем свете, доносящемся откуда-то сзади, они были лишь силуэтами. Издалека сквозь туман доносился мягкий женский голос, но слова сливались друг с другом. Лишь иногда казалось, что доносятся приглушенные всхлипывания… Он попытался встать, но не смог – что-то намертво сковывало, мешало ему даже пошевелиться. Оставалось лишь смотреть, жадно вглядываться…
Вдруг раздался какой-то глухой звук, и лица начали удаляться. Когда они уже почти превратились в мутные, размытые пятна, его пронзила мысль, что никогда, никогда больше он их не увидит. Что отныне и навсегда он будет один. Каждую его частицу, каждую клетку вдруг обуял всепоглощающий страх. Он закричал.
Джим подскочил, судорожно хватая ртом воздух. Бешеным взглядом он смотрел на темные, пустые ряды кресел. Доносился лишь монотонный гул двигателей, и Джим без сил соскользнул обратно в кресло. И ещё долго лежал, дрожа, в холодном поту, уставившись в бесконечную тьму.
Глава 3
При виде наличных загорелое лицо продавца озарилось и расплылось в улыбке. Не удержавшись, он даже потер руки от радости. Машина была потрепанной. Но это было лучшее, что в окрестностях аэропорта можно было найти так поздно вечером, не привлекая лишнего внимания.
Солнце уже садилось, когда Джим наконец-то выбрался из пригородов Брисбена, держа путь на север. Шины мягко шуршали по неровностям хайвея, и закат цвета густого малинового варенья заливал небо по левую руку, подсвечивая колонны кучевых облаков. В дебрях леса устало перекрикивались кукабары. В багажнике позвякивали канистры с водой и набор для выживания: палатка, две коробки консервов, удочки, бензин, потертая, видавшая виды запаска и не менее потертый насос. Закинув назад пустой стакан от кофе, Джим пристроился за светящимся трейлером с прицепом, неспешно пыхтящим в левом ряду, и настроился на долгую дорогу. Он был рад бессонной ночи впереди.
К тому моменту, когда солнце начало согревать влажный песок, и первые струйки пара заструились над берегом, Джим уже был на месте. Громоздкий зеленый паром с гордой надписью «Manta Ray», переваливаясь с волны на волну, неспешно подползал к берегу. Джим достал флягу с водой, наполнил алюминиевую кружку и присел в рваной тени пальмы, в изнеможении откинувшись назад.
Впереди, уходя светлой полосой за горизонт, раскинулся Фрейзер Айланд. К верхушке холма, затаившегося где-то в глубине острова, прицепилось облако, океанский бриз пытался его отогнать, но оно сопротивлялось, вытянувшись в сигару. На скале забытой всеми одинокой чайкой пристроился маяк. В легкой дымке его формы едва угадывались.
«Почти на месте, Джим. Потерпи… Немного осталось…»
Перебравшись через узкий пролив и расплатившись с паромщиком, он забрался в машину и вышел на грунтовую дорогу. Не успев отойти от причала, дорога уперлась в бесконечный пляж, исчезающий за горизонтом. Дальше путь шел прямо по песку, вдоль линии прибоя.
Стравив давление в шинах, Джим забросил насос обратно в багажник и направился дальше на север. Скользя по раскаленному песку, свистели шины, машина виляла из стороны в сторону. Иногда появлялись указатели, вкопанные прямо в дюну. Они были единственным, что здесь напоминало о людях.
Берег порой прерывался нагромождениями бурых скал, как хвост какого-то доисторического монстра уходящих прямо в океан, и тогда полузаросшая дорога снова появлялась и, как бы рыская, шла в обход, то ныряя в заросли, то забираясь на скрипящие дюны.
Перед очередным объездом в рассеянном от жары воздухе показался указатель. От всех предыдущих он отличался большим красным восклицательным знаком. Джим притормозил.
Опасно для жизни! Следующие сто километров проходят в зоне прилива. Движение возможно только при низкой воде.
Джим сверился с часами, держа в руках карточку с расписанием. До прилива оставалось почти полчаса, и он бросил машину вперед, по ребристой поверхности песка, отполированной волнами и ветром. Справа бурлила вода, а слева исполинами нависали скалы, время от времени уступая место дюнам. Лавируя между плоских валунов и пересекая вброд мелкие промоины, Джим старался не сбавлять скорость, и когда пенящийся поток развернулся и начал жадно поглощать сушу, опасный участок остался позади.
Вдруг дорогу пересек родник. Он бил прямо из склона оранжево-красного холма, слоеного как торт «Наполеон».
Остановившись, Джим подошел и зачерпнул пригоршней воду. Пресную, чуть даже сладкую – он пил жадно, не отрываясь, пока оставались силы. Затем изможденно рухнул прямо на песок в редкой тени карликового эвкалипта, нашедшего прибежище в овраге рядом с родником. Это был скорее куст, чем дерево, бесчисленные шторма безжалостно скрутили его в форму капли.
На отмели невдалеке шумел прибой, взбивая пену, густую, как сметана. Волны обрушивались одна за другой, заставляя песок вздрагивать. Где-то позади, в зарослях оврага, неспешно переговаривались попугаи. Двигатель потрескивал, отдавая своё тепло вечернему воздуху. Одиночество было осязаемо, его можно было пощупать руками. Джим впитывал его по капле, оно звенело в ушах. Он не заметил, как заснул.
Джим закричал и вскочил, перехватывая дыхание. В панике, как загнанный зверь, он оглядывался в темноте. Наконец, со стоном опустился обратно на песок.
Джим видел этот сон каждую ночь, всю жизнь, сколько себя помнил. И каждый раз был, как первый. Он отчаянно пытался выхватить, запомнить эти лица, исчезающие вдали, но они никогда не открывались ему, всякий раз расплываясь в памяти, как сливки в черном кофе.
Звезды светили невероятно ярко, машина, валуны и скудная поросль отбрасывали тени. Через все небо, одним мазком разрывая его на две половины, нависал Млечный Путь.
Время от времени вокруг шуршали, замирая на мгновение и фыркая, тени лисиц. Крабы булькали в темноте. Чуть в стороне белел, как скелет какого-то колоссального ископаемого трилобита, выброшенный на берег ствол дерева. Джим пролежал остаток ночи, не отрывая взгляда от звездного неба, даже не пытаясь заснуть.
Вот, наконец, из воды яркой точкой показалась Венера, предвещающая скорый восход. В отличие от бесчисленных звезд, она не мерцала, а светила уверенно и ровно.
Ветер с океана шумел в ветвях.
Они появились перед самым рассветом, когда светлая полоса уже начала прорисовываться над океаном. Сначала один всполох за южными холмами, затем другой – искрящаяся точка возникла и стала приближаться зигзагами, как муравей в поиске жертвы. Вертолет с прожектором что-то выискивал. И Джим уже знал, что именно он ищет.