– Вот это оборот… – Евгений сразу же подумал: «Красиво врет!»
– Тебя понять несложно, – Андрей продолжил осторожно, – но что было дальше, даже для несусветной лжи слишком, чтобы быть неправдой. Такого общества, закусок и алкоголя я уже не помнил, поэтому, сам понимаешь, – он взглянул на бокал и, пригубив слегка вина, как будто что-то вспомнил, – не знал ни в чем я меры. После консумации – приват, там стриптиз и выход обратно в танцевальный зал… – Андрей сглотнул слюну, копаясь в воспоминаниях. – Вот тут я мигом протрезвел. Я попал на бал!
– Куда!? – Евгений опрокинул свой бокал.
– Как бы это ни звучало, но на бал. – Андрей смотрел в глаза собеседника, вызывая у того мурашек на спине поток. – Век двадцатый, самое начало… Кружились пары в странных танцах, одеяния с картин старинных, прически моды вековой, свет в тысячу свечей. Я во фраке, в перчатках из хлопка. Ищу глазами – где же стопка. Спутница моя знакомить меня ведет к таким же, как она, напудренным, напыщенным, разновозрастным дамам и господам. Меня фамилией моей, но именем другим представляет и графским титулом все подкрепляет. Как не запить тут? Шампанское – бокал, другой… Конфликт, перчатка и дуэль… Стрелял-то я и здесь всегда неплохо…
Андрей раскурил кальян, запахом вишни наполняя атмосферу. Молчал Евгений, не веря своим ушам.
– Да, сатисфакция… Как странно, впрочем, что здесь и сейчас, что там тогда – убийство, пусть даже пафосное, вам двери закрывает в одни дома и, наоборот, в другие их настежь раскрывает. – Бурление кальяна, сладковатый дым – вечер стал более теплым, луна на небе без изъяна. – Вошел и я в тот свет, высший, и оказался на званом вечере, что был заложен в суть моего перемещенья временного… Я это понял только там.
– И как же понял?
– Пока мы к клубу шли, мне Зверь… – Андрей затянулся вновь, – иль человек в его обличии, инструкции давал, но в тот момент я был клубной жизнью ослеплен и до конца его не понимал. Сам бал и вечер тот был изрядно заморочен и, сказать по-нашему, к сделке воровской приурочен. Собралось общество одно, делили маржу меж собой с постройки храмов в нескольких губерниях. Был тут и поп в красивой рясе, и так же алчно глаза его горели, ох как, Евгений, сладко в том квартете «пели»! Таких посулов я давно не слышал. Но ладно… Об инструкциях моих. Со слов и с письмом того, кто меня послал, я одну губернию представлял, я предложил им денег в два раза больше за один из храмов. – Андрей печально улыбнулся. – Ты бы видел их! Хуже барыг из годков лихих…
– Не согласились? – округлил глаза Евгений, дрожа и глинтвейном ничуть не согреваясь.
– Нет, отчего ж, сначала с неохотой, с пафосом в словах, с зевотой, – перед глазами рассказчика лица тех, с кем торговался он, – потом сладкие до рвоты вопросы: «Зачем и почему? В почти зачахшем поместье откуда деньги таковые? Служу кому?»…
Здесь Андрей тоскливо посмотрел на диск луны, окрашенный закатом, так выразительно и ясно, что понял и Евгений. Что вопрос последний Андрея не меньше терзал его внутри, чем тех, с кем он за церковь торговался.
– Купили?
– Стукнув по рукам. Сургучом скрепили, договор и подписали… – Андрей с кровавым блеском в глазах, что отражали заката свет, в улыбке оскалил зубы, в тот же цвет багровый их «погружая». – Себе смертельный приговор…
– Что, что!?
– Появился Он… – Андрей выпил залпом бокал игристого. – И сказал: «Если хочешь в том же состоянии, что сейчас, вернуться назад, здесь прибраться за собою надо…» – Андрей откинулся на спинку и затих, в глазах закат кровавый.
Евгений тоже замер в кресле. В раздумья без остатка погружаясь, ни вишневый винный вечер, ни закат уже не замечая…
*
Нет, это уже не тот Волька. Мягкий, податливый волчонок. Которого приятно мять, гладить, с ним играть и пытаться навязать свои понятия жизни, волю… Он сам по себе, несомненно, воля.
Алиса, сын, квартира их, гостиная. Туманный вечер за окном промозгло холодит. Свечи полыхают на столе. Книга с изъеденными временем страницами и обложкой. На обшарпанной стене в круге начерчена звезда.
Природный диссонанс – сын старше матери на вид, а внутренне старше всего их поколения. Симметрия в лице, блестящие черные глаза, на них светлых волос упрямо спадает челка – копия отца в мимике и жестах. Алису это радует, пугает и угнетает. Эмоциональным маятником ее то вниз, то вверх толкает.
– Как на работе? – Воля, не отрывая глаз от старой книги, легким подъемом головы обращается в сторону матери.
– Все хорошо… – Алиса говорит, как с другом, мужем или с отцом.
– Не устаешь?
– Конечно, устаю. – Она смотрит сквозь красный цвет льющегося в чашку отвара шиповника и каркаде. – Но так это ведь работа, с… сын. – Сама краснеет в тон отвара.
– А как же уровень прогресса и карьерный рост? – Воля, не отрываясь от книги, грустно усмехается.
– Администратор зала или старший продавец? – Алиса влюбленно смотрит на профиль сына, а думает об инцесте и его вреде. – Деньги те же, а ответственность гораздо выше. Зачем мне это?
И Воля смотрит на нее. Впервые так, с откровенным интересом. Вгоняя в краску. Глаза сощурив. Ищет в ней что-то. Или понимает ход мучивших мать мыслей.
– Ты сейчас про связь? Тебе действительно не нужно это…
– Я про работу! – Алиса вновь краснеет, не зная, куда деть глаза. – Деньги те же…
– Я понял, – сын, отвернувшись, обрывает. – Но можно ведь найти что-то совсем другое.
– Без полного образования, с дипломом музыкальной школы? – она нервно ухмыляется и пьет отвар, на скатерть лужи неуклюже проливая.
– Я думаю, возможно и такое…
– Давай об этом завтра, сын. – Алиса встает, отодвигая с шумом стул. – Сон одолевает…
– Спокойной ночи, мам… – Он подошедшую и склонившуюся к нему целует в щеку, бережно за талию обняв.
Алисе не первую ночь сниться тот же сон.
Душный и душащий, как жар пустыни. Предположительно, с песком во рту, без капли влаги. Она нагая лежит на алтаре, вокруг огонь пылает, бушует, как море штормовое. Лижет тело, обжигает. Появляется в проеме храма залы Он. Играет мышцами тела получеловека-полусущества, лица не видно, голова в полумраке постоянно утопает, как назло, скрывает. Алису на расстоянии возбуждает и внутренне пытает. Все больше и больше в ней пламя разжигая, он движется к ней, к ее раскаленному ложу. Лица по-прежнему не видно, но оно знакомо, сжимает сердце ей и всю ее до боли. Он ближе, ближе, огонь все жарче, жарче в ней и вокруг нее самой…
Она просыпается в поту. Ветер легкий колышет занавески. В комнате туман, как в утреннем лесу. Пот, липкий от жары. На столе завяла лилия, вчера еще свежа была и благоухала. Дыханье в норме, на цыпочках проходит в душ. Сквозняк мурашки вызывает. Поток воды горячей смывает ночной кошмар и липкость утра. Сквозь звук фена слышится дверной хлопок.
– Воля! – Алиса, крикнув, в ответ слышит тишину и шорох.
Дверь открывает – сын на балконе. Одет, обут. Читает.
– Ты не ложился, сын?
– Поспал недолго, гулял под утро, размышлял… – он вполоборота головы с ней говорит.
– Надумал что? – мать кусает губы, глядя на любимое дитё.
– Придумал кое-что, повстречал кое-кого, – вздохнул он глубоко, – а в целом, мама, ничего. Ты на работу собралась?
– Как видишь… – Перед карманным зеркалом ее мимолетный макияж.
– До вечера, поговорим потом.
– О чем?
– Сама поймешь, и, как я уже сказал, всё потом…
Алиса выбегает из квартиры, полной грудью вбирает воздух. Свежо, легко. И нет той конфронтации чувств: любовь, материнство, инцест, связь из кошмарных сновидений… Рабочий день скрасить должен всё.
Снова магазин. Работа. Касса. Конвейер продуктов, денежный расчет. Но все какое-то другое, утомительное до смерти, раздражающее. Деньги, товары, лица, одни и те же лица… Тупые фразы, липкость комплиментов. Стойкий алкогольный перегар пьянчуг…
Как раньше этого всего не замечала? К обеду Алиса вдруг устала, словно отработала четыре смены без выходных. Запуталась не раз в расчетах. Три раза покупателям хамила…
– Что с тобой? – Напротив нее удивленный взгляд толстой Катерины, в жаре распаренное, как в бане, лицо за кассой. – Или твой молодой тебя сегодня не это…?
В двух очередях раздается смех.
– Да, Аля, кто он? – Виктор Палыч качается, как при ветре штормовом тонкая осина. Перегарит бочкой спиртовой. – Вас видели, говорят, здоровая детина. Я ревную. Не без… осно… ва… ния запил…
– Чего!? – Алиса, не понимая, «застывает», догадка ее приводит к очевидному – что могут подумать люди со стороны. Она и Воля не мать и сын, а…
Она была готова взорваться отборной бранью. И правота их, что была недалека от ее импульсных желаний, усиливала гнев. Спасли администратор зала и какой-то прилично одетый человек. Администратор кивает в сторону Алисы, что-то говоря, кивает, соглашаясь, и интеллигент.
«Ну вы еще мне про сына и меня скажите!» – Алиса вне себя от переполоха борющихся внутри чувств приподнимается со стула.
– Аля, – администратор возле кассы (в глазах растерянность) прыщавого подростка подвела к кассе, как сына в первый класс. На цветастой футболке того бейджик «ученик», – он тебя подменит, идем со мной!
– Куда?
– Хозяин магазина здесь. – Администратор – тридцатилетняя красивая, холеная, по всем законам фитнеса подтянутая, директора «вторая половина в обход его жены» с теми же функциями и прерогативами, глаза стыдливо опускает. – У нас проблемы, а твой английский и класс с математическим уклоном… Короче, он ждет нас в кабинете.
Два потока ротозеев, застрявшие на кассах, всё поняли без слов. Трактором усмехнулась Катерина. Ее другие гулом поддержали.
– Вот показатель небывалого прогресса… – отворил сарказму и обсуждению «ворота» еще до кассы открывающий портвейн Виктор Палыч. – Здесь по-другому всё, куда же я сослепу полез?
Раздался гул неприятных для Алисы выражений. Она дрожала от гнева и желания оспорить поток оскорбительных предположений. Администратор ее быстро увела.
Прохладный коридор, остановка. Красивая и строгая расплакалась, как ребенок, дороженный макияж свой размазывая по одежде на Алисиной груди. Прижимаясь как к матери родной.
Гнев как-то сам отпал от неожиданности. Машинально Алиса гладит ее по голове.
– Почему? – сквозь слезы и рыдания донеслось.
В голове Алисы – увольнение администратора, смещение по должности, аудит, налоговый провал, закрытие магазина, тюрьма, сошедшая с оси Земля…
Дальнейшие слова ее вернули в коридор, в треск люминесцентных ламп, в прохладу вентиляции складского помещения.
– Почему меня… Сережа так оставил?… – Она икала в промежутках между словами, – Так скоро и трагично, когда… все стало только… только хорошо.
– Да что случилось-то!? – Алиса женщину раскисшую встряхнула, взглядом ища ее глаза в смеси из слез, ресниц и туши.
– Ты еще… не знаешь? – Она вздохнула с содроганием, всхлипнув. – Он ушел от нас… На пробежке утром, с моста упал… Спрыгнул, говорят.
Алиса, ахнув, машинально ей дала свой платок. И, вспоминая с директором короткие общения, смотрит на приводящую в себя порядок живую женщину его.
– Ты… иди, там хозяин, этот англичанин… Я потом.
Бесконечный коридор. Мерцание ламп. Сожаление о потере. Не близкой, но потере. Дверь в кабинет полуоткрыта. Алиса была когда-то здесь однажды. Вспоминает: директор стоит перед глазами – жизнерадостный, живой.
– … Говорит, не было у него врагов, – донесся голос из кабинета, переводящий с английского. – Этот бизнес не настолько серьезный, чтобы кому-то перейти дорогу. По его мнению… С подчиненными, насколько известно ему, отличные отношения. Он всегда премировал их, мотивируя, и обоснованно…
То, что сказал жесткий, хоть и молодой, мужской голос, заставило Алису вздрогнуть и разогнало ее воспоминания.
– Ну да, под описания ревнивого соперника тот переросток с моста не походит – слишком молод. – Пауза, видимо, для размышления. – Жена уж слишком в возрасте… Ревновать, хотя в наше время…
– А еще к кому? – голос переводящего диалог до этого слегка надломился.
– Ты что, Лужин? Не видел лицо администраторши? Ты сколько уже в органах?
Шум отодвигаемых стульев. Прощание, извинения.
– Пусть позвонят, когда проверят бухгалтерию! Черт знает, где искать мотив…
Алиса замерла: перед ней в проеме двери высокий человек. В глазах жесткость и недоверие ко всему вокруг. В руках мнет сигарету.
– Ты кто?
– Аля, продавщица.
– Директора знала хорошо? – Сигарета в губах, взгляд жестче.
– Нормально. – Аля пожала плечами, отстраняясь, чтобы дать пройти. – По работе, как и все…
– Не ссорились?
– Да нет… Виделись-то пару раз: во время найма и… – Алиса сглотнула слюну. – Я здесь всего несколько месяцев.
– Ну-ну… Иди… Лужин!
Они уходят с напарником, подмигивающим ей весело. Из коридора с эхом доносится:
– Несколько месяцев… Я за эти несколько месяцев поседел, сон потерял, жена почти ушла с детьми, – долетело эхом до слуха Алисы. – Что за город?
Он скорее был голландец, чем англичанин. Вежливо предложил Алисе сесть. Разобраться в финансовой отчетности, подробно. Угостил чаем. Сделал комплимент ее английскому. Ей. Математическим способностям. Полчаса говорили на отвлеченные темы. Затем с улыбкой предложил временно, на несколько месяцев, занять место… директора(!).
– Молодость, перспективы, развитие… – Он улыбался несколько неэтично – слишком широко, во весь рот. – Я подумываю о глобальном расширении в сфере торговли, возможно, у вас большое будущее, Аля. – Он исковеркал, как мог, имя из трех букв. – А у нас с вами в будущем тесное сотрудничество, поработайте для начала здесь …
Она едва пережила этот день. Оставив косые взгляды, усмешки и открытую неприязнь в стенах магазина, Алиса медленно шла домой. Не спеша – впервые она боялась увидеть сына. Своего любимого Вольку.
*
Андрей и Евгений все там же на балконе. Луна как будто тоже неизменно с ними. Вино, кальян как продолжение разговора. Но тишина – раздумье после нескучного рассказа. Глухой крик болотной выпи доносится издалека. «Пробуждает», сигналом дает продолжение диалогу.
– О чем ты думаешь, скажи?
– Кому продался я…
– Я хоть и не инсайдер, лишь посторонний наблюдатель в этом деле, но это, как мне кажется, как раз-таки и очевидно…
– Значит, должен быть и ответ в другую сторону, точнее, вверх, чтобы отбелить себя и жить спокойно или умереть не менее спокойно…
– Как-то все звучит трагично, – Евгений кальяном побурлил и выдохнул обильно дым, – не находишь? Чтобы вот так прийти в себя, подняться с самого дна, после того, что было!? И спокойно умереть…
– Я устал этого хотеть…
– Но это в прошлом! Теперь-то ты живешь, не прозябаешь, тем более не умираешь. – Евгений дымом поперхнулся от очередной затяжки. – Оглянись вокруг, она прекрасна – жизнь, и тебе понять доступно дали: бежать не надо, надо дальше жить!
– Подвох я чувствую, и странно, – Андрей оглянулся вокруг, словно в первый раз он на балконе этом, – что ты не видишь этого… Сам знаешь, где лежит бесплатный сыр.
– Оставь ты фразы и пословицы, затертые до дыр. Ты в прекрасном положении, больше позитива, с тобой случилось то, что я готов бы испытать и сам. Это не квест и не за деньги, щекочет нервы адреналин на грани жизни и ее концовки. – Евгений встал, прошелся по длине балкона, снова сел. – Только я испытал бы это все от скуки, ты же… отлично выглядишь, здоров, после долгосрочной муки. Да я устал тебе твердить, уже и сам запутался, тебе надо просто жить…
– Но он придет ведь снова… – Андрей слегка глаза расширил, пытаясь проникнуть в непонимание друга.
– И что?
– Так мне придется, может, сделать что-то еще, что обретет меня на муки вечные. Это знаешь, как бывает, когда вот только-только все хорошо…
– Хватит, Андрей! – Евгений встал, завернут в плед, как трибун из Рима «обращается к толпе»: – Я слышу лишь нытьё… Скорее всего, ты трясешься от похмелья.
– Похмелья жизнью? – Андрей устало улыбнулся. – Что дальше? Поцелуй со смертью, с ней же пьяный полуночный секс?