– Ну, я же говорила. Иногда в газетах приятные новости тоже печатают. И еще письмишко вам по почте пришло. Гляньте.
Вера игриво поболтала перед носом Ангелины конвертом. Заречная недовольно выхватила голубоватый прямоугольник из рук домработницы.
– Опять в мои письма свой длинный нос совала, паразитка, – раздраженно проворчала она – конверт был вскрыт.
– Вы кофий-то пейте, пейте, остывает ведь. Будете после орать, что холодный.
– Какой, к черту, кофе, Вера! Мой супруг скопытился! А ты говоришь – кофе. Фи, как можно! Давай-ка дуй за шампанским. Это дело нужно отметить. Сейчас же! Сию минуту! Немедленно! Выпью бокал и после поеду в адвокатскую контору выяснять вопрос о завещании. Мне велено явиться туда к четырем часам.
– Ох, – вздохнула экономка и пошуршала к двери.
«Мерзкая погодка», – подумала Прокопьевна. Москва, придавленная низкими свинцовыми тучами, хмурилась от дождей. Зонтик, как назло, прохудился, да и не с руки было стоять с зонтиком под узким козырьком табачного киоска. Ботинки тоже прохудились, с тоской глядя на свои войлочные боты, пришла к выводу Прокопьевна и пошевелила большим пальцем, который торчал из дырки. Ладно, не впервой – прорвемся. Прокопьевна поправила выгоревший платок, нацепила белые кружевные перчатки – свой талисман – и зорко осмотрела окрестности.
– Бабка, ты меня достала уже! Вали отсюда, чучело огородное! – раздался недовольный голос из окошка киоска.
– Сострадание нужно иметь к ближнему, голуба. И воздастся тебе на небесах! – пропела Прокопьевна, сунув в окошко мятый полтинник.
– Ладно, стой – разве ж мы звери, – сжалилась продавщица и рявкнула: – Только тужуркой к стеклу не жмись, Прокопьевна. Мне ж после мыть.
Старушка покладисто отлипла от стекла витрины.
У тротуара припарковалась серебристая «Ауди». Из машины вылез импозантный мужчина в длинном стильном плаще – Прокопьевна, почуяв добычу, сгорбилась, сощурилась и состроила на лице трагическую мину. Но мужчина, перепрыгивая через лужи, подошел к журнальному киоску. Прокопьевна было расстроилась, что потенциальный клиент проплыл мимо, но владелец «Ауди», купив газету, направился к табачке.
– Сынок, пенсию я потеряла всю. Подай бабушке на хлебушек, Христа ради прошу! Кушать очень хочется, – загундосила она и подставила под нос клиенту «кружевную» ладонь.
– Бог подаст, – брезгливо отодвинул ее руку «сынок», расплатился за сигареты и потопал к своей иномарке.
– Жлоб! – потрясла ему вслед кулаком попрошайка.
– И не говори, Прокопьевна. Такой за копейку удавится, сразу видно, – подала голос из будки продавщица. – Смотри-ка, смотри-ка – газету в лужу уронил. Ай-ай-ай, какая неприятность, – ехидно добавила она. – Так ему и надо, морде буржуйской. Курить хочешь, Прокопьевна? Угощаю!
– Не курю я и тебе не советую – вредно это для здоровья, – отказалась бабка, наблюдая за отъезжающей иномаркой. Машина скрылась из виду, газета осталась лежать в луже. – Пойду гляну, что в мире деется. Давненько прессу не читывала, – оживилась Прокопьевна, трусцой доскакала до лужи, подняла газетку и, стряхивая с нее воду, вернулась к киоску.
– Прокопьевна, а ты кем работала, когда молодая была?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Ну, Прокопьевна, ладно тебе кочевряжиться. Давай рассказывай, иначе в следующий раз полтинником не обойдешься.
– Зараза ты, Зинка.
– Гы-гы-гы, – отреагировала на комплимент продавщица.
К киоску подошел следующий клиент, прыщавый молодой человек в облезлой кожанке, но Прокопьевне было не до него, она во все глаза смотрела на напечатанный в газете некролог и улыбалась широкой счастливой улыбкой.
– Возьмите, бабушка, – раздалось над ее ухом – парень протягивал ей десятку.
– Да пошел ты со своими деньгами! В смысле, пива лучше себе купи, сынок, – посоветовала бабуся ошалевшему юноше и обратилась к продавщице: – Слышь, Зинка, в оперном театре я работала. Ведущие партии исполняла.
– Ага, так я тебе и поверила, – в очередной раз заржала во все горло Зинка, и тут смех ее стих, потому что Прокопьевна открыла рот и…
– Тра-та-та-та тарам-па-па-па. L’amour est un oiseau rebelle… – выдала она на чистом меццо-сопрано и не менее чистом французском знаменитую хабанеру из оперы «Кармен».
Внутри табачного киоска послышался грохот, вероятно, Зинка упала со стула. А прыщавый юноша выронил изо рта сигарету. Прокопьевна тем временем, сорвав с головы платок и продолжая солировать, помчалась к дороге, выбежала на середину проезжей части и, размахивая руками, попыталась остановить несущийся на нее автотранспорт.
– Чума! – вылезла из окошка продавщица.
Парень молча вынул из пачки другую сигарету, сунул ее в рот не той стороной, прикурил фильтр и усиленно пытался затянуться, пока странную нищенку не увезла в неизвестном направлении попутка.
– Может, она объявление о шоу «Минута славы» в газете прочитала? Вот и ломанулась? – выдал свою версию молодой человек.
– Я бы тоже ломанулась, будь у меня такой голос, – поддержала его Зинка, опять скрылась в окне, и через секунду из киоска раздался ее прокуренный басок, исполняющий романс «Вдоль по Питерской».
Ни она, ни юноша так и не узнали, какое событие стало причиной необычного поведения попрошайки Прокопьевны (Нины Прокопьевны Вишняковской) – бывшей оперной дивы, красавицы и умницы, чья успешная карьера оборвалась сразу после финального аккорда в ее супружеской жизни с подпольным миллионером господином Шалинским – гадом ползучим, уродом и мразью, от которого она ушла на пятом году супружества, так и не добившись официального развода. Шалинский на ее уход отреагировал подлой местью, ударив по самой болезненной точке, – закрыл для Нины двери в оперу. Психушка помогла справиться с потрясением, алкоголь стер тонкую черту, за которую нельзя переступить, и для Нины Вишняковской открылась другая дверь – единственная, куда вход был свободный. Впрочем, Нина Прокопьевна была счастлива, а сегодня почувствовала себя счастливой вдвойне, потому что сволочь, которая сломала ей жизнь, отправилась в ад. Это чудесное событие следовало немедленно отметить.
С празднованием пришлось повременить: вернувшись домой, Вишняковская обнаружила в почтовом ящике конверт со штампом адвокатской конторы «Туманов и партнеры». В письме говорилось о смерти Шалинского и предлагалось сегодня, к шестнадцати часам, явиться в контору для уточнения некоторых формальностей, связанных с завещанием.
Сменив рабочую униформу на подобающий ситуации строгий черный костюм, лаковые туфли и шляпку с вуалью и потом умело замаскировав следы старости, нищеты и недавнего запоя на лице, Вишняковская направила свои стопы в Кривоколенный переулок. Душу ее терзали нехорошие предчувствия. Казалось странным, что явиться надлежало в адвокатскую, а не в нотариальную контору – Нина Прокопьевна чувствовала в этом какой-то подвох.
Предчувствия Вишняковскую не обманули, подвох обнаружился сразу, как только она в сопровождении секретаря вошла в кабинет адвоката Туманова.
– Нина Прокопьевна Вишняковская, вдова Шалинского, – представилась она, заметив в кабинете молоденькую блондиночку, словно сошедшую с обложки глянцевого журнала.
Жертва гламура, закинув ногу на ногу, сидела в кожаном кресле, напротив стола адвоката, и смотрела на нее с нескрываемым презрением.
– Очень приятно, присаживайтесь, Нина Прокопьевна. Меня зовут Дмитрий Евгеньевич Туманов, – привстал из-за стола привлекательный брюнет с бородкой-эспаньолкой.
– Чего? Не поняла прико-о-ола? Какая еще такая вдова-а-а? – протянула блондинка, сдув пухлыми губами прядку платиновых волос с загорелого лба. – Я вдова Мурзика – Мадлен Иванова. По паспорту вообще-то Маша. А эта тетка самозванка! Пусть убирается. И вообще, когда уже можно Мурзика забрать? И завещание получить?
– Да нет же, я вдова! Шалинский не подавал на развод! Вот мой паспорт и свидетельство о браке. – Нина Прокопьевна положила на стол документы.
– Вы не волнуйтесь. Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо предложил ей Туманов.
Нина Прокопьевна скромно присела на стульчик в углу комнаты и метнула в блондинку полный негодования взгляд. Мадлен в ответ состроила такую физиономию, что даже Туманов скривился.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась эффектная брюнетка с каре. Одета она была в стиле декаданс: узкое черное платье с глубоким декольте. Шею дамы украшало ярко-красное пушистое боа, в тон ему были подобраны туфли, сумочка, лак и помада.
– Какое горе! Как, как это могло произойти?! Ужасная трагедия! – всхлипнула она, манерно воздев глаза к потолку и приложив тыльную сторону ладони ко лбу. Помедитировав секунду в «синематографической» позе, дама отмерла и перешла на деловой тон: – Позвольте представиться – Ангелина Заречная – вдова Эдуарда Шалинского!
– О, еще одна-а-а вдова-а-а нарисовалась! Я фигею, дорогая редакция, – округлила глаза Мадлен, по паспорту Маша.
– Что такое? Как это – еще одна? – приподняла бровки Ангелина.
– Все мы тут вдовы, – усмехнулась Нина Прокопьевна. – Причем подозреваю, что все мы тут вдовы законные.
– Вы совершенно правы, Нина Прокопьевна. В какой-то мере так оно и есть. Собственно, для этого я вас и пригласил, – снова встал со своего места Туманов. – Сейчас все вам объясню, уважаемые дамы. Я – адвокат Шалинского, представляю его интересы и в курсе всех его дел. Поэтому…
– Ну, Мурзик! Ну, козе-ел! Мало того, что импотент, так еще и многоженец! – перебила его Мадлен.
– Гнусный извращенец! – согласилась Ангелина. – Скотина подлая! Тварь поганая!
– Подонок! Негодяй! Сукин сын! – подала голос Вишняковская.
– Дамы, прошу вас, успокойтесь! Мы сейчас во всем разберемся! – попытался вмешаться Туманов, но на его робкую реплику никто не обратил внимания – вдовушки настолько вошли в раж, с азартом поливая своего покойного супруга, что остановиться уже не могли. – Может быть, кофе? – предпринял он еще одну попытку, тоже безуспешную. И Туманов, у которого уши свернулись в трубочку от изысканных нелитературных оборотов, притих, терпеливо ожидая, когда грязевой словесный поток иссякнет. Да, Шалинский оказался прав, подозревая, что одна из супружниц желает ему смерти, размышлял адвокат. Ошибался он лишь в одном – смерти ему желали все три.
Наконец дамы выпустили пар и постепенно успокоились.
– Итак, вернемся к делу, – обрадовался адвокат. – Как вы уже знаете, Шалинский скончался в больнице, куда его доставили от подъезда собственного дома с тяжелейшей травмой головы. Правоохранительные органы посчитали, что травму Шалинский получил в результате несчастного случая, и дело возбуждать не стали. Он с этим был категорически не согласен, полагая, что его заказали. Травма была несовместима с жизнью, Шалинский знал, что умрет, поэтому спешно вызвал своего нотариуса и написал завещание, в котором оставил все сбережения жене, но…
– Кому? – перебила адвоката Мадлен и нетерпеливо заерзала в кресле.
– У вас случайно выпить не найдется? – напряженно спросила Ангелина, обмахиваясь боа.
Нина Прокопьевна застыла, предчувствуя очередной подвох. И предчувствия ее вновь не обманули.
– Я не договорил, – сухо улыбнулся Туманов. – Дело в том, что претендентками на наследство является каждая из вас, так как имени наследницы Шалинский в завещании не обозначил. Но получит наследство только та, кто выполнит его последнюю волю – вычислит убийцу и засадит за решетку.
В кабинете воцарилась тишина.
– Вот сволочь поганая! – первой отреагировала Ангелина. – Даже перед смертью ухитрился очередную подлянку сделать.
– Офигеть! – сказала Мадлен.
Нина Прокопьевна промолчала, продолжая сидеть как изваяние.
– Позвольте, но как? Как мы сможем вычислить убийцу? Что за бред! Это незаконно! Где мы будем его искать? – возмутилась Ангелина.
– Простите, дамы, ничем не могу помочь, – развел руками Туманов. – Как вы знаете, у Шалинского двойное гражданство, и все свои деньги он держит в английских банках. Завещание он оформил с помощью своего лондонского нотариуса – это позволило ему обойти российское законодательство и составить документ в свободной форме. Пытаться что-то опротестовывать – бесполезно. Так что ваша задача – найти убийцу, а моя – проследить за выполнением условий и назначить вдовой ту, которая выполнит волю покойного. В письме, которое я вам отправил, содержится краткая информация по происшествию. Желаю удачи.
– Ни хрена себе, как Мурзика от кирпича приплющило, – истерично хихикнула Мадлен.
Нина Прокопьевна поднялась и, не прощаясь, выскользнула за дверь. Заречная и Мадлен переглянулись и шустро потрусили следом.
К дому – элитной сталинской девятиэтажке на Университетском проспекте, – где располагалась московская квартира Шалинского, вдовы подъехали практически одновременно. Нина Прокопьевна на метро, Ангелина на такси, Мадлен на своей машине. Мыслили дамы в одном направлении: решив начать расследование убийства Шалинского с осмотра места преступления.
Далее мысли вдов потекли в направлениях разных: Ангелина бросилась в подъезд, чтобы познакомиться с консьержкой и по возможности опросить соседей. Мадлен фланировала по двору, расспрашивая о недавних трагических событиях собачников и владельцев машин, паркующих свои автомобили у подъезда. Нина Прокопьевна понеслась в местное домоуправление пытать слесарей и сантехников, чтоб выяснить, как можно пробраться на крышу.
Через полтора часа… Заречная и Нина Прокопьевна вновь столкнулись у подъезда Шалинского – Ангелина выходила из парадного, Нина Прокопьевна, напротив, пыталась проскользнуть внутрь.
– Зря стараетесь, свидетелей все равно нет, – прошипела Ангелина, отпихивая Вишняковскую от двери.
– Раз нет, чего так волнуетесь. Пропустите! – волком глядя на модную писательницу, потребовала Нина Прокопьевна.
– С чего это вы взяли, что я волнуюсь? Ничего я не волнуюсь! Сказала же, бесполезно туда лезть! Или вы русский язык не понимаете?
– Понимаю!
– Тогда идите с богом!
– С какой это стати вы, голубушка, мне тут указываете? – уперла руки в бока Вишняковская.
– С той самой! – Заречная тоже уперла руки в бока.
– Вот вы, значит, как! Не хотите, значит, по-хорошему! – Нина Прокопьевна побагровела и со всей силы наступила Ангелине на ногу. Та взвизгнула, сорвала с шеи боа и несколько раз обмотала его вокруг стана бывшей оперной дивы.
– Отвечайте, что уже узнали! – требовала Ангелина.
– Пустите! Ничего я вам не скажу! – вопила Нина Прокопьевна, пытаясь размотаться.
Неизвестно, чем бы закончилась потасовка, если бы внимание озверевших вдовушек не привлекла бодро шагающая по двору Мадлен. Она тащила к своей машине пластиковый пакет явно с чем-то тяжелым.
– Похоже, эта стерва орудие убийства нашла! – насторожилась Ангелина и бросилась наперерез блондинке.
Нина Прокопьевна молча понеслась следом, наконец-то размотав надоедливый шарф из страусиных перьев и волоча его за собой по грязи.
Заметив бегущих к ней конкуренток, Мадлен развернулась и понеслась в обратном направлении. Бежать на шпильках и с кирпичом в пакете оказалось непросто, но молодость взяла свое, и прежде чем Мадлен окончательно выбилась из сил, она успела нарезать пару кругов вокруг дома. Усевшись на мокрую лавку на детской площадке, Мадлен крепко прижала пакет к груди и попыталась отдышаться. По обе стороны от нее рухнули на скамейку Ангелина и Нина Прокопьевна. Последней пробежка далась особенно тяжело, говорить она решительно не могла. Заречная выглядела бодрее и смогла выдавить из себя пару слов.
– Предлагаю перемирие, – прохрипела она.
Нина Прокопьевна кивнула и протянула ей грязный шарфик, Ангелина тоже кивнула и обмотала боа вокруг шеи.
– Козел! Какой же Мурзик козел! Ненавижу! – вздохнула Мадлен, продолжая бережно прижимать к себе пакет.
Ангелина и Вишняковская вновь кивнули, выразив свое полное согласие.