Еще вчера я ждала этого события со жгучим азартом. Это должен быть мой второй пятничный ужин в доме Адриана Шагалова. Но уже сегодня мне стыдно выходить из комнаты, в которую заселилась несколько недель назад. Сижу в зеленой комнате на кровати и закрываю лицо руками. Мы только что вернулись из консерватории. Как я могла? Нет, ну как я могла его так подставить?! Лучше бы вообще не было этого концерта! Проклятый композитор за время, пока мы ехали домой, успел наябедничать журналистам и уже все новостные порталы трясут сообщениями о том, что Адриан Шагалов обманул знаменитого музыканта!
Мой взгляд уткнулся в зеркальную поверхность белого шкафа. А с другой стороны? Я сделала то, что должна была! Концерт состоялся? Состоялся. Давид Шагалов, хоть и в жестокой, привычной себе манере, был абсолютно прав – композитор зазнался. И он получил по заслугам. В новостях покричат и забудут. Что они могут сделать Адриану Шагалову? Репутация? Его гениальность не померкнет из-за сплетен вокруг его репутации.
Я поднялась с кровати, осмотрела себя в зеркале и поправила вечернее платье. Пора спускаться к ужину. Адриан Ааронович пока ничего не сказал, а если скажет – я отвечу ему именно этими словами. Есть, конечно, маленькая оплошность. Маленькая такая оплошность… Меня ведь изначально отправляли просто узнать, что случилось с концертом, а не приказывали организовать его продолжение любыми средствами и силами…
– Что сделано, то сделано, – это я произнесла, глядя на свое отражение.
Что бы ни сказал Адриан Ааронович, я намерена бороться за свое место под солнцем. Я уже две недели проживаю в его квартире. После дела с Уральским Купеческим банком мне было предложено переехать сюда. Об этом раньше предупреждал Михаил Павлович. В первый же день, когда я переступила порог этой квартиры. В тот день я не поверила ему, а теперь уже несколько недель просыпаюсь и засыпаю под крышей бледно-зеленого дома на Малой Никитской. После крохотной квартиры без ремонта принадлежавшей моей мачехе, в этом доме постройки конца девятнадцатого века, я чувствую себя принцессой, хоть по сути являюсь обычной помощницей.
– Не обычной, – опять вырвалось у меня полушепотом вслух.
Не обычной помощницей. Мои обязанности мне не понятны. Единственная задача более ли менее ясная – это быть рядом с Адрианом Шагаловым. Делать то, что он скажет и делать так, чтобы он был в безопасности. В моем старом ресторане, в те дни, когда мы только познакомились, я сравнивала свое отношение к будущему шефу, как отношение к брату. Никита с рождения был особенным. Более особенным, чем Адриан Шагалов. Чем больше я узнавала Шагалова, тем больше начинала и начинаю понимать, что отношусь к нему совсем не так, как к брату.
Я до сих пор помню его слова, заставившие меня окунуться в горячую дрожь: «Вас напугали сегодня. Вы хотите отказаться работать на меня?».
Мне очень хотелось прокричать в ответ, что ни при каких обстоятельствах, даже под дулом пистолета, я не собираюсь никуда уходить добровольно. Так бывает в жизни, что люди, обладающие поистине добрыми сердцами, становятся слишком уязвимыми для других. Они сами не понаслышке знают, что такое пуд горя. Адриан Шагалов это действительно хорошо знает. Иногда у меня складывается такое впечатление, что он не разговаривает с людьми лишний раз, избегает их именно по той причине, что ждать от большинства из них ничего хорошего не стоит. Иногда даже обычные, бессвязные речи могут быть наполнены таким количеством глупости, которая способна довести умного человека до настоящего приступа.
Я умею молчать и слушать, говорить так, как надо. Отчасти поэтому я получила возможность быть здесь. Проводить время рядом с Адрианом Шагаловым в его кабинете, сидеть в кресле и слушать, как по листам в его блокноте рисует его карандаш. Поправлять сбившиеся бумаги на его столе, следить за тем, чтобы и дома, и в офисе все было идеально. Ровно так, как он любит и как должно быть, чтобы он чувствовал себя спокойно.
Я покосилась на дверь – где-то в глубине квартиры раздался звонок. Посетители? В такой час? Это не может быть Давид Шагалов, его к пятничному ужину не приглашают. Тогда, кто?
– Моя фамилия Алпаров, я желаю поговорить с Шагаловым!
Громкий голос композитора я услышала еще на втором этаже. Бесшумно спустилась на несколько ступенек, пока не увидела своими глазами неожиданного гостя. Этот наглый тип после всего того, что сделал, посмел явиться в дом к Адриану Аароновичу?
– Ага! – вскричал разгоряченный музыкант, завидев меня. Он был одного роста с Расторгуевым, открывшим ему дверь, но разглядел меня, потому что я все еще стояла на ступеньках. – А вот и его помощница! Что же вы убежали, звезда моя? Мы так не договаривались!
Я расправила плечи и вышла из засады. В конце концов, чего мне боятся? Он же не террорист с пистолетом! Кстати, об этом. После ранения Михаила Павловича, на входе в здание сидит охрана и стоят ворота-детекторы металла, данную опцию для всего дома оплачивает Скрам – это было решение Давида Шагалова. Адриан не возражал. Так что теперь можно быть уверенными, что люди, которым открывает Расторгуев, пришли без оружия, как минимум. А еще за дверью сейчас стоит один из охранников, дверь не закрыта – в случае необходимости, по инструкции он войдет в дом и вмешается в ситуацию.
– Мы также не договаривались с вами, что вы будете кричать. Я говорила вам, что вы пройдете инструктаж, в иной ситуации разговор вовсе не состоится. Вы меня не послушали – он не состоялся.
– Какой инструктаж?! Что за чушь?
– Я вам объясняла, как именно необходимо разговаривать в присутствии Адриана Шагалова. Кстати, вынуждена вас предупредить – если вы не сбавите тон, охрана вас выведет отсюда силой.
– Что-о-о?! – возмутился достопочтенный композитор.
Такое ощущение было, от этого возмущения встали дыбом не только волосы у него на голове, но и седые брови, а вдобавок к ним седая бородка, за которую он имел привычку постоянно хвататься.
Композитор следил за своей внешностью. Я повидала таких в ресторане – что ни вечер – постоянно приходят с новой дамой. Вешают красивые комплименты им на уши, поют дешевым шампанским, дарят один цветок, потом по-тихому еще и с официантом за счет торгуются. Одновременно успевают строить глазки другим женщинам в зале и постоянно пытаются залезть под юбку к официантке. Этот ничем от них не отличается, разве только денег у него немного больше.
– Вам что-то непонятно, господин Алпаров? – вежливо осведомился у гостя, застрявшего на пороге, Расторгуев. Дворецкий тоже был в курсе, какой грязью данный субъект поливал в новостях нашего общего шефа.
Композитор явно не ожидал такого отпора. Как же! Он же знаменитость!
– Вы это серьезно? – Алпаров уставился на меня.
– Абсолютно, – кивнула я, еще немного приблизившись.
Расторгуев уже было поднял руку, чтобы позвать охранника, но напыщенный франт на пороге сразу как-то сник, насупился и неожиданно заговорил тише.
– Хорошо. Я понял. Хорошо, – прорычал последнее слово дворецкому сквозь зубы. – Я понял, не видите? Ни к чему охрана. Я хочу поговорить с Шагаловым. Черт с ними, с вашими условиями. Сделаю все, как скажете. Пустите меня к нему.
– А волшебное слово? – усмехнулся Михаил Павлович, глядя на того из-под тонких круглых очков.
– Я еще и просить должен?
– После всего того, что вы наговорили журналистам… Как вы сами считаете, господин Алпаров? Это он вам нужен, а не вы ему, – Расторгуев явно наслаждался ситуацией, его любимого Адриана Аароновича обидели и сейчас ему выпал шанс лично отомстить за обиду «почти сыну».
– Черт вас дери… Пожалуйста. Я хочу поговорить с Шагаловым.
Дворецкий совершил легкий одобрительный кивок головой, но его ответ прозвучал следующим образом:
– Время и возможность разговора вы можете согласовать с личной помощницей Адриана Аароновича – Натальей Олеговной, а я со своей стороны скажу, что в ближайшие два-три часа господин Шагалов будет занят.
Отомстил! Ну, конечно! Я видела только затылок Михаила Павловича, но кожей ощущала его ликование – оно витало в воздухе. Да уж! На самом деле отомстил! Композитор стоял на пороге дома Шагалова, злился, был в ярости, сжимал и разжимал кулаки – и не мог ничего поделать. Мы могли вить из него веревки, так сильно ему был нужен разговор с хозяином дома.
Глава 5
– Наталья Олеговна, еще вина?
– Нет, спасибо.
– Что же вы отстаете от нас, вечер только начался?
– Спасибо, Михаил Павлович, я лучше воздержусь.
Дворецкий, этим вечером сменивший привычный фрак на светло-серый кашемировый костюм и смелую, цвета розового вина рубашку, подлил себе еще немного белого вина. На ужин Академин подал нам всем рыбу, поэтому выбор Адриана Аароновича пал именно на это вино. Теперь я немного в этом разбираюсь.
В начале ужина после того, как все расселись по своим местам, Адриан взял одну из принесенных с собой бутылок вина, которые доставили несколькими днями раньше, передал ее в руки Борису Емельяновичу и опустившись на свой стул, немного рассказал об этом напитке. Не в первый раз я с замиранием слушала, как звучал его голос. Каждое слово он произносил очень мягко и аккуратно, будто был не уверен в том, что скажет правильно. Он настолько редко разговаривал, что это было совсем неудивительно.
– Д-домэн де Мариньер, две т-тысячи восемнадцатого года. Это б-белое вино имеет легкий желтый оттенок, обладает ароматом белых цветов и фенхеля. В его вкусе присутствуют ноты копчености и свежести. В-винодельня, на к-которой произвели вино, уже более пятисот лет располагается в Сансерре, в самом центре региона Луары, во Франции. Поместье де Мариньер расположено на кремнисто-глинисто-известняковых почвах и на песчаной земле. Прежде поступить в продажу, это вино созревает около пяти месяцев и лишь потом появляется в магазинах Франции. Совиньон блан – к-классический сорт винограда для белого вина, терпко-кисловатый привкус в-всегда хорошо сочетается с рыбой. Именно Долина Луары стала родиной этого сорта винограда, в наши дни он растет уже по всему м-миру.
– Ум… – Академин в предвкушении потер друг о друга ладоши. Повар дома Шагалова был сегодня напротив, не в поварской одежде, а в строгом черном костюме. – У меня уже слюнки потекли. Разливайте, Михаил Павлович, разливайте! Только…
– Что, только?
Расторгуев, вставший во весь свой гигантский рост, задержал руку с бутылкой, из которой уже была готова капнуть первая капля вина в ближайший к нему бокал. Он посмотрел на повара из-под своих очков, будто бы намертво расположившихся на бледном лице. Академин прищурился и хитро улыбнулся:
– Только можно ли вам алкоголь, Михаил Павлович? Вы лишь три дня, как из больницы выписались.
Расторгуев даже бровью не повел, продолжил делать то, что собирался до вопроса с подначкой со стороны кулинара:
– Занимайтесь рыбой, Борис Емельянович. У Натальи Олеговны и Адриана Аароновича все еще пустые тарелки. А о моем здоровье, с вашего позволения, я подумаю сам.
Мужчины привычно схлестнулись в легкой домашней перепалке. Дело все в том, что за время отсутствия Михаила Павловича в доме, игуана по кличке Моржик, принадлежавшая повару, несколько раз пробиралась в комнату дворецкого и приставала к его попугаю – результатом было два вырванных пера из хвоста пернатого. Естественно, Расторгуев моментально узнал о происшествии и сразу же поспешил отчитать беспечного Академина, вечно забывающего закрывать дверь в свою комнату. Дворецкий требовал от повара, чтобы тот избавился от своего животного, последний, разумеется, не соглашался ни в какую. На кухне стояли крики: «Это дикое животное не должно существовать на одной территории с людьми – оно опасно». «Абсолютно с вами согласен, Расторгуев, ваш попугай действительно опасен, не дай бог выберется из клетки и заклюет всех жителей квартиры! Вы видели, какой большой у него клюв? Я слышал, этот вид попугаев питается человечиной!». «Как вы смеете, Академин?!» – возмущался в ответ дворецкий. В результате, мне пришлось вмешаться и напомнить, что в этой квартире нельзя шуметь. Это было очень нелегко – мужчины разбушевались не на шутку – Михаил Павлович даже вызвал на дом ветеринара, чтобы тот осмотрел пострадавшего Кешу. Звериный доктор с умным видом заверил Расторгуева, что жизни попугая не угрожает ровным счетом ничего. Но он так и не успокоился, даже за столом исподтишка рычал на повара, а тот в ответ стрелял выразительными глазами. Я незаметно наблюдала за своим шефом – к счастью, Адриан не реагировал на них, ничего схожего с беспокойством в консерватории. Он с привычным отсутствующим видом принялся за рыбу, которую деликатно положил в его тарелку Академин. Тонкие пальцы очень ловко справлялись с вилкой и ножом. Я снова потерялась в том, есть ли у этого прекрасного мужчины отклонения. Теплый отблеск от пламени свечей покрывал необыкновенным сиянием его шелковые волосы, подстриженные уверенной рукой профессионального парикмахера. Впалые щеки делали мужские скулы еще более выразительными, а бледному, худому лицу придавали оттенок аристократичности. Как всегда идеально выглаженный белый воротничок рубашки был затянут строгим галстуком, а лацканы черного пиджака смокинга подыгрывали сиянием световому отблеску в его волосах. Как и каждый теперь ужин, завтрак и совсем нередко обед – я сидела по правую руку от своего молчаливого начальника.
– Наталья Олеговна, – Академин, сидевший по правую руку от меня, слегка наклонился ко мне и проговорил, – как вам рыба? Вы кушайте, кушайте, я очень старался. Выпейте и вина тоже, позже будет кофе и клубничный торт, так что вы не успеете захмелеть и сможете вернуться к работе.
Ну, вот! Мне стало вдвойне неловко. Мало того, что я уже во второй раз, получается, уговорила своего шефа встретиться с композитором (который, к слову, в этот момент сидит тише воды, ниже травы в гостиной в компании охранника и ждет, когда закончится ужин Шагалова), так еще и Адриан Ааронович вынужден снова есть девчачий десерт просто потому, что я как-то за завтраком неосторожно ляпнула Борису Емельяновичу о том, что мне нравится такой торт. Став пунцовой даже на оголенной спине, теперь уже я наклонилась к Академину и дождавшись, когда он подставит мне свое ухо, прошептала ему:
– Борис Емельянович, не надо было делать этот десерт, ведь он навряд ли нравится Адриану Аароновичу.
Губы Академина тронула еле заметная улыбка, он согрел меня отеческим взглядом:
– Наташенька, в этот раз в меню были внесены изменения и их внес не я.
Подбородок повара дернулся вперед, и я посмотрела, куда он указывал – на нашего шефа, который невозмутимо ужинал, не поднимая загадочных кофейных глаз на присутствующих. Он тоже пригубил вино из своего бокала, сделанного из тончайшего итальянского стекла.
– Борис Емельянович, – вмешался Михаил Павлович, – ваша запечённая дорада с рисом басмати просто великолепна!
Улыбка на лице дворецкого красноречиво говорила о том, что он крайне доволен и временно простил Академина.
– Так выпьем же за это, – подняв свой бокал с вином и расправив свои густые усы, сказал повар, – пусть вкусная еда всегда приносит мир и спокойствие в каждый дом!
– Вы знаете, – крякнул Михаил Павлович, – это тот редкий случай, когда я, пожалуй, соглашусь с вами!
– А вы, Наталья Олеговна, расскажите, как прошел концерт. Если не считать неприятного скандала, действительно ли Алпаров так гениален, как о нем говорят?
В этот момент моей руки, лежавшей на столе со стороны Адриана Аароновича, коснулся краешек хлопчатобумажной салфетки, которую он только что положил на стол. Салфетки были большими, а места между нами практически не было. Я снова залилась краской.
– Я… я не очень хорошо разбираюсь в классической музыке. Если совсем честно – я впервые была на живом концерте.
Мне показалось или я все-таки уловила микродвижение кончика брови Адриана Аароновича? Он как будто на мгновение приподнялся вверх и тут же опустился. Дрожь пробежала по моей оголенной спине, я все еще была в том платье, которое было заказано специально для этого вечера. Когда мы уезжали в консерваторию, и Борис Емельянович, и Михаил Павлович успели одарить меня комплиментами, но они не сопровождали свои слова сальными взглядами, как это сделал Алпаров.