Отец рассказывал, что лес тянулся отсюда и на много-много верст к западу и северу. Он стоял на границе многих государств и был домом для бесчисленного количества животных. Кто такие государства, да и вообще о мироустройстве, мальчик знал немного. Но поохотиться на местную дичь мечтал всегда. Даже не смотря на диковинные сказки и байки, что ходили вокруг этого леса. Жаль, что он находился так далеко от дома. Но сейчас было не до этого.
Палку с болот Ярик давно выбросил, и оружия, кроме ножа, у него не осталось. Найдя подходящую корягу и слегка ее обточив, он смастерил себе дубинку. Не взирая на ее небольшие размеры, получить такой по голове было бы весьма не приятно. Хотя проверять ее свойства не особо хотелось.
Опускавшаяся ночь принесла новые холода и накрыла все вокруг почти осязаемой чернотой. До наступления тьмы, Ярик успел нарвать немного сморщенных ягод, показавшихся ему самой вкусной едой на свете. Но облегчения они не принесли. Ноги жутко замерзли, он почти не чувствовал пальцев. Даже пылавший острой болью ожог не мог их согреть.
Ярик имел представление, в какой стороне находится полянка лесорубов. Дорога из деревни вела прямо к ней, подходя к лесу с южной стороны. Значит, и идти нужно в этом направлении. На ощупь, полагаясь лишь на слух и запахи, он медленно побрел в кромешной тьме, чертыхаясь каждый раз, когда ступал на очередную шишку.
Самыми опасными в ночном лесу оказались балки и овраги, в один из которых он чуть не угодил. Такие приходилось обходить по кругу, едва ли не на четвереньках. В остальном ему помогала импровизированная дубинка, которая не раз спасала мальчика от встречи с деревьями. Так он шел час или два, зябко ежась от морозной дымки, витавшей над землей. Его старые, потертые меховые сапожки пришлись бы сейчас очень кстати.
Голова опять разболелась. Лоб становился все горячее и горячее. Дрожь пробирала руки. Вновь подступала тошнота. Силы покидали мальчика.
Вскоре обстановка начала меняться. Сначала почудился запах свежеспиленных берез. Вслед за ними, вместо деревьев, начали попадаться пеньки и лежащие на земле бревна. Все вокруг было усеяно стружкой, сосновыми иголками и листьями. Определенно работа дровосека. Ярик был совсем рядом.
Впереди показалась опушка, обрамленная березами, казавшимися в темноте угрюмыми древними стражами. Повсюду маячили огни факелов и доносились громкие голоса.
«Я добрался! Это наши!», – радостно припустил в их сторону мальчишка.
Света стало достаточно, чтобы Ярик увидел развернувшуюся на поляне бойню. Огней было так много неспроста. То были войны из Воинства Пекла. Они гонялись меж палаток за убегающими дровосеками из деревни, резали их, кромсали, дико гогоча, упиваясь творившимся хаосом и страданиями.
Мужики, явно застигнутые врасплох, не имели ни малейшего шанса дать отпор немногочисленному отряду чужеземцев. Один из деревенских, покрупнее остальных, набегу подхватил лежащий у костра топор, и, резко развернувшись, всадил его почти по самый обух одному из преследователей, раздробив тому грудную клетку.
Из-за спины убитого, шипя проклятья, выскочил второй дикарь. Он вонзил кривой меч здоровяку в живот и вспорол его, будто поросенка. На землю посыпались окровавленные внутренности. Удивленное выражение навеки застыло на лице лесоруба.
Резня закончилась также быстро, как и началась. Убийцы не стали ворошить вещи своих жертв, не забирали ценности или еду. Они скидали всех недобитых, жалобно стонущих от боли мужиков в одну кучу и расправлялись над ними самыми зверскими способами. Одни дикари отрезали своим жертвам конечности, уши. Другие стаскивали с побежденных штаны, топорами отрубали им члены и швыряли в огонь.
Со своим павшим товарищем они поступили по-другому. Один из дикарей, на голове которого был надет шлем, увенчанный острым клином с насаженной на него высохшей детской головой, снял с пояса флягу и полил какой-то жидкостью труп убитого. Затем двое взяли мертвеца за руки и ноги и бросили в костер дровосеков, отчего тот в мгновение ока занялся синюшным пламенем. Все это время они громко, чуть ли не остервенело, переговаривались на своем наречии, размахивая оружием и факелами. Ярик, наблюдавший эту картину, спрятавшись за толстым березовым стволом, медленно попятился во тьму леса, надеясь остаться незамеченным.
Но не вышло. Маленькая сухая веточка предательски хрустнула под самой пяткой.
Взоры убийц мгновенно обратились в его сторону.
– Akh’ mael gham, Gha’mir! – жестом указал одному из дикарей воин в шлеме. – Khamal’!
Тот сорвался с места, с топорами наизготовку. Он бежал быстро, перепрыгивая пеньки, стволы, трупы. Бежал к Ярику. Соскочив и позабыв про усталость, мальчик бросился прочь, чудом избегая встречных деревьев.
– Khamal’! Khamal’! – закричал воин в шлеме.
Пятеро дикарей кинулись в погоню за мальчонкой, страшно гогоча и смеясь. Их вопли разносились по ночному лесу. Сердце бешено колотилось. Силы покинули Ярика еще после болот. Вперед его толкал только страх. Безумная гонка, начавшаяся еще прошлой ночью, разгорелась с новой силой. Свет догонявших факелов помогал разбирать дорогу. Мальчик бежал что есть мочи, понимая, что скоростью ему не победить. Нужно использовать свой маленький рост.
Погоня продолжалась бесконечно долго, пока на пути не возникли густые заросли шиповника. Долго не думая, Ярик нырнул сквозь колючие ветки, исцарапав себе лицо в кровь. За кустами начался резкий спуск в овраг. Едва удерживаясь от падения, паренек несся вниз, не имея представления, что ждет его на дне. Споткнувшись о корень, он пролетел несколько метров. Болезненное приземление чуть не выбило из него дух.
Кое-как поднявшись, прихрамывая, он побежал дальше. Овраг увлекал его все ниже и ниже, влажная почва сменилась камнем. Он уже не слышал голосов преследователей, не знал, гонится ли за ним кто-нибудь. Свет факелов давно погас, уступив место непроглядной тьме. Ярик просто бежал сквозь ночь, пытаясь обогнать свой страх и забыть все эти ужасы.
Подступивший к горлу ком слёз едва удавалось сдерживать. Ярик не знал, сколько еще протянет. Казалось легче сдаться врагу и прекратить эти мучения. Он жутко устал.
В этот момент земля ушла из-под ног, отправив его в долгое падение навстречу спасительной тьме.
Среди врагов
Тьма. Она окутывала, обволакивала. Словно кокон паутины. Связывала по рукам и ногам. Лишала воли и сознания. Нельзя было почувствовать, где ты. Что с тобой. Есть ли в тебе еще жизнь? Но потом появилась боль. Сначала острая и стремительная, подобно тысячи игл, вонзившихся в юное тело. Потом тупая и протяжная, будто под действием дурмана.
Перед глазами начали мелькать мутные образы. Они прорывались в утомленное сознание вспышками, оседая по стенкам разума бесконечно долгое время. Грязная земля. Голые раскрашенные спины. Незнакомые слова. Непрекращающаяся качка. Топот ног.
Наконец, свет начал пробиваться под веки, распахивая заплывшие глаза. Свет. Он резал ножом. Не давал понять, что происходит. Расплывчатые фигуры приобретали очертания. Клетка. Толстые ржавые прутья окружали со всех сторон.
Маня попыталась встать с грязной тряпки, на которую ее кто-то уложил. Или бросил. Но чьи-то заботливые руки с небольшим усилием вернули ее обратно. Они же подоткнули покрывавшую ее грязную шкуру. Пахло мочой и старым потом.
– Лежи, дитя, – раздался над ухом женский шепот. – Отдыхай, пока они позволяют.
– Где я? Что произошло? – прохрипела Маня. Она с трудом узнавала свой голос, донесшийся из пересохшего рта.
В руках женщины появилась деревянная миска. Придерживая девочке голову, она осторожно помогла ей напиться мутной, с привкусом тины, водой.
– Тише, дитя. Нам нельзя разговаривать, – наклонилась к ее уху незнакомка. – Если увидишь рядом гхануров, немедленно замолчи, иначе ждет наказание.
Женщина опасливо огляделась и продолжила:
– Тебя бросили к нам с неделю назад, с разбитым лицом, грязную и зареванную. Ты долго была без сознания. Я пыталась выходить тебя, но потом тебя забрали для клеймения.
– Для…чего? – испуганно округлила глаза Маня.
Теперь она смогла четко разглядеть собеседницу. То была взрослая, темнокожая, с морщинистым лицом и узкими глазами женщина. В ее речи был какой-то незнакомый певучий акцент, выдававший в ней чужестранку, но на старородском она говорила почти без запинок. Рваное тряпье, служившее ей одеждой, едва приковывало обвисшую грудь, покрытую тонкими змейками шрамов. Грубые резкие узоры брали начало на животе и уходили все выше, через плечи на спину. Лишь по краям, уродливые рисунками принимали плавные и спокойные очертания.
Позади женщины раздался противный старческий кашель. Маша сумела подтянуться, и разглядела замотанную в грязные лохмотья бабку, сидевшую в самом углу клетки. Старуха захлебывалась в приступе, выплевывая грязно-желтую мокроту себе под ноги.
– Они клеймят всех. И себя, и рабов, – указала на свои шрамы женщина.
Маня скинула с себя вонючую шкуру и с ужасом обнаружила, что верх ее тела под изорванным тулупом плотно покрыт тряпочными припарками.
– Постой! – схватила ее за руки незнакомка. – Не снимай! Я наложила их пару дней назад, когда тебе нанесли клеймо. Пусть раны заживут, дитя, иначе попадет грязь, и они начнут гнить.
Ее почти материнский, медленный тон немного успокоил Маню. Но из-за резких движений вернулась боль. Свежие шрамы ныли. Нос болел тоже. Девочка аккуратно прикоснулась к нему и отметила, что он распух и стал на ощупь как старый синяк. Подняв левую ногу, Маня обнаружила повязку, наложенную вокруг обожженной ноги. Перед глазами возникла огненная змея, поднявшая ее в воздух, словно тряпичную куклу. Она вгрызалась в плоть, обжигая волнами нестерпимой боли. Где-то горели избы. Изувеченные трупы. Изнасилованные бабы…
– Как зовут тебя, дитя? – отвлекла ее от пылающих образов незнакомка.
– Я…я Маня. Маша, – заикаясь, ответила девочка.
Собеседница расплылась в улыбке:
– Так Маня или Маша?
– Все зовут меня Маня. Хотя мое имя Маша.
– Я – Гэй ла, – сказала женщина, положив руку себе на сердце. – Просто Гэй ла.
Она подняла с деревянного пола клетки тонкую трубочку:
– Это косточки морла, маленькой земляной мыши. Гхануры используют их, чтобы вводить себе в кровь дозы Як’Харской пыли. Наркотика, – она бросила кость обратно. – Тебя накачали им, когда делали клеймо. Он притупляет боль, и приукрашивает получаемые впечатления в сотни раз. Под наркотиком гхануры бесстрашны, и думают, что неуязвимы, – она склонила голову в улыбке, – но тебя, малютку, усыпило на несколько дней.
– Откуда ты столько знаешь об этой…пыли? – спросила Маня. Она пока не понимала, что происходит, и столько новых слов вызвали у нее приступ дурноты.
– Она ее выращивает, – донесся старый сиплый голос от кучи тряпья, сидевшей в углу. – Эта сука, помогает им! Проклятым фанатикам!
– Lat galam amal! – резко ответила Гэй ла. – Замолчи, проклятая старая ведьма! Ты не понимаешь, о чем говоришь! – она повернулась к девочке, и ее глаза вновь наполнились теплотой и заботой. – Не слушай старуху. Не сегодня, так завтра ее сожгут, вот из нее и лезет яд.
Она погладила девочку по грязным спутанным волосам.
– Но она говорит правду. Я родом с Як’Харских гор, далеко на востоке отсюда, у подножия которых растет цветок – маргрум, – женщина задумчиво улыбалась, уставившись в серое небо. Воспоминания о доме грели ей душу.
Вновь посмотрев на Маню, Гэй ла добавила:
– Из его пыльцы и лепестков варят этот наркотик. Я сама раньше выращивала эти чудесные цветы о красных лепестках. Их аромат заполняет всю долину! И я умею превращать их в Пыль.
Маня, с трудом, повернулась на бок, желая разглядеть то, что происходило за пределами клетки. Та стояла посреди огромного военного лагеря. Простые палатки и юрты разместили поверх истоптанного грязного луга. Повсюду были развешаны рваные тряпки, украшенные знаком в виде пламени. Верхушки импровизированных жилищ были покрыты тонким слоем свежего снега. Рядом находились такие же клетки, десятки, если не больше. Часть из них пустовала. В остальных сидели люди. Мужчины и женщины содержались порознь. Пленники с угрюмым видом молчали, или незаметно перешептывались. Девочка чуть приподнялась на руке, пытаясь отыскать глазами Ярика, но безуспешно.
«Жив ли маленький песий друг?», – думала она, вспоминая последние события перед тем, как их схватили. Всю деревню вырезали. Родную бабушку зарубили прямо у нее на глазах. Папа мальчика сгорел в огне, сорвавшемся с рук того верзилы! В такое было трудно поверить, но она точно знала, что видела именно это.
Ей хотелось заплакать, но не могла. Пламя словно добралось и до нее, высушило все слезы.
По лагерю тут и там ходили татуированные, перемазанные краской красно-белых тонов, покрытые шрамами дикари. Многие из них облачились в кожаные жилеты и меховые куртки. Но одежда едва прикрывала выпяченные мускулистые груди воинов.
Их клеймо отличалось от того, что было у Гэй лы. Рисунки на ее груди были похожи на каракули малыша, хаотично вырезанные тонким ножом. Будто все делалось второпях, как получится. Шрамы же дикарей имели какой-то смысл, симметрично повторяя друг друга, они были резки и остры, но по-своему красивы. Углы зигзагов перетекали в причудливые закругления и геометрические фигуры. Судя по всему, клеймо постоянно дополнялось. Некоторые узоры, затянутые множеством слоёв кожи, выглядели явно старее остальных.
– В их культуре, шрамы носят особый сокровенный характер. Они читают историю друг друга по ним, – разъяснила женщина, обратившая внимание на то, как Манька разглядывает чужеземцев. – Они развивают свое клеймо всю жизнь.
Девочка легла на спину, и из нее посыпался шквал вопросов:
– Расскажи мне, тетушка Гэй ла, кто это такие? Почему они напали на нас? Они же убили всю нашу деревеньку! Кто этот страшный тип, поливающий всех огнем?
– Успокойся, дитя, – положила ей руку на лоб женщина. – Я расскажу все что знаю.
Гэй ла снова осмотрелась по сторонам, прежде чем продолжить.
– Эти воины – гхануры. Они живут далеко на юге, в пустынях почти у самого Пекла. Они постоянно воевали друг с другом, и иногда устраивали набеги на мой народ, – она снова приложила руку к сердцу. – Но потом набеги прекратились. До нас долетали слухи о страшной войне, в которой всех гхануров объединил один вождь-завоеватель. Они называют его Посланником, и истово верят, что их цель – покорить мир ради Пекла. Таких как он ваш народ называет богоро́дными, ведь в их жилах течет кровь старых Богов, создавших наш мир. Ты знаешь эту историю?
– Н-нет… – открыв рот, слушала Маня. Кроме нелепых рассказов старого Оглоба и того, о чем изредка упоминал староста деревни, она совсем ничего не знала о мире, лежавшем по ту сторону степей. Для нее этого мира будто и не существовало. Лишь маленький хутор и море травы вокруг.
– Я не знаю всей истории, – прилегла рядышком с ней Гэй ла, – но рассказывают, что наш мир создали семеро Богов. И нас они тоже создали, – на этих словах она снова коснулась сердца. – Но потом случилось нечто, что перевернуло старый мир. На севере выросли горы, уходящие все выше и выше в небо. Вечно заснеженные и прекрасные. Это место назвали Поднебесной. И поселились там чудесные существа, добрые и чистые, – она немного помолчала, подбирая слова. – А на юге, земля опускалась все ниже и ниже, пока наконец не достигла самого мирового дна. Там всегда полыхают пожары. И неба не видно из-за черного дыма. Там разверзлось Пекло, и живут там кошмарные создания, демоны.
У Мани просто в голове не укладывалось. Все это звучало как очередная Оглобовская байка. Такого просто не могло быть! Она повернула голову и посмотрела на группу дикарей, гнавших закованных в цепи рабов.
– Все это было почти тысячу лет назад. Великий Раскол! – торжественно закончила историю женщина. Можно было подумать, что она восхищается произошедшим. – Старые Боги исчезли, оставив мир новым существам. Гхануры верят, что Посланник ведет их на войну против Поднебесья. Ведь война Пекла и Поднебесья не прекращается никогда!