– Это верно, – согласился Ибрагим Владимирович. – К третьей палатке надо солдатам присматриваться. Да и сверху пусть поливают. Главное, не в своих. Но это вряд ли, наши далеко будут. Всем бойцам, которые еще не сделали этого, приказываю к моменту выстрела за боковой заборчик спрятаться. Осколки этой гранаты летят на сто пятьдесят метров. Голову кому раскрошит, залатать в полевых условиях не получится. А здесь вся дистанция будет метров в полста. Все ущелье чуть шире сотни. Достанет запросто, не спрашивая согласия.
Разговор этот велся шепотом, но, видимо, он все-таки привлек постороннее, крайне нежелательное внимание. Из первой палатки резерва вышел какой-то человек. После этого он сразу, на свою беду, повернул голову в сторону офицеров, разговаривающих с гранатометчиком, туда, откуда доносился звук.
Бандит мог бы поднять тревогу, но не успел. Кто-то из тех солдат, которые еще не успели уйти за боковую каменную ограду, с силой метнул в него малую саперную лопатку. Она чиркнула по шее боевика сбоку и сзади, наполовину прорубила ее и застряла между шейными позвонками.
Другой солдат тремя стремительными скачками тут же сблизился с бандитом и поймал на руки его падающее тело, чтобы избежать грохота, неизбежного при падении бронежилета и оружия. Покойный боевик уютно устроился на земле, а сам солдат поднялся и устремился к каменной ограде. Он не забыл захватить с собой лопатку и передал ее хозяину.
Поспешили за солдатами и оба офицера.
– Все спрятались? – спросил командир роты, выглянув из-за того же заборчика.
– Все, – ответил Радужный, устроившийся за спиной старшего лейтенанта. – Егоров! Валяй!
Сразу после этого сверху, словно с неба, был послан гром с молнией, выстрелил гранатомет. Граната прорвала сдвоенный брезент и взорвалась уже за ним. Разлетевшиеся осколки в клочья изрезали как саму палатку, так и людей, находившихся в ней. Никто оттуда больше не вышел.
Меньше всех досталось бандиту, лежащему на земле, уже убитому. Его осколки не тронули, хотя ему самому все это было совершенно безразлично. Малая саперная лопатка бьет как большой, сильный и тяжелый осколок, хотя и летает с меньшей скоростью.
Во второй палатке повисло напряжение, готовое вот-вот взорваться непонятно каким образом. Так всегда бывает, когда человек просыпается от какого-то постороннего звука, но не сразу встает, пытается сначала сообразить, что его вдруг разбудило. Бандиты просто прислушивались или же сразу начали прочищать пальцами уши. Ведь после взрыва гранаты их заложило у всех, и у бандитов, и у солдат спецназа. Ширина ущелья была не настолько велика, чтобы загасить этот грохот. Он устремился как вверх, так и вниз, обрастая гулким эхом. Наверное, то же самое происходило и в третьей палатке.
Тут выстрелил второй гранатомет. Только в этот раз граната разорвалась, не пробив двойной брезент. Что-то помешало ей. То ли между двумя брезентовыми стенами был проложен лист жесткого картона, то ли изнутри что-то висело. Как бы то ни было, однако граната разорвалась снаружи, хотя ее осколки точно так же порвали палатку в клочья.
Одновременно со взрывом из нее успели выскочить трое бандитов. Они надеялись спастись, но сразу попали под фланговый кинжальный огонь спецназовцев. Хотя по большому счету это обстоятельство значения уже не имело, потому что осколками бандиты были поражены в спину.
Из третьей палатки успели выскочить шестеро боевиков, не дожидаясь выстрела из гранатомета, но результат был таким же. Вылетали они оттуда, даже не успев захватить свое оружие, не понимали, что происходит, и сразу попадали под пули, хотя откровенных очередей и не слышали. До них доносилось только лязганье затворов. Глушители свое дело делали очень неплохо.
С резервом бандитов было покончено. Все обстояло бы хорошо, даже отлично, если бы спецназовцам пришлось только стрелять из автоматов. До передовой линии защиты лагеря отсюда было не менее семидесяти метров. Боевики, находившиеся там, вполне могли бы не услышать звуки стрельбы из автоматов с глушителем и лязганье затворов оружия. Но звуки взрывов гранат туда определенно доносились, да и осколки могли долететь.
Поэтому действовать следовало немедленно.
Старший лейтенант Крушинин сразу дал сигнал ракетой, не слишком надеясь на связь, и тут же проговорил в микрофон:
– Рюрик, ответь! Как слышишь меня?
– Нормально, командир! Слышу даже, что вы начали атаку.
– Отлично. Поднимай своих! Принимайте бандитов. Мы наступаем. Пока находимся за поворотом. Как будем выходить в сектор прострела, я сообщу. Предупреди бойцов.
Командир роты отлично слышал, как старший лейтенант Соколовский приказал всем проявлять внимание, ждать выхода взвода скалолазов из-за поворота, и без всяких сомнений двинулся вперед.
Еще дважды ухнули сверху гранатометы. Но их расчеты уже передвинулись по перевалу в сторону выхода из ущелья и теперь стреляли, похоже, по позициям бандитов, поскольку команды вести огонь по палатке землекопов не последовало. В ней стояла тишина, и оттуда никто не выскакивал.
Казалось бы, все в лагере бандитов было уже решено. Командира разведывательной роты смущало только то обстоятельство, что никто из боевиков, находящихся на передовой линии, не обеспокоился тем, что происходило у него за спиной. Ни один бандит не стрелял оттуда навстречу взводу скалолазов. Старший лейтенант почему-то не верил в добровольную сдачу своих противников в плен. Ведь у них в руках было оружие. Еще совсем недавно они чувствовали себя победителями в этом бою.
– Землекопы! – вдруг вспомнил Ибрагим Владимирович, увидев сбоку от себя лейтенанта Радужного.
Этот офицер никуда не бежал. Он совершенно спокойно шел в сторону командира роты как раз от той самой палатки, к которой были снаружи прислонены лопаты, носилки и другие инструменты. Полог самой палатки был распахнут и наполовину заброшен на крышу.
– Посмотри сам, командир, – проговорил лейтенант, сделал два шага назад и поднял полог палатки полностью.
Крушинин заглянул туда, даже посветил тактическим подствольным фонарем, но сразу выключил его. Зрелище было далеко не из самых приятных. Люди там, в палатке, лежали один на другом, окровавленные, разорванные неразборчивыми пулями. На их лицах застыли гримасы ужаса.
– Кто их перебил? – спросил командир роты.
– Не мы. Мои бойцы к этой палатке даже не подходили, – ответил Радужный.
– Понятно. Вперед! До передовой позиции, – дал команду старший лейтенант, отчего-то уже понимая, что атаковать взводу предстоит пустоту.
Так и оказалось. Позиция была покинута бандитами. Только сразу возникал совершенно естественный вопрос. Куда они могли уйти?
– Рюрик, отзовись! Где бандиты?
– Понятия, командир, не имею. Мы приготовились встретить, остановить прорыв, а их все нет.
– Всем внимание! Стволы кверху! Мы выходим из-за поворота.
Анчар всегда был очень требовательным офицером, знал, что его команда уже выполнена. Он не сомневался в том, что все стволы бойцов роты теперь смотрят строго в небо, и без всяких сомнений первым вышел на открытое место.
Однако сапер взвода скалолазов тут же аккуратно взял его за локоть, остановил и двинулся впереди со своим щупом в руках. Старший лейтенант предполагал, что все наличные мины бандиты выставили позади лагеря, но на сей раз он ошибся. Оказалось, что сапер был прав.
Скоро впереди раздался металлический звук. Щуп под землей уперся в корпус мины. Сапер вынужден был встать на колени и заняться извлечением взрывателя. Тот был натяжного типа, более опасный, чем нажимные, которыми были оснащены мины, установленные бандитами в противоположной стороне лагеря. При разминировании он требовал повышенной осторожности.
Короче говоря, прояви командир роты офицерскую гордость, дескать, я сам все знаю и понимаю, откажись принимать необходимые меры безопасности, он нарвался бы на мину, поскольку шел без щупа. В этом случае погиб бы и сам старший лейтенант, и люди, идущие следом за ним. Но как только сапер припал к земле, бойцы взвода, которые шли за Ибрагимом Владимировичем, сразу залегли, как того и требовала от них соответствующая инструкция.
Только сам Крушинин остался стоять. Он всматривался в действия сапера, одновременно вел переговоры по связи. Начальника штаба сводного отряда старший лейтенант вызвал точно так же, как в прошлый раз, то есть через дежурного по отрядному узлу связи.
Майор Пороховщиков отозвался сразу, и голос у него был совсем не сонный. Видимо, он еще не лег отдыхать, хотя уже наступила ночь. Но в общежитии старшие офицеры располагались в отдельных комнатах. Они никому не мешали, когда продолжали там работать. Только в нескольких комнатах жили по два человека. Почти все младшие офицеры вообще предпочитали делить казарму со своими солдатами, где им выделялись какие-то закутки.
– Как успехи Анчар? Докладывай, не томи.
– Успехи не великие, товарищ Второй. У нас тут сложилась совершенно непонятная ситуация. Бандиты вместе со своим главарем словно под землю провалились. Мы уничтожили в лагере резерв эмира. Это около двух десятков бойцов. Точнее смогу сообщить только после осмотра палаток. Пока у меня не было времени на то, чтобы туда заглянуть. Нашли палатку с перебитыми землекопами. Я же докладывал вам, что банда водит с собой бригаду спецов по рытью тоннелей. Кто и за что положил их – не знаю. Наши в этих людей точно не стреляли. Сейчас мы перешли передовую линию, идем на соединение с взводом Обухова и основной частью разведроты.
– Так куда же сам эмир-то делся? Да еще и бандиты с ним!..
– Искать будем, я думаю, только после рассвета. Сейчас найти следы трудно.
– Какие-то предположения на этот счет у тебя есть?
– Только одно. Аз-Захари не зря таскал за собой бригаду землекопов. Он заранее подготовил себе несколько путей отхода под землей.
– Но зачем тогда он этих самых землекопов расстрелял? Они же могли ему еще сгодиться.
– Трудно сказать. Скорее всего, эмир опасался, что они укажут нам путь, которым он ушел вместе с остатками отряда. Главарь банды опасается преследования. Другого разумного предположения я лично не вижу.
– Возможно, и так, но было бы разумнее прихватить землекопов с собой, чтобы использовать их в будущем. А теперь слушай меня внимательно, Анчар! У нас вернулись с задания два вертолета – «Ми-8» и «Ночной охотник». Экипажи, конечно, устали и пока отдыхают, но я сейчас отправлю «Ночной охотник» поискать бандитов в округе. Дам летунам с собой шлем и КРУС, чтобы они могли с тобой связь поддерживать. Будь готов. Одновременно отправлю санитарный вертолет, чтобы забрать раненых. Я так понимаю, что у тебя в роте таковых нет. Только те, что из взвода лейтенанта Обухова. Ну так там половина бойцов ранена, а вот убит только один, сам лейтенант. Тело тоже отправляй. Тех солдат, которые не пострадали, ты у себя пока оставь и устраивай роту на ночлег. К утру к тебе на своем вертолете прилетит следственная бригада. На свету и ты осмотрись, проверь, что там, в лагере случилось, сколько бандитов убито. Подготовь рапорты для меня и следственной бригады. Короче говоря, сам знаешь, как это все делается. А потом уже, учитывая данные вертолетчиков, принимай решение – продолжать поиск банды и эмира аз-Захари или лететь на базу. Решишь после боя возвращаться, никто тебе плохого слова не скажет.
Последнее предложение начальника штаба было фактически приказом на продолжение поиска. Именно так понял ситуацию старший лейтенант Крушинин. Плохого слова про него, может быть, и не скажут, но обязательно подумают.
Майор Пороховщиков был хорошо известен тем, что самые крутые свои распоряжения он обычно отдавал мягким тоном и такими же словами. Требовалось умение читать в них то, что только подразумевалось.
Вопрос с аз-Захари и в самом деле стоял очень серьезно. Попусту гонять боевой вертолет никто не будет. Тем более что экипаж даже отдохнуть не успел. А смены ему в сводном отряде не имеется. Сумеют вертолетчики найти бандитов – хорошо. Не сумеют – вся задача по их поиску будет стоять перед разведротой. Ответственность целиком ляжет на плечи старшего лейтенанта.
Сможет он задачу выполнить или оплошает? Это и покажет, достоин ли Ибрагим Владимирович досрочного представления к званию капитана или нет. А речь об этом в отряде шла уже давно.
Старший лейтенант Крушинин выставил часовых, высказал претензии пленному наемнику-литовцу за исчезновение банды, пообещал ему, что суд учтет его неполную искренность, добавил еще несколько весьма резких слов по этому поводу. Потом он снял шлем и прилег отдохнуть.
Ему показалось, что он едва успел сомкнуть глаза, как уже проснулся от звука вертолетного двигателя. Оказалось, что старший лейтенант проспал практически целую ночь, в начале которой и устроился на отдых. Сказалась усталость после сложного и энергоемкого подъема на перевал. Получилось, что уже наступил рассвет. Восходящее солнце красиво расцветило вершины скал. Его лучи еще не проникли в глубины ущелий, однако это вот-вот должно было произойти.
Старший лейтенант Соколовский не стал будить Крушинина. Он взял на себя командование посадкой вертолета «Ми-8», который привез следственную бригаду, сопровождаемую взводом спецназа Росгвардии, и доложил об этом сразу, как только Анчар надел свой шлем.
– А наш вертолет сюда прилетал? – осведомился командир роты.
– «Ми-28» появлялся, над нами кружил. Экипаж соседние ущелья осматривал, да и вообще всю округу. Наше ущелье до самой границы тепловизором просканировал. При этом сразу включился в нашу систему связи. Ты шлем на ночь снял, потому не слышал. Я с ним поговорил. Вертолетчики никого не обнаружили. Прилетал еще и санитарный. Мы его загрузили. Тебя будить не стали. Я приказ майора Пороховщикова слышал. Остатки взвода Обухова я пока присоединил к своему. Там только двенадцать человек во главе с двумя младшими сержантами, командирами отделений. Парни все опытные, обстрелянные. Только двое срочников, остальные – контрактники.
– Выдели мне отделение своего взвода и сапера. Мы пойдем ущелье осматривать. Теперь поиск на нашей совести. Нам эмир нужен, может быть, даже больше, чем его банда. Без командира она быстро засыплется.
– Найдем и не отпустим! – пообещал Анчару старлей Соколовский, известный своей боевой хваткой, и сразу убежал к своему взводу.
Он должен был выполнить приказание командира роты и сам хотел послать к нему своих лучших поисковиков.
Следственной бригадой руководил подполковник юстиции Нурсултанов. Старшему лейтенанту Крушинину оставалось только удивляться, откуда у представителей следственного комитета берутся такие высокие звания. Они ведь вроде бы в боевых действиях не участвуют. Тем не менее этого подполковника старший лейтенант помнил еще капитаном, с которым встречался, казалось бы, не так уж и давно, в прошлую командировку. С того дня еще и трех лет не прошло, а капитан уже стал подполковником.
Размышляя об этом, Ибрагим Владимирович нисколько не завидовал таким вот людям. Он хорошо знал, что даже в простой армии офицеры звания получают быстрее, чем в спецназе военной разведки. Даже командующий войсками спецназа носит полковничьи погоны и стоит на такой же должности.
Но командир разведывательной роты ни за что не променял бы свою службу на любую другую, хотел иметь авторитет, соответствующий ее характеру, и прекрасно знал, что тот добывается только делами. Ибрагим Владимирович был представителем кавказских народов только наполовину, по отцу-аварцу, но всегда стремился к лидерству. Это было у него в крови.
Сам он открыто этого даже не ощущал, считал себя просто перфекционистом по натуре. Однако в его душе всегда жило желание быть первым и главным в любом деле, тем более в военном, к которому он чувствовал призвание. Только армейская дисциплина тормозила это желание, не давала Анчару возможности всерьез задумываться о том, за что получают очередные и внеочередные звания люди из следственного комитета.
Поэтому Крушинин наскоро умылся, пожал руки следователям и экспертам, прилетевшим к нему, и сразу приказал лейтенанту Радужному передать пленников под охрану спецназу Росгвардии. Тот должен был обеспечить визитерам возможность первичного допроса по следам, которые гостям, наверное, казались горячими, хотя на самом-то деле с момента захвата пленников прошло уже немало времени. Но не вина, а только беда всех следственных бригад в том, что им положено прибывать на место, когда бой уже окончен, и в ущелье больше не стреляют. Так гласит общевойсковой приказ, а офицеры спецназа приказы командования обычно не обсуждают.