А вот это уже было интересно. Вполне возможно, Амар вовсе не являлся биологическим сыном Эрика. Что же могло заставить всесильного командора признать чужого ребёнка, да ещё сделать его единственным наследником? Ведь командоры в ордене Охотников всегда обладали непререкаемой властью и распоряжались жизнью и смертью своих подчинённых по собственному усмотрению. Единственным, кого они боялись, был основатель ордена Сабин. Неужели командорский наследничек – это ещё одна каверза падшего Творца?
– Антон, очнись! – оказывается, Тарс уже давно тормошил Антона, а тот так увлёкся дедукцией, что пропустил его слова мимо ушей.
– Я давно хотел обсудить с тобой один вопрос, касающийся Дали,– задумчиво проговорил Учитель. – Ты ведь, наверное, уже догадался, что она не может быть реинкарнацией той женщины, что когда-то привела тебя в Убежище, а потом погибла от руки Вертера?
Антону, конечно, приходили в голову подобные мысли, но всерьёз он об этом не задумывался. Способности Мастера Игры у дочери Вертера пока не проявились, это факт. Но само по себе это ещё ни о чём не говорило. В конце концов, его собственные способности Творца начали спонтанно проявлять себя, когда ему было около тридцати. С другой стороны, его же никто не учил и не тренировал, как дочку Вертера. Возможно, попади он в Школу в юности, способности проявились бы гораздо раньше. Но делать поспешные выводы на его взгляд было преждевременно.
– Ты уверен? – на всякий случай спросил он своего собеседника.
– Антон, я ведь учитель,– Тарс с осуждением покачал головой,– не забывай этого. Я способен оценить потенциал ученика. Вот только с тобой промахнулся, но то был особый случай.
Да уж, это была просто фатальная ошибка Учителя. Потенциал самого Антона, Высшего Творца и Создателя, он явно недооценил, и это привело к трагическим последствиям. Убежище оказалось под угрозой полного уничтожения из-за бессознательно сотворённого Антоном волка-защитника. Просто чудо, что катастрофу удалось остановить вовремя, пока не погибли люди. После того случая Антон несколько месяцев развлекался восстановлением порушенного мира. Вот так и сложилось, что у Убежища оказалось два Творца: Тарс, изначально сотворивший этот мир, и Антон, восстановивший его после почти полного разрушения. Впрочем, у ошибки Тарса было вполне понятное объяснение. Способности Антона были искусственно подавлены десятками насильственных перевоплощений. Охотники сотни лет просто не оставляли ему шанса их проявить, убивая совсем молодым.
С Дали дела обстояли совсем иначе. Развитию её способностей ничего не мешало. Даже наоборот, Тарс возился с ней, как с собственным ребёнком.
– Возможно, ты и прав,– согласился Антон с доводами своего бывшего наставника,– и что с того?
– А тебя не удивляет поразительное внешнее сходство нынешней Дали с её предшественницей? – Тарс исподлобья глянул на своего собеседника. – Это можно было бы как-то объяснить перевоплощением одного сознания. Мало ли какие капризы могли быть у Мастера Игры? Захотела родиться у своего бывшего возлюбленного и по совместительству нечаянного убийцы и родилась. Но если это два разных сознания, тогда мистическое сходство дочери Вертера и его покойной возлюбленной кажется весьма подозрительным, не находишь?
Антон задумался. И как это ему самому не пришло в голову? Ситуация же явно выглядела не как случайная игра природы, а как искусственно созданная кем-то ловушка. И не факт, что этот шутник испытывал добрые чувства к Вертеру и его семье. Но кому это могло прийти в голову, да и зачем? Если бы братец Сабин был сейчас на свободе, то можно было бы всё списать на его проделки. Но тот сам запер себя в стасисе ещё до рождения Дали. Охотники такими техниками и близко не располагали. Остальным Высшим подобное чувство юмора и вовсе не было свойственно. Тогда кто?
– Ты, наверное, прав, Учитель,– согласился Антон,– что-то тут нечисто. Завтра будет полнолуние, и все Высшие соберутся на огненный ритуал. Давай посоветуемся. У них в любом случае побольше опыта, чем у нас с тобой.
На том они и порешили. И потеряли ещё один день, когда ситуацию ещё можно было исправить.
***
Солнце плавно выплывало из-за горы, просвечивая сквозь ажурную паутину крон росших на вершине деревьев. Наблюдать за восходом перед получением благословения Его Святейшества давно уже стало для Роба привычным утренним время препровождением. У него даже было специальное место на крыше монастырской библиотеки, откуда он частенько любовался этим великолепным зрелищем. Внизу в долине лежало плотное одеяло утреннего тумана, скрывая мелкую быструю речушку и храм женского монастыря, расположенный на противоположном склоне, почему-то гораздо ниже мужского. За что так обидели лучшую половину человечества, Робу было совершенно непонятно. Но в мире Бон к женщинам отношение вообще было более строгое, нежели к мужчинам. К примеру, обетов у монашек было на сотню больше, чем у их коллег мужского пола. Монахи часто шутили, что в мужском теле мы карму зарабатываем, а в женском, наоборот, отрабатываем. Насколько такое утверждение соответствовало действительности, сказать трудно, но нелёгкая жизнь монашек в значительной мере подтверждала его правоту.
Летом низинное расположение женского монастыря давало явные преимущества, поскольку оберегало дам от навязчивой жары, зато в остальное время года постоянная промозглая сырость приносила немало неприятностей. Роба просто передёргивало от озноба, когда он видел, как совсем молоденькие девчушки, скинув обувь перед дверью храма, босяком идут на утреннюю пуджу по ледяному каменному полу. К слову сказать, пол в храме мужского монастыря был деревянный. К счастью, одна из туристических групп, приезжавших в монастырь на ретрит, сжалилась над страдалицами и привезла им несколько масляных обогревателей для храма и жилых помещений. Монашки с благодарностью приняли подношение и даже установили обогреватели, однако включали их только зимой в самое ненастье, экономили электричество.
Ещё будучи на срочной службе, Роб мечтал, как отправится путешествовать на восток, к истокам знаний, изложенных в найденной им книге. Однако жизнь распорядилась по-своему. Вернувшись домой, он застал мать в постели с переломом бедра. Отец пил не просыхая, и помощи от него не было никакой. Пришлось Робу временно стать сиделкой и ухаживать за матерью. Тем временем отец, в очередной раз напившись, подрался с соседом и проломил тому голову. Ему светило лет десять строгача, а то и больше, но до суда отец не дожил. Кровоизлияние в мозг, видимо, в связи с вынужденным отказом от привычной ежедневной дозы, оборвало спутанную нить его жизни. По крайней мере, таков был официальный диагноз. Мать, которой её муж, казалось бы, давно был совершенно безразличен, после его смерти вдруг впала в депрессию. Её состояние стало резко ухудшаться. Когда бедняга начала бредить, Роб, несмотря на её протесты, вызвал скорую. Через несколько дней его матери тоже не стало, она просто не проснулась однажды утром. Что-то в ней надломилось со смертью отца.
Как странно порой завязываются узлы нашей судьбы. Родители Роба давно не любили друг друга, жили вместе по необходимости, просто больше некуда было податься, а умерли вместе, практически в один день. Отца Роб не сказать, чтобы недолюбливал, просто толком и не знал. Увидеть его трезвым было настоящим событием, и такие события сын мог сосчитать по пальцам одной руки. А вот мать он искренне любил и жалел. Она была женщиной простой, зато истинным романтиком, увлекалась рыцарскими романами, героическими балладами и любовной лирикой. Это она назвала сына Робином. Угадайте, в честь кого. Когда она носила ребёнка, ей в руки попался фильм «Робин Гуд» с Кевином Костнером в главной роли, и сентиментальная мамаша влюбилась в главного героя. Наверное, она хотела как лучше. Ей казалось, что такое экзотическое для Оренбурга имя подарит её сыну необычную и интересную судьбу. Но вышло как всегда. Все школьные годы Роба преследовала песенка про Робина-Бобина Барабека, который скушал сорок человек и ещё какую-то живность. Хорошо ещё, что он вырос крепким и спортивным парнем, и после школы полу-женское слюнявое Робин быстро превратилось в жёсткое Роб. Симпатичным девчонкам, правда, разрешалось фамильярное Робби, но это было единственное исключение.
После смерти родителей Роб продал квартиру вместе со всей обстановкой первому, кто согласился её купить, собрал рюкзак и купил билет в Катманду. Отчего его выбор пал на Непал, он и сам, наверное, не смог бы объяснить. Может быть, название понравилось. А вот сам город поначалу произвёл на Роба довольно гнетущее впечатление. Непрекращающийся даже ночью шум, пыль, висящая в воздухе, словно дымовая завеса, снующие туда-сюда люди и машины. Это было совсем не похоже на его мечты о расслабленном и медитативном востоке. Наверное, он так бы и уехал из Катманду, не сумев почувствовать его душу, уловить его тонкие вибрации, но непутёвому паломнику повезло. В самолёте на соседнем кресле оказалась девушка, ехавшая в монастырь Копан, что на окраине Катманду, на медитативные практики. Недолго думая, Роб навязался ей в попутчики и не прогадал. Для первого знакомства с Непалом Копан был то, что нужно. Там было спокойно, тихо и красиво.
Немного привыкнув и осмелев, Роб переселился в гестхауз одного из буддийских монастырей рядом со ступой Боуднах в самом сердце города. И только тогда Катманду начал открывать ему свои тайны. Роб начал познавать этот город не глазами, а каким-то внутренним чувством, проникаться его настроением, его отрешённостью посреди суеты людского потока. Катманду стал представляться ему маяком, непоколебимо стоящим на гребне скалы в окружении пены кипящих человеческих страстей. И Роб влюбился в этот суматошный, никогда не засыпающий город со всей страстью наивной юности. Потом были другие города. Судьба забросила его сначала в Тибет, а позже на север Индии в Ладакх. Он путешествовал налегке, искал сам не понимая чего, может быть, истины, а может быть, просто приключений. Многие места ему нравились, оставляли свой след в душе, но первая любовь так и не прошла, не затёрлась новыми впечатлениями.
Роб натянул старые растянутые треники и толстовку, а сверху накинул тёплую накидку из шерсти яка. Хотя март уже наступил, но ранним утром было ещё довольно зябко, и накидка точно лишней не будет, особенно если удастся сегодня попасть в храм защитников на утреннюю пуджу. Если повезёт, и Роб окажется на службе один, то есть шанс, что его пустят внутрь, а если соберётся хотя бы три-четыре человека из постояльцев гестхауза, то придётся сидеть в крохотном предбанничке, где сквозит из всех щелей. Пуджи в храме защитников Робу особенно нравились. Когда в ритмичные гулкие удары барабана вплетался голос ламы, читавшего утреннюю молитву, Роба словно подхватывало потоком мощных чистых энергий и уносило высоко, даже выше голубого небесного свода. На какое-то время он как будто выпадал из окружающего мира, а может быть, наоборот, растворялся в нём без остатка. При этом никакого особенного священного экстаза Роб не испытывал, но чувство полёта было, пожалуй, даже круче.
Защитники в Тингри были могущественные и не прощали неуважительного отношения к монастырским правилам и к учению. Роб сам несколько раз был свидетелем того, как с невежами случались всякие мистические несчастные случаи. Кто-то вдруг подвернёт ногу на лестнице, кого-то срочно вызовут домой посреди ретрита, как раз когда начинается самое интересное, а кто-то сляжет с отравлением или сильной простудой. Вроде бы всё это были лишь случайности, но почему-то они случались только с теми, кто выпендривался сверх меры. На всякий случай сам Роб выказывал защитникам максимум пиетета, выполнял все требуемые ритуалы почитания, вроде тройного простирания на входе и выходе, периодически делал пожертвования и старался не перегружать их своими просьбами. В соответствии с учением многие, если не все защитники в прошлом имели демоническую сущность, что не мешало им теперь преданно служить монастырю и в целом учению Бон. Но с природой не поспоришь, поэтому лучше было не нарываться.
***
– Учитель, а почему мы все воспринимаем одну и ту же Реальность, если она создаётся индивидуально каждым сознанием? И откуда в моей Реальности берутся другие люди?
– Если для тебя существует только твоя индивидуальная Реальность, откуда же тебе знать, что другие воспринимают её также? Да и сам факт существования этих самых других не столь уж очевиден. Может быть, только ты один и существуешь? Как ты полагаешь?
– Мне было бы невыносимо думать, что я могу быть единственным реально существующим сознанием, а остальные – это не более, чем фантом, мыслеформа. Такого просто не может быть.
– Рад, что интуиция тебя не подводит, мой мальчик. И что же она тебе подсказывает на этот раз?
– Только не смейтесь, Учитель. Я думаю, что мы все – часть чего-то общего, большего, чем каждый из нас по отдельности. Мы как капли в океане, и этот океан проявлен в каждой капле.
– Это очень романтично, я и не знал, что ты поэт в душе. Ты прав, но лишь отчасти. Мы вовсе не части целого, каждый из нас и все мы вместе и есть то самое целое. Просто оно так огромно, что мир, в котором мы существуем, не в силах вместить Его как единую структуру. Только в раздробленном виде оно способно проявиться в нашей Реальности. Наши как бы отдельные сознания – это просто форма существования единого сознания, подходящая для этого мира.
– Единое сознание – это и есть наш Создатель?
– Совершенно верно. Сознание Создателя проявляется в нашем мире в виде множества наших сознаний.
– Но почему учение Бон отрицает существование Создателя?
– Это учение было создано не для таких как ты и я. Оно по-своему справедливо. Просто нужно его правильно применять и интерпретировать. В нём тоже существует понятие Создателя, хотя об этом и не говорят в открытую. В учении Бон Создатель – это индивидуальный саморождённый ум. Тебе этого недостаточно?
– Если б было достаточно, я бы не сидел у ваших ног, Учитель.
***
Амар появился в Убежище в канун условного Нового года. Высокий накаченный брюнет с тонкими чертами лица и чёрными глазами с поволокой, он был просто воплощением Врубелевского Демона. На вид ему было около двадцати пяти, но держался Амар столь отчуждённо и независимо, как будто прожил не меньше сотни лет, и жизнь для него более не являлась ни приключением, ни загадкой. Он сидел за одним праздничным столом со всеми учениками и учителями Школы, даже отпускал отдельные реплики и время от времени смеялся, но создавалось впечатление, будто он был один во всём мире, эдакий одинокий демон на вершине горы. Обитатели Убежища сначала пытались его растормошить, но вскоре бросили это бесперспективное занятие. Неясно было, зачем он вообще явился на праздник, если у него напрочь отсутствовало желание веселиться.
Дали новый гость сразу понравился, несмотря на неприветливый вид. Было в нём что-то таинственное, почти мистическое, что очень хорошо сочеталось с образом Убежища, который она сама себе напридумывала. Но подойти и заговорить она не решалась, боялась напороться на холодное равнодушие, а то и на грубость. Уж больно неприступным казался черноглазый демон.
– Наверное, он кого-то ждёт,– решила для себя девушка,– и поэтому не реагирует на окружающих. Что ж, не буду ему мешать наслаждаться одиночеством посреди шумного праздника.
Однако судьба решила иначе. Часам к десяти на кухне появилась хрустальная чаша с пуншем, и Дали, как единственную особу женского пола, не употреблявшую алкоголь, уполномочили разливать пунш по бокалам. Обитатели Убежища по одному подходили к столику с чашей и разбирали бокалы с прозрачным багряным напитком. Черноглазый демон подошёл последним. Когда Дали протянула ему бокал, он положил свою правую ладонь на её запястье, а левой рукой поправил упавший ей на лоб золотистый локон.
– Как тебя зовут, милая девушка,– его взгляд упёрся ей прямо в переносицу.
Дали подняла глаза и буквально утонула в чёрном бездонном колодце. Когда она назвалась, демон заметно вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Ты дочка Вертера,– это даже не был вопрос, её папу тут знали буквально все. – А я Амар, в переводе с санскрита это значит бессмертный.