Мишка быстро крутил педали, в ушах свистел ветер, будто рассказывал какие-то свои секреты. Деревня уже не спала: две женщины погнали коров в стадо, Мишкина соседка пошла к подруге за утренним молоком, проехал на тракторе дядя Ваня, видимо, собрался за сеном. Мимо проносились знакомые дома.
Вот, маленький, зелёный, со свежевыкрашенными наличниками, дом пенсионеров Корешковых. Мишка часто у них бывал, вислоухий пёс Трезорка, что жил во дворе, в жёлтой большой будке, давно считал его за своего. Корешковы Мишку любили, всегда угощали его чем-нибудь вкусненьким. Они скучали по внуку, что раз в год приезжал к ним погостить из далёкой Читы. Этот город Мишке, который нигде не бывал, кроме районного центра, казался чем-то вроде загадочной Африки.
Вот большой кирпичный дом Ивановых. Чем-то он со своими большими окнами и множеством пристроек был похож на пучеглазого осьминога – такого Мишка видел в передаче «В мире животных». Ивановым принадлежал единственный в их деревеньке магазин. Мишка дружил с Вадькой Ивановым, тот, хоть и был богатым, никогда не зазнавался. А какие чудесные пироги пекла его мама тётя Оля – пальчики оближешь!
Вот ещё один дом – старая развалина. Когда-то это был красивый белый дом, похожий на украинскую хату. Жила в нём большая дружная семья – работящие муж с женой и трое их детишек. Мишка был ещё маленький, когда дом этот сгорел, в огне погибли дети и хозяин, а жена его сошла от горя с ума и с тех пор живёт в полуразвалившемся доме одна и никуда не хочет переезжать.
Позади осталась деревенька, теперь простиралось перед Мишкой широкое, расцвеченное венчиками просыпающихся цветов поле. Еле заметной змейкой вилась узенькая тропка среди высокой травы. Где-то стрекотал невидимый кузнечик, на мгновение замолкая, затем вновь принимавшийся петь. Кружился над полем жаворонок, то исчезал совсем в цветах, то взмывал в голубое утреннее небо. Показалась река. Издали слышно было её пение, спокойное и убаюкивающее. Воды казались синими из-за отражавшегося в ней неба, неспешно текла сонная речушка, редко петляя меж заросших муравой берегов. Под длиннокосой ивой стоял рыбак, качался на воде его красный поплавок.
Мишка слез с велосипеда, разулся и неслышно пошёл по песку к воде…
Космос безмолвствовал. Он давно уже привык к этому – его тысячи лет бороздили какие-то корабли, в нём зарождались и гасли звёзды, а планеты превращались в пыль. Всё, что длилось в нём года, самому космосу казалось мгновением, ведь он был вечен. Вот снова корабли…
Словно стая диких разъярённых ос, чьё гнездо разворошили, корабли зависли над небольшим голубым шариком – Землёю. Это была одна из любимых планет Космоса, она была ещё довольно юной и самой красивой по сравнению с другими. Жизнь на Земле порою не подчинялась никаким космическим законам, была хаотична и необузданна… Теперь для Земли наступил решающий момент.
Дно десятков чёрных кораблей раскрылось, из недр их вылетали один за другим небольшие странные машины, двигались по направлению к ничего не подозревающей планете. Космос по-прежнему молчал. Ему нечего было сказать этим стальным осам, чьи жала сейчас будут сеять смерть над его любимицей. Их не убедить… ничем не убедить…
Мишка стоял на скрипучем деревянном мостике, крепко держал удочку и не сводил глаз с поплавка. Дядя уже поймал одну щуку и трёх окуней, Мишка же вытащил только одного маленького карасика, да и то отпустил из жалости. Рыба лежала у них в небольшом ведёрке, наполненным наполовину водой.
Было жарко, Мишка радовался, что послушал маму и взял старую свою панамку на голову, иначе бы затылок уже давным-давно напекло. Дядя стоял где-то в паре метров левее Мишки, что-то тихонько насвистывал себе под нос. Было тихо, даже комары не звенели, не шелестел камыш. Вдруг Мишка услышал странный звук – высокий, едва уловимый свист. Он доносился откуда-то сверху, Мишка задрал голову и увидел…
Сквозь облака, разрывая небо, словно синюю шёлковую простынку, неслись к земле большие чёрные предметы. Мишка закричал и упал на мостик, прикрыв голову руками: ему показалось, что сейчас эта страшная машина рухнет прямо на него и раздавит насмерть. Прямо перед Мишкиным носом ползали по дощечке маленькие букашки… Ему так не хотелось умирать. Мишка представил, как будет плакать мама, бабушка… Но это что-то пролетел мимо, оставив в воздухе за собой лишь белый след. Миша долго не решался поднять ещё голову, в которую лезли бредовые мысли о НЛО… Когда он взглянул на небо, странный предмет казался уже тёмной точкой, приближающейся на бешенной скорости к горизонту.
…Проносились под ним зелёные равнины, похожие на гигантские платки, остроконечные горы, небольшие деревеньки и маленькие городишки… Странный предмет следовал строго по заданному курсу и он не свернёт с пути, что бы не случилось, как не сворачивали те, кто направил его сюда. Птичьи стаи в ужасе разлетались, едва успевая вывернуться из потоков воздуха, что собирался вокруг предмета. Наконец он стал снижаться. Перед ним распростёрся город. Это был обычный город, пронизанный венами-дорогами, пропахший бензином, пропитанный эмоциями… Он жил ещё доли секунды… Через мгновение странный предмет упал в город, и над каменно-железным телом его небо потемнело, а воздухе завис круг… Такие круги появляются на воде, если пускать камешком «блинчики»… Не было больше того города, на месте его появился разрушенный мертвец, пустой и затихший на десятилетия…
…Мишка мчался на велосипеде домой. Впереди него так же быстро крутил педали дядя. Рыба так и осталась на берегу в пластиковом ведёрке. Сердце у обоих билось так, что могло выскочить через уши. Мишка чувствовал: случилась беда. Большая беда… Эти странные предметы не несли им ничего хорошего. Мишка вновь задрал голову и увидел, как что-то странное опускалось на землю. Это что-то парило в воздухе, едва покачиваясь, всё приближаясь и приближаясь. Мишка сжал руль мокрыми ладошками, по щекам его текли слёзы…
А кактус-то у тебя сдох!
Он в растерянности смотрел на цветок.
– А кактус-то у тебя сдох! – сказала ему соседка Раиса Дмитриевна на прощание и ушла, хлопнув дверью.
Кактус жил в жёлтеньком весёлом горшочке на мониторе старинного компьютера два года. Он почти не вырос за это время, иголки его были мягкими, желтоватыми… Оказалось, что он сдох.
– Скукожился, как маринованный огурец! Э-э-эх! Махров, сгубил живое существо! – это тоже перед уходом сказала про колючее растение соседка.
Теперь он не знал, что делать с цветком. Ему не приходило в голову выбросить его в мусорное ведро, он просто смотрел на него и думал.
«Вот так и я когда-нибудь… Умру, а какая-нибудь Раиса Дмитриевна скажет: «О! Да он сдох! Сдох наш Махров Виктор Павлович, учитель истории средней школы номер девять!»
Утро неслышно вползло в приоткрытую балконную дверь, рассыпалось бледно-розовыми лепестками по серому линолеуму, нажало на будильник. Безголовая металлическая курица принялась наклоняться к облезшему кругляшку, привинченному к макушке часов, из недр их раздавался глухой клёкот – когда-то это был петушиный крик.
Шесть двадцать пять. Виктор Павлович вскочил на ноги, кинулся к балкону, подтягивая на бегу трусы. Через считанные минуты сосед, муж Раисы Дмитриевны, выйдет на балкон покурить, и тогда о свежем воздухе можно будет забыть. У Махрова была аллергия на сигаретный дым – глаза от него слезились, Виктор Павлович начинал чихать, порой до крови из носу. Он закрыл дверь и вернулся в постель – можно поваляться ещё полчаса. Пока он бегал до балкона и обратно, простыни успели остыть, были теперь холодными, в неярком свете казались серыми. Да и вся комната была серой – серый шкаф на трёх ногах и стопке столетних журналов вместо четвёртой, серый письменный стол, облепленный будто впопыхах самоклейкой, серый слепой монитор и длинные занавески, будто покрытые пылью…
Полчаса пролетели, как минута, вставать не хотелось. Линолеум был гладким и холодным, словно кожа змеи. Виктор Павлович принялся искать тапочки. Первый обнаружился далеко под кроватью. Пришлось ложиться на живот, тянуться изо всех сил за тапком, дышать пылью, которая в изобилии водилась под кроватью. Пока Виктор Павлович лазил за шлёпанцем, нашёл под кроватью половину ванильного сухаря с изюмом и невесть откуда тут появившийся красный мяч-попрыгунчик. Виктор Павлович не играл в попрыгунчики и не ел ванильные сухари уже… эге-ге-ге сколько лет. Детей у него не было.
Мяч принадлежал Семёну, сыну сестры. Виктор Павлович вспомнил: они приходили к нему в гости месяц назад. «Надо будет убраться!» – подумал учитель истории и по привычке принялся планировать дела на сегодня. Он всегда по утрам в голове составлял расписание дня, иногда даже недели. «Так, сейчас приготовлю завтрак, постираю рубашку назавтра… носки ещё надо постирать… Мусор вынесу, если успею… Нет, после работы тогда!» Виктор Павлович выудил второй тапок из-под письменного стола, отправился на кухню. В раковине сгрудились тарелки и стаканы, на столе стояла маленькая – на одного – кастрюлька. Как-то Махров приехал в гости к сестре, её семья обедала. По квартире плыл сытный запах мясных щей, а на плите стояла огромная, так ему показалось, кастрюля. Сестра перехватила удивлённый взгляд Виктора Павловича, засмеялась и сказала:
– Кастрюля семейная, пятилитровая!
Виктору Павловичу в тот день было особенно грустно возвращаться в пустую квартиру…
Махров открыл холодильник – на одной полке стояла столетняя банка с солёными огурцами, сбоку, на дверце, прижавшись друг к другу, белели три яйца… Больше ничего в холодильнике не было – до зарплаты оставалось пять дней.
«Ну, яичница так яичница!» – подумал Виктор Павлович.
Он поставил на огонь сковороду, через полминуты по кухне поплыл запах нагревшегося растительного масла. Махрову вдруг сделалось дурно – так ему надоел этот запах, так надоело ему есть яичницу по утрам. «Приду с работы, вынесу, значит, мусор… Надо будет в школе занять у кого-нибудь пятьсот рублей до получки. У кого? Спрошу у обэжэшника, Эрнеста Алексеевича. Если займёт, зайду по дороге домой в магазин, куплю чего-нибудь пожрать… Куплю килограмм гречки, колбасы какой-нибудь… Молока…»
Виктор Павлович любил молоко с детства. Когда он был маленький, они с родителями жили в деревне, в Казачье-Пелетьме. Там был у них огромный светлый дом, яблоневый сад, что каждую весну покрывался белоснежной душистой пеной, и тогда сад издали походил на облако. Была у Махровых и своя корова – Маня, рыжая, с огромными печальными глазами. Витя с сестрой Викой ходили её встречать из стада. Мать доила её и сразу наливала детям по стакану парного молока. Этот вкус тёплого ароматного напитка Виктор запомнил на всю жизнь. Э-эх! Хорошо было жить в деревне! Лазили с Викой и соседскими мальчишками по деревьям, ходили летом каждый день на рыбалку, на берег тихой реки Кривлянки, груши воровали из сада у злющей бабки Варвары… Потом – школа, пятёрки в тетрадях, пятёрки в дневнике… Золотая медаль, слёзы матери на выпускном… Поступление в институт…
Первая любовь, бессонные ночи перед экзаменами, пьяные и бесшабашные вечеринки, первая подработка в качестве грузчика… Красный диплом… Школа. Поначалу Махрову нравилась работа, но это только поначалу. Теперь, прокручивая в голове картинки из жизни, Виктор Павлович начинал осознавать, что где-то там, в прошлом, допустил досадную ошибку, из-за которой вся жизнь пошла как-то не так. Нет, не кувырком, а просто неправильно. Что видел он в этой жизни? Где побывал? Чего добился?
Каждый день для него – это отрезок времени с половины седьмого утра до десяти вечера. После десяти глаза слипались. А ведь он ещё не старый, всего-то сорок лет. В студенческие годы мог не спать ночами, оставаться бодрым, весёлым. Его фамилию одногруппники даже переделали в «Махорка», он, говоря языком современной молодёжи, «зажигал» всегда и везде. Прекрасная половина группы сохла по нему, даже первая красавица факультета Неля Александрийская строила ему глазки… Тогда он мечтал о чём-то. С друзьями хотел автостопом объездить всю страну, написать книгу про Атлантиду, получить премию, жениться на Нельке, в конце концов… Посмотреть мир, стать богатым и знаменитым, помогать семье, друзьям, бедным… Где всё это? Куда делись мечты? Почему он так опустил планку для самого себя? Подумал, что выше головы не прыгнуть?
Школа… Он застрял в этой школе… Работа душила его, затягивала с головой, высасывала из него жизненные соки. Сначала ему нравилось общаться с детьми, нравилось готовиться к урокам. Каждый из них он превращал в представление, яркое, неповторимое. Глаза детей горели от восторга, он спрашивал и получал ответы… История увлекала его. Восстания, мирные соглашения, изобретения, далёкие страны, таинственное прошлое – всё это было его стихией. Он много прочитал за свою жизнь, очень много, был просто ходячей энциклопедией по истории… Но что-то ушло, стало уже не так интересно пережёвывать одно и то же.
Виктор Павлович шёл по улице и смотрел на своё отражение в гигантских витринах супермаркетов. Он казался себе каким-то серым, незаметным, пожухлым, как кактус на мониторе. Вот и школа. Даже заходить в неё не хотелось. Запутанные коридоры с облезлой голубой краской на стенах, шумные бестолковые ученики, которым дела нет ни до истории, ни до чего-либо вообще. Учительскую он миновал, не хотелось принимать участие в разговорах. Навстречу ему шла учительница биологии Ольга Петровна, высокая, как Эйфелева башня, и тощая, как жердь.
– Виктор Павлович, а вы что это сегодня на педсовете не были? Ой, вы не заболели случайно? Вид у вас нездоровый какой-то!
– Да! – неопределённо махнул головой Махров и полетел прочь от Ольги Петровны. Он забыл про педсовет… Второй раз уже просто взял и забыл. Когда-то давно он прочитал в каком-то журнале, что человек забывает то, что помнить не хочет.
Пять уроков, класс за классом. Мало внимательных, умных учеников. Кто виснет в «общалке», кто рисует на парте, кто играет с соседом по парте в «морской бой». Им не нужны его декабристы, фараоны и императрицы.
Обэжэшник не занял пятьсот рублей, директор припомнил пропущенный педсовет… Денёк был невесёлый.
Виктор Павлович шёл домой, в животе урчало от голода. «Может, к Вике съездить? Может, она и займёт!» – подумал Махров и достал из кармана старенькую «моторолку». Сестра бодро прокричала в трубку:
– Алло!
– Алло! Вик, привет!
– Привет! Как ты? Чё голос такой кислый?
Тут сестра засмеялась и закричала куда-то вдаль, не в трубку:
– Семён! Перестань!
Послышался детский смех, звонкий, как колокольчик.
– Вик, слушай, ты сегодня…
– Что? Я не расслышала! Сына, ну перестань!
– Викуль, ты занята сейчас? Можно, я приеду?
– Ой, Вить, извини, я не расслышала… Тут Семён разлил компот… Я перезвоню, хорошо?
– Хорошо! – вздохнул Махров и нажал «отбой».
Он шёл по мокрому после дождя асфальту, улицы были пусты и тихи. Внезапно мобильник загудел в кармане. Виктор Павлович обрадовался, решив, что сестра вытерла компот, отшлёпала Семёна и перезванивает ему. Но трубка неожиданно проревела басом:
– Здорово, Махор! Чё, футбол ко мне едешь смотреть?
– А-а-а! Дим, ты?! – разочарованно протянул Махров.
– Я! А ты кого хотел услышать?
– Я думал, Вика перезванивает…
Ехать к Дмитрию на другой конец города не было ни сил, ни желания. Снова эти вопли, одни и те же пьяные рожи вокруг, а утром на работу…
– Не, спасибо… Не приеду!
– Всё нормально-то?
– Да! А у тебя?
Дмитрий рассказал про Яночку, свою новую «единственную и неповторимую», аспирантку из педагогического университета. У них был конфетно-букетный период. Махров предчувствовал, что период этот закончится тем, что на толстом Дмитриевом безымянном пальце снова появится золотой обруч.
– Яна со мной будет футбол смотреть, прикинь?