12
Это была последняя попытка вернуть свою жизнь, оставить ее без изменений, такую привычную и знакомую. На что она, в самом деле, рассчитывает? Она – наемный убийца, ее разыскивают все структуры, ее жизнь – непрерывная гонка на выживание, ее место обитания – тень, она не может нести ответственность еще за кого-то, ей бы о себе позаботиться.
Все эти аргументы, а еще страх, что из-за малыша она станет уязвимой и, может быть, потеряет то, ради чего так много и трудно работала все эти годы, она боялась не быть больше номером 1. Не ври себе, холодно поправил ее голос в голове, не ради титула и славы ты убивала все эти 9 лет, нет, расскажешь это кому-нибудь другому, но не себе самой. Ну хорошо, пусть она делала это не из-за денег и славы. Но разве плохо, когда твой талант признают? А чтобы удержаться на вершине, нужно прежде всего не сбавлять обороты, и как прикажете это делать, если на тебе висит почти новорожденный малыш?
Да и вообще, оно ей не надо, она всегда ненавидела детей и считала, что только полный псих или полная никчемность может обречь себя на такие муки, а она – никогда. Но никогда не говори «никогда», верно? Нет, даже сами мысли о том, чтобы оставить маленького Ситко себе – опять я думаю о нем, как о бездомном щенке, отметила Фатима, глядя на спящего малыша – были верхом глупости для человека в ее положении. Это же просто смешно, киллерша – мамаша. Ой, извините, я могу убивать только до 9 вечера, потом мне надо укладывать ребенка спать. Так что ли?
– Бред какой-то. – Зло прошептала Фатима. Она злилась на себя за то, что сама себе не позволяла. Ну разве не бред?
Выбор всегда один, напомнила она себе, а уйти в отставку – да еще ради чего! – она не была готова, хоть это она признавала безоговорочно. Значит, есть только один выход, известный ей с самого начала, и чем дольше она будет тянуть, тем труднее будет это сделать. Это как вырвать зуб, сказала она себе, лучше делать это быстро и резко, иначе можно сойти с ума от боли и страха. А может, его лучше вообще не вырывать?
Опять эти дурацкие мысли.
– Хватит! – Взывала она, вскакивая с кровати и обхватывая голову руками. Сейчас она действительно походила на сумасшедшую. – Хватит! Хватит! Хватит!
Она ринулась в ванную, где все еще пахло детским шампунем, и резким движением руки протерла запотевшее зеркало, тусклое и с черными пятнышками по краям. То, что она увидела там, ей совсем не понравилось. Мука и сомнения исказили ее лицо, до этого всегда спокойное и демонически-красивое, волосы растрепались, потому что малыш нашел очень забавным запускать свои маленькие ручки в ее роскошные черные локоны. И это Фатима, сама опасная и самая высокооплачиваемая убийца. Позор. И такой ты хочешь быть всегда, спросила она себя, глядя на эту полубезумную в зеркале, такой загнанной и растерянной, оставленной не у дел, потому что на них всегда будет не хватать времени? К этому ты шла? Ради этого работала 9 лет?
– Нет, – ответила она своему отражению, – ради чего бы это ни делалось, но такой я стать не хочу. Нет, только не я.
Тогда ты знаешь, что делать. Так сделай это и вернись в нормальную жизнь.
Только вот ее жизнь вряд ли можно было считать нормальной.
– Нет, – снова прошептала она, приглаживая волосы.
Перед ее мысленным взором как слайды замелькали картинки: бессонные ночи, вечное бегство, вечная усталость, нехватка времени на себя, волнения за их будущее, и наконец самое страшное – отсутствие предложений, совсем пустой почтовый ящик и лишь редкие сочувственные письма от Пророка, высмеивающего ее жизнь. Да и не только он, все будут высмеивать ее, конечно, что еще можно ждать от бабы, все они рано или поздно возвращаются на свое место, а мужские дела оставляют мужчинам.
– Неееет! – Закричала она, и вцепилась себе в волосы, снова растрепывая их, – нет! Никогда! Слышите, никогда! Нет! Только не я! Никогда! Неееет!
Вот теперь-то она решила, и решила совершенно точно. Твердым шагом она вышла из ванны, перевязала волосы резинкой, а потом подошла к столику, где в коробке спал ребенок, и, глядя на него с решимостью, которую выражала каждая черточка ее лица, подняла коробку. Все, сейчас она поставит точку и больше не будет возвращаться в это сумасшедшее дело. Есть только одно правильное решение, и она наконец-то его приняла. Она даже не будет перекладывать его в корзинку, промедление опасно, от нее она просто избавиться потом, как от очередной улики. И разве не так она сейчас избавляется от первого в своей жизни невещественного доказательства?
– Ты – не мой ребенок, – твердо прошептала она, – ты всего лишь досадная помеха, просто случайный свидетель, которому по возрасту положено жить. Будь ты старше, мы бы сейчас вообще не разговаривали.
Дождь все еще моросил, и может, поэтому, а может, из-за позднего часа на улице было совершенно пусто. Вернее, во внутреннем дворике отеля «Звезда», где три длинных строения образовывали букву П. Во всех зданиях горели только 5 окон и было три припаркованные машины, две древние «семерки» и одни такой же древний «Мерседес», длинный, как сигара. Одно окно светилось в строении напротив, еще два на том, что образовывали крышку буквы П, и два в ее здании. Что ж, очень хорошо, она не хотела маячить по двору и привлекать внимание. Надвинув на лицо кепку, она наклонилась и взяла коробку, дожидающуюся ее на полу прихожей. Как хорошо, что она не выбросила еще свои вещи, вот кепка очень пригодилась. Как и широкие штаны и бесформенная майка, волосы она спрятала под кепкой. Внимательно следя за окнами, а вдруг кто-то выглянет, Фатима двинулась к ближайшему светящемуся окну, на всю длину здания тянулся навес, так что она шла спокойно, совершенно не страдая от мороси. И ребенок не пострадает, когда я оставлю его у этой двери, подумала она и жестко подавила щемящее чувство в сердце. Она все решила, и нет смысла начинать все сначала. Сейчас она поставит коробку под дверью, а потом громко постучит шваброй, которую нашла в ванной, и что есть силы рванет в свой номер. И все будет кончено.
Подойдя к двери, такой же тонкой и выкрашенной в противный зеленый цвет, Фатима остановилась. Всего три двери, эта четвертая от ее номера, добежать будет несложно, сложно будет оставить малыша здесь, в ночном сыром воздухе, пропитанном моросью, оставить его под дверью, как котенка в коробке, оставить с совершенно незнакомыми людьми. Швабра, которую она зажимала под мышкой, выпала, издав громкий стук, он-то и привел Фатиму в чувство. Она ведь уже приняла решение, не время проявлять слабость.
Если она даст слабину сейчас, на карьере можно будет смело ставить крест, прежде всего потому, что если она сейчас повернется и унесет ребенка обратно, будет сломано ее главное оружие – характер. Убивает не пистолет и не нож, убивает характер, а киллер без оружия – уже не киллер, выбор всегда один: либо ты охотник, либо жертва. И третьего не дано.
– Я не жертва. – Твердо прошептала Фатима и, стараясь не смотреть на ребенка, наклонилась и поставила коробку под дверь. – Я – охотник. Всегда им была и буду.
Она придвинула коробку к двери, малыш спал, сытый и наигравшийся погремушками, которые она ему купила, она все же не удержалась и посмотрела на него. Он спал, такой маленький и беззащитный, доверчиво зажав в руке краешек одеяла. Он даже не знает, что его снова бросают на произвол судьбы, подумала она и снова разозлилась этим мыслям. Не ее это проблемы, если бы не она, этот орун был бы вообще мертв, а она итак с ним уже перевозилась, все, пора заканчивать играть в Мать Терезу и возвращаться на свое место. А ее место – место в тени и одиночестве, она несет смерть, поэтому жизни не место рядом с ней, особенно такой невинной крошечной жизни. Мысль о том, что, если бы не она, он бы сейчас спал на материнских руках, Фатима безжалостно подавила. У каждого своя судьба, и их судьбы сейчас разойдутся.
– Прощай, малыш, – прошептала она, она не хотела прощаться, но… – береги себя и прости меня за все.
Больше затягивать это нельзя, поняла Фатима, когда слезы вдруг начали щипать ей глаза. Она в последний раз посмотрела на него, как будто хотела запомнить, укрыла его получше, а потом резко встала и, подобрав сою швабру отвернулась от него. Сейчас она уйдет, собственно, она уже уходит, а как только отойдет на расстояние, с которого сможет постучать в дверь шваброй, она сделает это и скроется в своем номере. Вот так просто она оставит его в прошлом.
Первый шаг, тяжелый как будто к ногам привязали гири, но она сделала его.
Второй шаг, уже решительней, но по-прежнему что-то тяжелое тянет, что-то не только привязанное к ногам, но и к душе.
Третий шаг. Сколько же шагов до ее комнаты? Она и не считала, а надо бы, тогда она бы точно знала, сколько еще терпеть.
Четвертый шаг. Ты совершаешь ошибку и знаешь это – голос в голове, в нем она уловила панические нотки.
Пятый шаг. Ничего подобного, я делаю то, что должна.
Шестой шаг. Картинки из ее прошлой жизни. Бесконечные ночи и длинные пустые дни, когда она могла часами сидеть неподвижно в номере отеля и смотреть на море, как верная жена моряка.
Седьмой шаг. Запах крови в ветре, адреналин, всегда полный почтовый ящик. Она – номер один. Она долго к этому шла, и она это сделала. Так хочет ли она все это потерять?
Восьмой шаг. Ты моя маленькая принцесса – глосс матери. Она помнит ее запах, ее руки, ее тепло. Ты – мое сокровище.
Девятый шаг. Мертвые глаза жены Ситко. Они голубые, как небо. Мертвые глаза ее матери. Они карие. Но выражение этих глаз одинаковое: Кто же теперь позаботиться о моем ребенке? Вот что спрашивают эти глаза, вот какой страх застыл в них.
Десятый шаг. Прошлое и настоящее смешиваются, ураганом налетают на нее.
Позаботься о моем сыне, говорят ей мертвые глаза женщины, которую она убила на яхте.
Поздравляю, ты теперь номер 1, самый дорогой киллер в нашей необъятной родине – Пророк.
Ты рождена убивать, это твое призвание, не борись с ним, ты – хищник. А разве может хищник не проливать кровь? – Голос того, кого она уже почти не помнила, или старалась забыть.
Вкус крови и поцелуя под луной. Кошмарные секунды в морге, где она опознавала свою мать, стоя посреди этого холодного кафельного царства в своем нежно-розовом выпускном платье. Лица всех тех, кого она отправила на тот свет за свою долгую карьеру. Чувство триумфа, потери и раздирающее чувство вины, когда все эти лица, сливаясь, превращаются в крошечное улыбающееся лицо малыша.
«Единственный способ уничтожить чувство вины – искупить ее», – говорит голос в ее голове.
Все смешивается и налетает на ее рассудок, как торнадо из образов и картинок. В голове возникает громадный образ весов, где на одной чаше лежит все ее прошлое от 16 лет, все те надежды, что так и не сбылись, ее карьера, ее ценности, ее свобода, ее ненависть, ее эгоизм, ее злость и боль… А на другой – возможное будущее, чувство вины, одиночество, все то тепло, которое она когда-то получила, вся нежность и любовь, которые дарила ей мама, здесь лежала та ее часть, которая позволила красивому незнакомцу поцеловать себя под полной луной, верящая, что даже для нее найдется пара, здесь же все то, что она считала правильным, то, что люди называли совестью, а она – правдой. И правда такова, что пришло время выбрать. Огромные весы пришли в равновесие, а потом…
Одиннадцатого шага не было. Крикнув, как раненный зверь, Фатима повернулась и побежала назад, забыв обо всем на свете. Плевать на прошлое и будущее, плевать, если кто-то видит ее сейчас, в эту секунду ей было плевать на все, кроме одного – ребенка.
– Я никогда не отдам тебя, – горячо зашептала она, рухнув на колени рядом с коробкой, – никогда, слышишь, никогда никому не отдам. Ты мой, только мой, мой малыш, мой сладкий маленький малыш. Никогда не отдам. Никому.
Даже не думая о последствиях, она вытащила его из коробки и прижала к себе, ощущая нечто вроде эмоционального цунами.
– Мы с тобой будем вместе, – шептала она, закрыв глаза и прижимая ребенка к себе, пока он только хныкал. – Вместе до самого конца, мы больше не расстанемся, я больше не буду такой дурой, обещаю. Теперь только ты и я.
Сидя прямо на холодном асфальте, она покрывала поцелуями его уже начинающее кривиться личико и крепко прижимала к груди. Может, прошли бы часы, но малыш, разбуженный этим внезапным порывом нежности, громко заплакал, чего и следовало ожидать, уже вторую ночь с ним происходили странности.
Это подействовало как ушат ледяной воды. Пора уходить, поняла Фатима и вдруг страшно устыдилась собственной беспечности, вот так придет конец если не ей самой, то уж ее карьере точно. В том мире, в каком она живет, стоит потерять хоть на секунду бдительность или поддаться эмоциям, и ты труп.
Значит, придется быть вдвойне осмотрительной, твердо ответила она голосу в голове, потому что отныне нас двое.
– Тише, малыш, – прошептала она, одной рукой прижимая его к груди, а второй поднимая коробку и швабру, – сейчас мы отсюда уберемся, если получится, по-тихому, а нет, так…
Она не закончила, решив, что не надо ему слышать про то, что его новая мама собирается делать, если из этой двери сейчас кто-нибудь выйдет. А ведь всего пару минут назад она всерьез рассчитывала, что кто-то появится из номера 18, более того, этот кто-то мог стать новой семьей ее малыша. Да-да, ее малыша. Теперь она без опаски и совершенно открыто могла называть его так, и это было бесконечно приятно.
Даже от себя прятаться – удовольствия мало, подумала она, отгоняя назойливые и пугающие мысли о будущем. Не сейчас, об этом она подумает позже, а пока надо как можно быстрее убраться с этого холодного сырого воздуха. Из номера 18 никто так и не появился, даже занавески не дрогнули, что позволяло думать о том, что обитатели либо смотрят телик, либо в душе, либо нашли себе более веселое занятие.
Как только дверь ее номера захлопнулась за ней, Фатима почувствовала такое облегчение, какого еще не испытывала, она чувствовала себя тигрицей, нашедшей укромную нору прямо под носом у браконьеров, чтобы укрыть там своего тигренка. Обшарпанный номер казался теперь уютным и родным. Так и не зажигая свет в спальне, она поставила коробку на место и села на кровать, ребенка надо было успокоить и снова уложить спать. А у нее еще дела на эту ночь, в детском лагере ее по-прежнему ждала ее «пуля», которую надо было утопить, пока та не утопила ее.
– Ну не плачь, – начала шептать она, залезая с ногами на кровать и укачивая малыша, – теперь уже все позади, теперь у тебя начнется новая жизнь, и у меня, кстати, тоже. Нам придется привыкать друг к другу, а у меня характер не сахар, предупреждаю заранее. Но одно могу тебе гарантировать: я буду любить тебя, заботиться и никому не дам в обиду, это я тебе обещаю. Теперь мы с тобой семья, семья, понимаешь? И я сделаю для тебя все, потому что теперь я – твоя мама.
Это слово резануло слух, и она еще раз повторила его, потрясенная и до конца еще не верящая, что все это происходит на самом деле. У нее не было слов, чтобы описать то, что творилось в ее душе, и она была твердо уверена, что ни в одном языке мира их тоже не будет. И еще она знала совершенно точно, что поступила правильно, и это искупало все.
– Я – твоя мама. – Медленно повторила потрясенная Фатима, словно привыкая к этому слову. – Твоя мама.
Да, жизнь поистине непредсказуема, думала она, глядя на уснувшего на ее руках малыша, то, что ты никогда не можешь предположить и даже считаешь невозможным, тем не менее случается. Мир – это скопище чудес, где наемный убийца может приютить осиротевшего по его вине малыша; это мир, где выпускной вечер может превратиться в похороны и явиться стартом в ту жизнь, о которой не было даже мыслей; это мир, где всего один поцелуй может лишить покоя навеки; это мир, где каменные сердца вдруг начинают кровоточить, где люди, общающиеся каждый день, даже не знают, кто их собеседник. Это удивительный, прекрасный и ужасный мир, но точно не скучный.