Роман Злотников, Даниил Калинин
Рогора. Пламя войны
Пролог
Весна 760 г. от основания Белой Кии {1}
Каменный предел, «Орлиное гнездо» – цитадель Вагадара, вождя горцев
Часовой, дежурящий на вырубленной высоко в скалах площадке, в очередной раз окинул невидящим взглядом ближайший подступ к плато. А чего ради всматриваться-то в опостылевший пейзаж, да еще несколько часов кряду? «Орлиное гнездо» – название раскинувшейся у его ног цитадели говорит само за себя. Сама природа создала идеальную, практически неприступную крепость высоко в горах, окружив обрывистыми скалами небольшое плато с разветвленной системой пещер у южной «стенки». Врата – узкий, словно змея петляющий между двумя кручами проход, укреплен рублеными башнями и толстенными воротами из редкого здесь дуба. А тропинка-серпантин, ведущая к вратам из расположенной внизу долины, последние шагов этак пятьсот – шестьсот истончается до тоненькой полоски, на которой и один рослый мужик помещается с трудом!
И чего ради Вагадар загнал его, ветерана многих славных схваток (в том числе штурма Львиных {2} и Волчьих Врат {3}!) на эту верхотуру? Только птиц гонять, да и то они так высоко гнезда не вьют… Следить за возможным врагом? Да разве рискнет кто напасть на ближнюю дружину Вагадара (целых полторы сотни отборных рубак!), укрытую в столь неприступной крепости! Нет, конечно, у вождя есть повод для беспокойства: в последнее время вечно недовольные его усилением шакалы из клана Саалдара чересчур активизировались. Но разве сумеют они сделать хоть что-то с полусотней отборных бойцов вождя, вооруженных лучшими трофейными самопалами? Вои убыли еще с седмицу назад, и уже со дня на день стоит ждать их победного возвращения…
Неторопливые, несколько удрученные мысли стража спугнули показавшиеся на тропе люди. Старый воин уже двинулся к набатному барабану, разом сбросив меланхоличную оторопь и мгновенно превращаясь в себя настоящего – яростного бойца, безжалостно крушащего врага здоровенным двуручником, но… Но на тропе показалась всего дюжина горцев, размеренно и без всякого напряжения следующих к вратам цитадели.
«Ракичи», – только и подумал страж, вновь привычно расслабляясь. Привычно именно для этого поста. Не для схватки.
Между тем ракичи (а это могли быть только они – представители небольшого горского клана, что всю жизнь поддерживал предков Вагадара и первыми пошли под его руку) все так же неспешно приближались к воротам по своим торговым делам. В последнее время отары их рода заметно разрослись, и покладистое племя повадилось продавать овечье мясо и молоко своему господину практически за так. Вот и в этот раз…
Гости поравнялись с воротами крепости. Дежурный десяток воев-воротников также не проявил никакого беспокойства, что убедило стража в правильности его догадки. Гулко вздохнув, он чуть расслабил мышцы и потянулся к бурдюку с простоквашей и кругу мягкого соленого сыра, что остались у скальной стенки.
И в то же мгновение, вздрогнув, бросился назад, к самому краю пропасти: у ворот грянул не то двойной, не тройной залп из самопалов! И еще один, и еще…
«Они что, с ума все посходили?!» – промелькнула где-то на задворках сознания мысль, пока страж пытался понять, с чего вдруг вои-воротники открыли огонь по ракичам. В первое мгновение он еще не допустил возможности нападения со стороны гостей – мудрый и опытный Вагадар по окончании войны с лехами сумел изъять практически все огнестрельное оружие, коим сумели разжиться на войне горцы. Нет, наиболее опытные и лояльные воины сохранили боевые трофеи, взамен вступив в его младшую дружину. Вождь рассадил их по ключевым крепостцам, фактически взяв под контроль всю обжитую землю племен. Оставшиеся же огнестрелы и самопалы были свезены в цитадель.
Однако первая мысль оказалась совершенно несостоятельна – страж понял это, разглядев стремительно приближающихся по тропе вооруженных воинов. До того они скрывались за поворотом горной кручи, а теперь… а теперь спешили на помощь к тем, кто отчаянно резался с защитниками ворот.
Через мгновение старый боец сбросил оцепенение, на долю секунды сковавшее его при виде атакующих крепость горцев, – а это были именно горцы. Узловатые мышцы на сухом жилистом теле вздулись, и страж с кошачьей ловкостью бросился к набатному барабану, подхватив било. Еще через мгновение над цитаделью раздался мерный рокот ударов, предупреждающий защитников крепости об опасности.
С той же кошачьей грацией страж подхватил один из трех заранее заряженных кремневых огнестрелов, покоящихся на специально вытесанной полке, и, тщательно прицелившись, потянул за спуск. Первый же враг, вступивший на узкую часть тропы, сломанной куклой свалился в пропасть – страж достал его на предельной дистанции для огнестрела. Довольно ухмыльнувшись, он подхватил второй, прицелился, потянул за спусковой крючок – и, легко выдержав немалую отдачу тяжелого длинноствольного оружия (лехи стреляли из него только с упора, но куда им до физической мощи горцев!), вновь радостно осклабился: следующий противник, вскрикнув, сорвался вниз.
Страж еще успел отметить странные белые облачка, откуда ни возьмись появившиеся среди атакующих. Они были так похожи на дым сгоревшего пороха…
Звуки выстрелов он не услышал. Просто в единый миг давно возмужавший воин превратился в маленького карапуза, которого так любил подбрасывать в воздух отец. Почему вдруг? Но ведь именно это давно забытое ощущение невесомости, полета стало последним, что почувствовал в своей жизни страж.
Для Вагадара этот день начался столь же бестолково, как и предыдущие три. Он проснулся голым, с трудом разомкнул веки и, не в силах встать, прополз по мягким шкурам снежных барсов к невысокому столу. Однако вождь не сумел преодолеть и половины пути, как его самым банальным образом вывернуло наизнанку.
Как ни странно, после очистился не только его организм, но и мозги, и в первый раз за последние три дня горец захотел не вина – с которым так легко было впасть в спасительное забытье, – а просто воды. Желательно ледяной, из горных водопадов, берущих начало на вершинах ледника, – так чтоб зубы ломило! Эх!
С неприязнью взяв кувшин с вином, Вагадар брезгливо опрокинул его уже на испорченные шкуры, после чего припал к кадушке с прохладной водой. Живительная влага, устремившаяся по гортани к желудку, приободрила горца, и, оставив кадушку, вождь потянулся к небрежно брошенному у стенки мечу. Лишь ощутив родную тяжесть двуручного клинка в руке, Вагадар вновь почувствовал себя прежним – воином, чья воля, сила и удача подчинили ему все горские племена. И ведь это было главной его целью, его главным достижением – сплотить все племена в единый народ, обеспечить безопасную торговлю, что в разы ускорила бы развитие ремесел и, как следствие, общую культуру! А уж там можно было бы подумать о создании государства – настоящего государства! Княжества или, быть может, даже царства! Царь Вагадар I, сам построивший свое царство!
Он уже немало прошел по выбранному в жизни пути, немало сделал для достижения цели. Когда-то несбыточная мечта, совсем недавно она казалась ему уже не столь нереальной, а вполне достижимой. И если раньше он шел вперед, лишь предполагая, что когда-нибудь, быть может, кто-то из его многочисленных отпрысков продолжит дело отца… то совсем недавно ему показалось, что главный успех в жизни, материальное воплощение мечты замаячили где-то на горизонте.
Но три дня назад… Три дня назад его воины перехватили лазутчика старейшин, что должен был объявить его людям волю Совета. Вагадар сам допросил его…
Совет объявил Вагадара вне закона гор!!!
Обычно это означало только одно: законы гор более не оберегали провинившегося, фактически проклятого самыми авторитетными судьями кланов, и каждый, кто захотел бы, мог его безнаказанно убить, отобрав понравившееся имущество или завладев приглянувшейся женой-наложницей. И теперь старейшины поставили его вне закона, после чего даже самые верные воины не имели права ему служить!
Конечно, лазутчик умер. Умерли и схватившие его – как ни было жаль Вагадару, он просто не мог позволить даже слуху просочиться сквозь стены цитадели. Он убил их своей рукой – воинов, что многие годы прикрывали его спину в бою… И самому себе Вагадар мог честно признаться: их смерть была продиктована не столько необходимостью, сколько его собственным страхом – в те первые минуты, когда он узнал волю Совета.
И это мучило его, изжигало все последние три дня – по сути, не меньше, чем страх за свое дело.
Нет, о своем, вероятно, скором конце Вагадар не переживал – он давно презрел смерть, как и большинство горцев после первой настоящей рубки. Но вот за свое дело, за свою мечту – за них он боялся по-настоящему.
Поэтому перед тем, как впасть в пьяно-бредовое состояние, он успел послать гонца Когорду, бросить в карательный рейд на клан Саалдара самых жестоких своих воинов, которые просто не станут никого слушать – им же разрешили убивать, – да отдал приказ об усилении бдительности в цитадели. После чего гнев, страх, стыд за кровь верных воинов на собственных руках все же сломили его. Тогда, три дня назад, он уже не верил, что сможет выиграть…
А сейчас?!
А сейчас Вагадар лишь свирепо усмехнулся. Как бы то ни было, но без боя он не сдастся. Он ведь прекрасно понимает, в чем его обвиняют и какой грех он совершил. Во-первых, допустил, что его союзник пролил кровь в Сердце гор {4}, священном для всех племен месте, а во-вторых, объединив горцев, сражался за чужие интересы, да с немалыми потерями среди своих. То, что в Сердце гор периодически резали караваны лехов и что участники последней войны вернулись с небывалой добычей (равную долю которой разделили как между живыми, так и погибшими, надежно обеспечив их семьи), – все побоку.
Но старейшины, люди действительно мудрые и весьма опытные, хорошо знали жизнь. И пока неоспоримая мощь, подавляющая в Каменном пределе сила, была сосредоточена в руках Вагадара – они лишь глухо роптали, не пытаясь, однако, открыто противостоять. Да, они видели в Вагадаре угрозу своей власти и авторитету – и угрозу далеко не надуманную. Но до поры до времени он умело защищался теми же законами гор, постепенно набирая силу. Когда же его воины вооружились самопалами рогорцев и Вагадар собрал дружины горцев в единый кулак силой – старейшины промолчали, обескураженные столь внезапным для них поворотом событий. И то, что сейчас они пошли на открытое противостояние, вовсе не жест отчаяния, когда некуда отступать. Вагадар уже двадцать лет шел к своей цели и вполне мог подождать еще немного – пока нынешние независимые старейшины не впадут в старческий маразм и на их место не придут те, кто целиком и полностью будут зависеть от вождя. Он давал им еще и время, и некоторую власть, не желая ломать сложившиеся устои и обострять конфликт. И они до поры до времени принимали эти условия. Пока в горах не появился новый игрок…
Вагадар мог поклясться всем святым, бывшим в его жизни, что новый, умелый и сильный противник появился в горах совсем недавно, месяцев шесть назад. И что это точно не Саалдар и не подобные ему относительно независимые вожди. Нет, он уже давно догадывался что к чему – и потому послал к Когорду уже трех гонцов. Вот только… Вот только ни один из них не вернулся.
Грянувший со стороны ворот залп самопалов послышался Вагадару лишь легким, ненавязчивым шумом – его покои в пещерах располагались довольно далеко от входа. А вот удары часового в набат расслышал отчетливо. И сразу понял – шестым чувством опытного, умудренного жизнью хищника, – что этот день станет последним. Что он действительно проиграл свою партию, и последние три дня… Впрочем, хотя бы сегодня он обрел ясность сознания. С удивлением Вагадар отметил какую-то легкость на душе, на миг ощутил необычную для самого себя свободу – свободу распоряжаться своей жизнью не ради воплощения цели, а ради обычной воинской чести.
И хищно оскалился.
Когда вождь вывел полсотни воинов из пещер во внутренний двор цитадели, противник уже сумел потеснить его дружинников от ворот и занять как надвратную галерею, так и башни. Вагадар бросил взгляд на дозорную площадку, где стоял набатный барабан, но никого на ней не увидел. Направив туда трех лучших стрелков (больше на ней все равно не поместится), он бегом повел оставшихся к месту схватки.
– Огнестрелами – бей!
Ведомые вождем дружинники успели довольно неплохо снарядиться. Выстроившись пусть и в ломаную, но шеренгу, они дали залп поверху голов сражающихся, снеся роем свинца врага, занявшего надвратную галерею.
– Вперед! Самопалы к бою!
Протиснувшись сквозь плотный строй дерущихся в узком проходе, свежие дружинники разрядили во врага по паре кремневых (а у кого и колесцовых {5}) самопала, сократив численность врага еще как минимум вдвое. После чего Вагадар выхватил двуручник и с яростным ревом повел воинов в рукопашную схватку.
Удар дружинников вождя был страшен – у них, ведомых живым знаменем, воином, не знавшим поражения в боях, словно выросли крылья. Их клинки замелькали вдвое быстрее, сея смерть и панику среди врага.
Вагадар же, яростно орудуя мечом, пробивался к воротам. В его сознании уже забрезжила пьянящая надежда на спасение – закрыть врата, перебить противника во внутреннем дворе, очистить башни… После чего с их количеством огнестрелов можно продержаться на изрядных запасах еды и пороха сколько угодно. По крайней мере до того момента, как придет помощь.
А она обязательно придет…
Мощный удар сверху вниз – и противник с перерубленным черепом подламывается в ногах, оседая перед свирепым вождем. И тут же блок клинком сверху, парируя атаку секиры; мгновенный перевод слева направо, сбрасывающий топорище с меча, – и стремительный укол, пронзивший плоть врага чуть ниже шеи.
Нырок под размашистый, рубящий удар – и сталь двуручника разрубает мышцы под ребрами противника. Следующий враг просто не успел поставить блок – бросок Вагадара вперед и его удар были чересчур стремительны даже для горца. Только голова подлетела вверх, навсегда прощаясь с туловищем…
Торжествуя, вождь бросился к освободившимся створкам ворот – и замер, не в силах пошевелиться. С противоположной стороны на него уставился черный зев орудия. Через мгновение его ослепила вспышка, ставшая последним, что увидел в своей жизни вождь горцев, – картечь разорвала его тело на множество кусков.
Великий ковыль, курултай торхов {6}
Шагир-багатур
Барабаны… Барабаны… Их ровный, мерный рокот на протяжении вот уже нескольких дней все сильнее выматывает душу; они гремят словно не в стороне от шатра вождей, а прямо в голове, в висках. И где-то там, в глубине сознания, мне отчего-то кажется, что их ровный, мерный бит посвящен не курултаю, а торжественным похоронам. Моим похоронам.
Рокот резко оборвался. Салем-багатур, за старость и мудрость назначенный старшим над собранием вождей, медленно встал и неторопливо, с достоинством, все еще сильным голосом произнес:
– Сегодня курултай выносит решение! Итак, вожди, есть два основных предложения: собраться и напасть на рогорцев или пойти в поход на земли лехов! Шагир-багатур, выйди в круг вождей и еще раз скажи нам, отчего ты вынес свое предложение!
Барабаны вновь заревели, еще быстрее и громче; их грохот словно подтолкнул меня в спину, но я совладал с желанием ускорить шаг, выходя на середину круга-курултая. Нет, я вышел степенно, даже чуть медля, каждым незначительным жестом демонстрируя сидящим вождям полновесную уверенность в себе и своих словах. Иначе-то и никак, без подобных, пусть и мнимых, проявлений силы мои слова и слушать никто не станет…