– Для того, матушка, – холодно ответствовал Маэль Колум, – чтобы не подстроила ты в Дунсинане нового смертоубийства.
Если он собирался этим заявлением смутить леди Брид, то просчитался.
– А еще нас, женщин, называют болтливыми, – спокойно сказала она. – Каитнесс – хороший юноша, но не умеет держать язык за зубами.
– Значит, ты не отпираешься, что велела ему убить Лулаха?
– Ради твоего же блага.
Маэля передернула. С раннего детства он слышал от матери эти слова. Он не сомневался, что леди Брид говорит искренне. Но он уже не ребенок, он король, и сам способен решать, что ему на благо, а что нет.
– Разве ты не понимаешь, что от него обязательно нужно было избавиться? – продолжала она, – почти слово в слово с сассенахом.
– Нужно. Но не теперь.
– Именно теперь.
Странно, сассенах, чужой человек, понял его, а мать отказывалась принимать разумные доводы. Потом Маэль догадался.
– Ах да, я уже слышал эту чушь про канун Бельтана.
Обвинение в убийстве не вывело леди Брид из себя, а вот «чушь» заставила возвысить голос.
– Не кощунствуй!
После непродолжительного молчания Маэль Колум произнес:
– Значит, то, о чем болтали в Атолле – правда. Ты одна из тех, кто поклоняется Гекате в горах и на пустоши Форрес, варя в котлах жаб и змей.
– Не рассуждай о том, чего не понимаешь, – с презрением сказала она. – Только благодаря нам еще держится порядок в Альбе, когда короли не соблюдают древний обычай.
– Какой обычай?
– Испокон было известно: правление будет удачным лишь тогда, когда король принесет в жертву своего соправителя – tanais rig, двойника, теневого короля. Кто бы ни убил Гилла Коэмгайна, он соблюдал обычай. А когда пришла пора, и закончился Великий Год, Маэль Колум Старый назначил нового tanais rig – твоего отца, Доннкада. Думаешь, почему он назначил соправителем внука, хотя сын был жив и здравствовал? Но он не успел свершить своего намерения и умер. Доннкаду сопутствовало злосчастье, потому что он был тенью Ард Ри, а пытался быть королем. И он нашел предназначенную судьбу жертвы, приняв смерть от рук Мак Бетада. Тот правильно начал свое правление, и оттого правил так долго. Он также по прошествии Великого Года назначил себе двойника, и если бы принес его в жертву, то смог бы удержать власть. Но Мак Бетад отринул исконные обычаи, он почитал чужих богов и слушал чужих священников. Потому власть была у него отнята, и Лулах стал твоим tanais rig, ибо вы были объявлены королями одновременно. Но твои христианские наставники задурили тебе голову так же, как Мак Бетаду, и ты не знал, как правильно принести жертву. Тогда я сделала это за тебя. Правда, тело Лулаха не было сожжено, но это ничего – Доннкад тоже не был принесен в жертву по всем правилам…
– Прекрати! – на лице Маэля выразилось отвращение. – Ты говоришь о моем отце и своем муже!
– Я говорю о власти, которую я тебе вручаю.
– Из твоих рук я не приму ничего, – процедил Маэль Колум.
Глаза Брид сузились.
– Вот как? А корону?
– Я не собираюсь допускать тебя на коронацию, матушка.
– Тогда и коронации не будет! Ибо всегда корону на голову короля возлагала одна из нас, жриц Белой Госпожи – как Груох короновала Гилла, а потом Мак Бетада!
– Свят обычай короноваться на Сконском камне – только он и придает законность правлению.
– Сконский камень – всего лишь осколок Камня Богини на пустоши Форрес! В нем заключена древняя сила земли, оттого ему и поклоняются. И лишь жрица может обновить силу в том камне, что отдан королям!
– Не желаю слушать этот языческий бред. Отныне все будет по-иному. И скорее король скоттов лишится Камня Судьбы, чем вновь примет венец из рук женщины.
– Тогда власть королей в Альбе падет!
– Не стоит меня пугать, леди Брид Я давно уже не мальчик, и не верю в сказки о Ведьмином Камне в Форресе и в предсказания вещих сестер. Я король в своем праве, и приказываю тебе: отныне ты будешь вести себя, как подобает смиренной вдове. Ты отправишься в монастырь строгого устава, и там проследят, чтоб ты чаще стояла на коленях, молясь о своей душе, чем поднималась с них. И запомни – я не Мак Бетад, у которого не хватило духа казнить ворожею. Все замеченные в волхвовании будут приведены к пытке и наказаны. Все. Запомни это!
И он вышел. Леди Брид по прошествии нескольких мгновений вновь взялась за прялку. Руки ее дрожали, но глаза были сухи. Губы шевелились. Но повторяла ли она те слова, что шептала склоняясь над костром, или те, коими родителя из века в век клянут неблагодарность детей, невозможно было разобрать.
Вернувшись в свои покои, Маэль Колум застал Гарольда одного. Аббат Дунстан ушел почивать.
– Ты как будто обеспокоен, – сказал сакс. – Дурные вести?
– Ничего важного, – разумеется, Маэль не собирался рассказывать Гарольду о матери. Саксы и так считают кельтов язычниками, не хватало еще подтверждать их мнение. – А гнетет меня смерть Лулаха. И еще соратники Мак Бетада – я не знаю, как с ними примириться.
Здесь он вполне мог спросить у Гарольда совета. Сассенах проницателен, а его отец – самый могущественный человек в Англии. Более могущественный, чем король.
– Они желают мстить за Мак Бетада?
– Нет. За Лулаха. А Мак Бетад… почему за него надо мстить? Он получил смертельную рану в честной битве, умер в святой обители, и похоронен в усыпальнице королей на Ионе. Это завидная судьба, не всякому королю выпадает такая.
За то время, что Маэль Колум отсутствовал, Гарольд успел обдумать свою беседу с Дунстаном, и то, что поначалу прошло мимо его внимания, прояснилось.
– Тогда постарайся сделать так, чтоб о Простаке забыли. Вот увидишь, это нетрудно. Пусть монахи не упоминают его в хрониках и описаниях королевских деяний. А барды пусть твердят сколь угодно о Мак Бетаде, а потом о тебе. Маэль Колум – преемник Мак Бетада, понимаешь? А Лулах… такого короля не было.
Маэлю не слишком нравилось следовать советам сакса. И так уже болтали, что он пришел к власти с помощью англичан, забывая о том, что ни один воин из Англии в его войне с Мак Бетадом не участвовал. Да, Мак Бетад сражался с Сивардом Нортумбрийским, но это было три года назад…
Вот именно. Люди не помнят совсем недавних событий. А если постараться, забудут о них вовсе. То, что говорит Гарольд, разумно.
И вообще у саксов есть разумные обычаи, которые следует перенять. Не так ли поступал и Мак Бетад? Надо продолжить его полезные начинания. Кстати, следует еще больше укрепить Лохлевен, чтоб женщины, живущие там, не могли ни общаться с посторонними, ни бежать. И еще кое-что…
Аббатство Скон.
Бельтан.
Они стояли на холме Мут, у стен Сконского аббатства – лаэрды, мормаэры и ригдомна, и следили за происходящим. Священники и монахи вынесли из аббатства Камень Судьбы и установили на вершине холма. Человек, которому подобный камень мог служить изголовьем, должен был отличаться сложением великана, но никто в подобных свойствах прародителя Иакова и не сомневался.
Затем епископ Сент-Эндрюсский с помощью аббата Дунстана окропил камень святой водой и помазал священным миром.
Аббат произносил слова, непонятные большинству собравшихся, и казалось им, что это заклинания, а действия, творимые епископом – древняя магия. Они ошибались. Аббат читал на церковной латыни из книги Бытия:
«И вот, Я с тобою, и сохраню тебя везде, где ты не пойдешь, и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе.
Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!
И убоялся и сказал: как страшно сие место! Это не что иное как дом Божий, это врата небесные.»
Впрочем, возможно, не так уж они ошибались.
Когда свершилась церемония миропомазания камня, и из аббатства вынесли корону, до этого святившуюся на алтаре, Маэль Колум выступил вперед. До того он пристально следил, как ведут себя окружающие, не возмутится ли кто отсутствием жрицы из Форреса.
Но прав был Маэль, а не леди Брид. Коронация Мак Бетада была слишком давно, и все успели позабыть, как она происходила. А Лулах был коронован в спешке, и без соблюдения всех должных обрядов.
Пора было сделать свой ход.
Рядом с Маэлем стоял Мак Дафф, глава клана Файф. Они был одним из самых яростным противников Мак Бетада и не воспрепятствовал убийству Лулаха. Но между ним и Маэлем не было доверия. Тот, кто причастен к гибели двух королей, не побоится и третьего. А Файф – человек могущественный. Значит, надо сделать его своим союзником.
– Наш храбрый родич! – обратился к нему Маэль Колум, громко, чтоб все слышали. – Кому, как не тебе принадлежит право возложить венец на голову короля! И да сохранится это право за твоими потомками, и да не будет власть Ард Ри законна, если его не коронует глава клана Файф!
На мрачном лице Мак Даффа медленно, очень медленно появилась улыбка.
– Да будет так, – хрипло сказал он.
Глупец, – подумал Маэль Колум. Он только что лишил своим согласием права на корону себя и своих потомков.
Мак Дафф принял корону у епископа и возложил ее на голову Маэля. Потом взял его за руку и подвел к Камню Судьбы. Когда Маэль сел на камень, Мак Дафф провозгласил:
– Живи, Маэль Колум! Теперь ты – наш король!
И все собравшиеся подхватили этот клич.
Хорошо, думал Маэль Колум, – но недостаточно. Он только что перетянул на свою сторону Мак Даффа, но есть и другие. Что там было насчет подражания английским обычаям?
– Соратники мои, – сказал он, когда наступила тишина. – Я решил ввести в Альбе титул графа. И даю его всем, кто поддержал меня.
На сей раз радостный клич был еще оглушительней.
– Не беспокойтесь, господа, – с улыбкой сказал король. – При мне все будет, как при Мак Бетаде.
Песни бедного Тома
Шел дождь. И в окрестностях аббатства святой Марии, и над Касневиддом, и над Монмутширом. Ветер и дождь по осени в Уэльсе – дело обычное, но даже в ноябре порой стоят погожие и ясные дни. Однако в этом году осень выдалась особенно сумрачная и дождливая. Многие сетовали, что из-за этого – сплошные убытки, другие же считали, что из-за дождей дороги размыло, и значит, врагам сюда не добраться. Впрочем, военные действия, терзавшие Англию, не затронули южный Уэльс.
Человеку, стоявшему на берегу реки, не было дела ни до несчастий землепашцев и купцов, ни до опустошительной войны. Он просто об этом не знал. По реке проплывал корабль, и он не мог оторвать от него взгляда. Эта была всего лишь речная грузовая барка, но за хлещущими струями дождя человеку чудилось нечто иное. Что – он тоже не знал. Он вообще мало что осознавал.
Человек был бос и облачен в поношенную рясу, но вряд ли кто-нибудь принял бы его за монаха – скорей за нищего, получившего такую одежду из милости. Не было при нем ни креста, ни четок, одежда не подпоясана. Голову и плечи вместо капюшона прикрывала старая рогожа. Волосы и бороду, когда-то ярко-рыжие, а теперь потускневшие, обильно пробила седина.
Глядя на барку на реке Уай, он что-то невнятно бормотал. Временами эти звуки напоминали мычание, или пение, если не обращать внимания на прорывавшиеся в нем непонятные слова – что то вроде «фи, фо, фум». Но когда рогожа промокла, и вместе с отсыревшей одеждой прилила к телу, он вздрогнул и пожаловался в пространство:
– Бедному Тому холодно!
Никто не услышал этой жалобы, никто не ответил. Человек повернулся и потрусил по траве, почерневшей и пожухшей, в сторону аббатства.
Привратник пропустил его беспрепятственно – привык, что он приходит и уходит, когда хочет. Рыжий в рогоже ходил свободно почти везде. Конечно, в настоятельские покои, в ризницу или сокровищницу никто б его не допустил, но зачем туда соваться, когда есть кухня, хлев, огород и амбары?
Он миновал все эти привычные места и прошел к гостевому дому – тот размещался как раз за покоями настоятеля. Это было солидное строение с собственной трапезной. Чтобы попасть туда, надо было пересечь ingressus – прихожую с помещением для прислуги, и здесь он двигался с осторожностью – тут, бывало, попадались люди, в отличие от монахов, его не знавшие, могли прогнать прочь и даже побить. Но ему повезло – там было тихо, обитатели спали либо ушли. Никого не было и в зале. Со стола после утренней трапезы успели убрать. Но человек не хотел есть, он хотел согреться. Здесь был большой очаг – единственный в здании. Однако очаг был холоден. Его должны были затопить позже, к обеду – ведь за едой следовало душеполезное чтение. Темнело теперь рано, особливо при таком дожде, а очаг служил также источником света.
За трапезной располагались собственно покои для гостей – caminatae cum lectis. Они были устроены так, что обогревались от того же очага, и вообще отличались большим удобством. Оттуда доносились голоса, и человек, движимый любопытством, подошел к полуоткрытой двери. Читали по- латыни, но он привык к звучанию этого языка.
– «… младшая дочь Кордейла, понимая, что отца покорили лживые уверения старших сестер, пожелала его испытать и порешила ему ответствовать иначе, чем те: «Существует ли где, отец мой, такая дочь, которая могла бы мнить о себе, что она любит отца более, чем отца? Ведь ты стоишь столько, сколько заключаешь в себе, и столько же любви я питаю к тебе».
Проставленный магистр Груффид ап Артур приехал в аббатство из Касневидда, который саксы называли Ньюпортом, где жил в последние годы. Он вернулся в родной Уэльс, когда Оксфорд, в коем он возглавлял монастырскую школу, оказался в сердце военных действий. С тех пор, как вышли в свет и распространились по всей Британии «Пророчества Мерлина», любой город в Уэльсе рад был дать приют столь знаменитому ученому. А в аббатстве переписывали книги магистра – и «Пророчества Мерлина», и снискавшую не меньшую славу «Историю королей Британии». Последняя, впрочем, в своем нынешнем состоянии не удовлетворяла магистра Груффида, и он работал над новой версией. С ней он и знакомил своего здешнего ученика, брата Мадока из Эдейрна.
– «… взяв с собой дочь, Леир переправил в Британию множество собранных в Галлии воинов, и, сразившись с зятьями, одержал над ними верх. Затем, восстановив свою власть над всеми своими былыми подданными, он на третий год умер. А Кордейла, дочь Леира, взяла в свои руки бразды правления». – Брат Мадок закончил читать. – Прекрасно, просто прекрасно. Сравнимо с лучшими страницами твоей летописи, высокочтимый учитель. Но…
– Тебя что-то смущает?
Как всякий автор, магистр Груффид жаждал критики в свой адрес – но лишь такой критики, которая бы его устроила.
Бенедиктинец отошел от пюпитра, погрузив порядком замерзшие пальцы в широкие рукава.
– Не знаю, как выразить… Если соответствия другим историям, которые блестяще изложены тобою – о короле Артуре, о Кимбелине, не говоря уж о Мерлине – мы находим в сочинениях Гильдаса и Ненния, а также славнейших бардов древности – Талиесина и Анейрина…. но Леир? История сообщает о нем ничего, кроме имени.