Алексей же думал о том, что девушка совсем его не слушает. А может, она затаилась, набирая сил, чтобы вновь попытаться напасть и заставить силой поверить в ее бредовые мысли, затем биться в истерике, предпринимая новые попытки вырваться на волю? После очередной выходки Люсеньку искали несколько дней. Может, скитание по тайге хоть чему-то ее научило? Весьма сомнительно. Что ж, поживем – увидим. И все же Алексей был склонен верить в силу слова.
– Бывает так, что ничего уже не изменишь. И надо с этим смириться, хотя бы до тех пор, пока не будет найден выход из создавшегося положения. Но трезво оценить обстановку способен лишь разум спокойный. Вот ты утихомиришься, и мы начнем с тобой действовать. Но неторопливо, шаг за шагом, ну и с умом, конечно, стараясь не наделать ошибок. И никто не должен знать, что ты – Мила Миланская, которая заняла место их любимой Люсеньки. Тебе нужно надеть маску Люсеньки, девушки, которая так на тебя похожа, быть такой, как от тебя ждут, не смущая своим поведением окружающих и не разочаровывая. Иначе никто не сможет поручиться за состояние твоей психики.
Алексей заметил, как девушка передернула плечами, выражая несогласие. Но это лучше, чем лежать бревном.
– Ничего не поделаешь! Это вынужденная мера, направленная на избавление от навязанной тебе ситуации. Клин клином вышибают. А потому ты должна стать Люсенькой. Для всех. Кроме меня, конечно. Вот только я не знаю, как долго ты сможешь играть ее роль. Но ведь ты постараешься, правда? Просто другого выхода у нас с тобой пока нет. Мы будем каждый день встречаться, и ты расскажешь мне все о Миле Миланской, то есть о себе самой. Только так мы сможем понять, почему ты здесь и сейчас. У нас все получится. Но пусть это будет наша с тобой тайна.
Алексей тревожно посмотрел на Люсеньку, все еще не веря, что она его слушает. А если и слушает, то – слышит ли?
– Если ты сейчас откажешься, завтра мне уже трудно будет тебе помочь, а может, и невозможно. Пока ты на воле, я – твой единственный шанс разобраться во всем и сделать все возможное и даже невозможное, чтобы вернуть тебе твою украденную жизнь. Знаешь, некоторые сражения можно выиграть, лишь благоразумно и вовремя отступив. Это как раз твой случай.
– Ты кто? – Мила наконец повернулась к Алексею. – И почему я тебе должна верить?
– Я прежде всего человек, желающий помочь. В настоящее время я сам нахожусь в не менее сложной ситуации, чем ты. Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Так что у тебя появилась реальная возможность помочь не только своей бабушке, но и совершенно чужому для тебя человеку, нуждающемуся в твоей помощи.
– И чем же я могу тебе помочь? – усмехнулась Мила.
– Тем же, чем и я тебе, – общением. Я верю в то, что слово лечит. Мне от тебя нужна только эта помощь. И она тебе практически ничего не будет стоить. К тому же мы с тобой никак не будем зависеть друг от друга. Захотим – услышим один другого, не захотим – не услышим.
– И чем же ты занимался до того, как попал сюда?
– Я – свободный художник.
– Свободный! От чего? Или – от кого? – съязвила Мила.
– Вот и славно. Я рад, что ты снова становишься самой собой, – улыбнулся Алексей. – Думаю, у нас все получится.
– Я в этом не уверена.
– Значит, в твоем великосветском мире помогают только тому, кому выгодно помогать, то есть – за деньги?
– Мой светский мир – не твоя забота. А что ты здесь делаешь, в этой глуши?
– Ищу точку опоры.
– Понятно. Один потерявший разум хочет помочь другому потерявшему разум, – тихо сказала Мила и отвернулась к стенке. – Уходи! Я устала и хочу спать.
Алексей поднялся и постоял немного, ожидая, что она повернется, – разговор ведь не окончен, и его предложение о сотрудничестве повисло в воздухе. Но девушка даже не шелохнулась. Может, уснула? Не прощаясь, он тихо вышел из комнаты.
Мила тупо и безучастно глядела в угол – на паука, который прятался в собственной паутине. «Тихонечко сидит, паучок-старичок. Добычу свою ждет: маленькую, вкусненькую мушку. А мушка – это я, – думала она. – А вот кто ты, паучок-старичок? И почему – старичок? Потому что в рифму? Или потому, что подсознание сработало!» – засыпая, сделала неожиданный вывод Мила и погрузилась в глубокий и беспокойный сон: ее нервная система снова дала сбой и требовала отдыха.
Алексей сидел во дворе на завалинке, любовался чистым небом, усыпанным мириадами звезд, и оценивал ситуацию, в которую неожиданно вляпался. По-другому и не скажешь. Ему до боли жалко эту хрупкую и потерявшую рассудок девушку. Но еще больше жаль ее старенькую бабушку. Вот и пришлось пустить в ход все свое красноречие, лишь бы девушка успокоилась и не погубила ни себя, ни самую добрую старушку, какую ему доводилось когда-либо встречать.
Он прекрасно осознавал, что малое безумство порождает еще большее, а одна беда цепляется за другую. И если вовремя не остановить этот поток истерик, который несется с горы вниз, накручивая на себя новые пласты припадков и грозя все уничтожить на своем пути, поправить хоть что-то уже будет невозможно.
«Говорят, время лечит, – размышлял Алексей. – Врут. Время не лечит. Лечить может только любовь. А время лишь разрушает ситуацию и создает иллюзию излечения. И все когда-то совершенное нами незримо присутствует рядом, так как для него нет срока давности. Оно никуда не уходит, но меняется вместе с нами. Может, девушке удастся измениться и ее здоровье поправится? Тогда придется потакать ей во всем… Почему, собственно, потакать? Этого еще не хватало! Назвалась груздем – полезай в кузов. Нарекла себя Милой Миланской – пожинай плоды своей дикой популярности. Вот только ей немного не повезло со мной: я не являюсь ее фанатом».
Алексей прекрасно понимал, что добровольно берет на себя ответственность за эту не совсем здоровую девушку. А справится ли? Имеет ли право вмешиваться в чью-то судьбу? Но поступить по-другому как-то не получается. Не может он пройти мимо, если в состоянии помочь. А в состоянии ли? Не слишком ли много он воображает о своих возможностях? Ведь все, к чему мы очень серьезно относимся, делает нас зависимыми. Поэтому серьезно относиться можно только к Богу, ко всему остальному – допускается лишь с юмором. А вот страдать и сожалеть не стоит ни о чем. Получится – хорошо, нет – ничего страшного. Его дело продолжать попытки, а что произойдет дальше – решат там, наверху.
Теперь следует убедить ее нацепить личину другого человека. Иначе она своими вымыслами о Миле Миланской не только убьет себя, но и бабушку не пожалеет. Может, согласится? А там, глядишь, и все образуется со временем. «Verum est, quod pro salute fit mendacium» – «Ложь во спасение становится правдой».
Однако для того, чтобы кого-то в чем-то убедить, надо самому в это поверить. В конце концов – что наша жизнь? Игра! Почему бы не поиграть, если игра стоит свеч, если она сделает хотя бы одного человека счастливым или, по крайней мере, сохранит ему жизнь? Вернее – ей, Люсеньке.
Не совсем счастливая взрослая девушка с умом ребенка, а дети часто выдумывают свой мир, где им хорошо. Если бы люди были счастливы в той реальности, в которой живут, они бы пытались устроиться здесь и сейчас. Ее правильное восприятие существующей действительности под действием какой-то стрессовой ситуации дало сбой. Ей страшно и неуютно, поэтому она придумала свой удивительный и прекрасный, счастливый и безоблачный мир, в котором чувствует себя любимой, защищенной. И когда у нее пытаются отобрать придуманную жизнь, она всеми силами стремится защитить ее от разрушения.
Но почему она так зациклилась именно на образе Милы Миланской? Неужели только потому, что они похожи? Да мало ли на свете внешне схожих людей, никто же из-за этого с ума не сходит. А может, все-таки сходит? Они и в самом деле поразительно похожи. Каждый день лицезреть свои фотографии в модном журнале и видеть себя, словно в зеркале, – испытание не для всякого смертного. Так, пожалуй, не только у ненормального, но и здорового крышу снесет.
Из дома вышла старушка, присела рядом с Алексеем.
– Не спится? Вот и мне тоже. Алешенька, ты мне поможешь баньку истопить? Мучается она очень. Нужно снова Люсеньку полечить. Я ее бульончиком напоила, а туда настоя травок сонных подлила, чтобы она спала крепко. Прощупала ее всю: живого места ведь на ней нет, так расшиблась, сердечная. Хорошо еще, что без переломов обошлось. Пока лечу, она спать будет, чтоб не мешала. А ты мне поможешь. Может, и сам выучишься, как надо лечить. Вдруг когда-нибудь пригодится. Никогда ведь не знаешь, как оно в жизни обернется.
– Вы думаете, лечение поможет?
– А-то как же, конечно, поможет! И не думаю я, а знаю точно. Боль у нее пройдет, она снова жить захочет. А как жить захочет, мы с тобой ее уговорим-умаслим, чтобы она эту Милу Миланскую больше не вспоминала.
– Разве это возможно?
– На свете все возможно. Даже мысли ее дурные стереть.
– Каким образом – гипнозом, что ли?
– Нет. Травы специальные есть и заговоры целительные, которые память удаляют. Человек просыпается и начинает жить с чистого листа, как будто только что родился.
– И вы собираетесь сейчас это с ней проделать?! – поразился Алексей.
– Что ты так испугался-то? Не собираюсь я делать это именно сейчас. У нее пока все нормально. Только немного подлечить, и ум обратно на место станет. Сначала сама полечу, а там и к Святому озеру с ней сходим, чтобы Люсенька очистилась душой и телом. Я от нее ни за что не отступлюсь. А если уж ничего не поможет, то придется пойти на крайние меры, иначе она сама себя погубит. Не в сумасшедший же дом ее определять, в самом-то деле. Работала я там как-то, по молодости еще. И скажу тебе прямо: не приведи господи там когда-нибудь оказаться! Несколько лет за ними наблюдала, только ни одного вылечившегося так и не увидела. Даже наоборот.
– Что – наоборот?
– А то, что врачи через какое-то время сами становились похожими на своих пациентов, отличались разве что одеждой. Сумасшедший – это ведь кто? Это человек, у которого любовь заслонена бесконечными желаниями. Такого человека мучают всякие страсти, он очень ревнивый, завистливый, обидчивый. Поэтому психически больному священник частенько гораздо нужнее бывает, чем врач. Сознание этого человека ясное, а вот душа его сошла с ума.
– Значит, будете лечить Люсеньку?
– Нет, Алешенька. Не я буду лечить Люсеньку, а мы с тобой вместе будем ее лечить. Пойдем, касатик. Буду тебе передавать знахарские премудрости. Знания за плечами не носить. Глядишь и пригодятся.
Глава 6
Я щепка, плывущая по течению
Мила ходила с дядюшкой по розарию и рассказывала ему о розах, которые они не успели посмотреть в прошлый раз. Ярко светило солнце, отражаясь огненными бликами на лепестках крупных соцветий и придавая им сказочный вид. Над головами летали и пели птицы, рядом топтались любопытные павлины, то и дело распуская роскошные веера хвостов. Рай, да и только.
– Итак, мы остановились на моих любимых желтых розах и твоих любимых немочках, – произнесла с пафосом Мила.
– Ну-ну, родная, покажи класс, – подзадорил дядюшка Милу.
– Альбрехт Дюрер – исключительно крупные, махровые, персиково-абрикосовые цветки. Выглядят так, будто нарисованы кистью художника. А это Эльф – просто идеальная роза для романтического сада с необыкновенными цветками цвета слоновой кости и бледно-зеленым нюансом в основании.
– Молодец, Милочка. А вот эти очаровательные флорибунды?
– Эти – несомненно, выведены не без помощи известного французского селекционера Мэйланда: Бернштейн Роуз – густомахровый цветок с шармом «под старину» и теплой, янтарно-желтой окраской; Голдбит – грациозные ярко-желтые бутоны длительного и обильного цветения; Лавли Грин – потрясающий эксклюзивный оттенок соцветий – кремово-белый с салатовым отливом; Санлайт Романтика – чашевидные цветки с ностальгическим шармом, веселая солнечная окраска лепестков. Ну как? – спросила Мила дядюшку. – Хорошая из меня ученица?
– Вне всяких похвал, солнышко! Я потрясен! Я восхищен, какая ты у меня умница! Милочка, дорогая, а когда ты думаешь возвращаться? – вдруг спросил он.
– Откуда возвращаться? – Мила с недоумением уставилась на дядюшку.
– Из тайги. Мне без тебя так плохо, что ты себе и представить не можешь!
Мила вздрогнула и… проснулась. Она открыла глаза, затем снова закрыла и снова открыла. Нет, видение не исчезло. Те же бревенчатые стены с паклей, те же метания мыслей, попавших в ловушку то ли сна, то ли чудовищной действительности.
«А может, мы все же договоримся, что эта непонятность – сновидение? – сделала она попытку, мысленно обратившись неизвестно к кому. – Я потерплю еще денечек, а потом проснусь, да?» – и Мила закрыла глаза.
Она проспала почти до обеда. Старушка иногда заглядывала к ней в комнату и радовалась: спит – значит, выздоравливает. Наконец Мила открыла глаза. Боли больше не беспокоили, поэтому она была способна размышлять и анализировать.
«Итак, сон продолжается, – недовольно думала она. – И что же теперь мне делать? Смириться и притвориться для всех Люськой, как советовал Алеша? Или снова начать бунтовать? Если все вокруг сумасшедшие, а я одна нормальная – это может быть только сон, – попыталась она рассуждать здраво. – Если это сон, то рано или поздно он должен закончиться, и тогда я проснусь. Если сон продолжается, а я не просыпаюсь, значит, я не сплю. А если я не сплю, то я действительно сумасшедшая. Стоп! Если я считаю себя сумасшедшей, то я уже не сумасшедшая! Хоть один псих добровольно признает самого себя психом? Нет, конечно! Не дурак же он в самом-то деле. Значит, я абсолютно здорова. А если я здорова, то, выходит, что я… дура?! Да еще какая, если вляпалась в эту историю! Однако это лучше, чем сумасшедшая. А если я нормальная, то все, что со мной происходит, – чья-то злая воля. Нет, не Бога. Это злая воля какого-то конкретного человека. Тогда получается, что Бог зачем-то допустил это зло? Надо срочно поговорить с Алешей. Иначе я действительно сойду с ума».
Конец ознакомительного фрагмента.