«В День Страшного суда, – успел сказать Рейд, когда его уводили из зала суда, – вы предстанете перед своим Господом и перед моим Господом, и тогда мы непременно разберемся».
Пустота звуков
Джо отложил книгу и отпил виски. Единственный кубик льда звякнул о стекло. Шторки на иллюминаторах были опущены, и самолет погрузился в темноту. Как и тот парень в книжке, Джо сидел у иллюминатора, а рядом с ним никого не было. Впереди и позади него, по всему самолету люди спали, как личинки шелковичных червей в мягких коконах. Ему слышны были звуки их жизней, легкое похрапывание и верченье их тел туда-сюда, и он жалел, что тоже не уснул. Книжки эти не очень-то подходят для воздушных перелетов. В них полно взрывающихся самолетов, взрывающихся зданий, взрывающихся поездов, взрывающихся людей. Читать их – все равно что читать результаты исследований морга, наполненные фактами и цифрами, все из которых связаны со смертью. Джо не понимал их. Он раздумывал над словами судьи в книге. Судья сказал, что войны никакой нет, или, точнее, сказал, что смертник с бомбой, Рейд, никакой не солдат: он преступник. Только Джо представлялось, хотя он этого и не понимал, что как раз война-то в книжке и ведется. Он не знал, зачем и ради чего она велась: шло идеологическое сражение, о каком он понятия не имел, – только не понимать вовсе не значит отрицать, что это существует. По-видимому, судья, как и он сам, не понимал этого, не мог понять этого, а потому и не принимал это за то, чем оно являлось. Все-таки, чтоб войну объявить, достаточно и одной стороны.
Вздохнув, Джо закурил сигарету, он заранее взял билет на место в хвосте, и, когда на конце сигареты наросло много пепла, стряхнул его в небольшую металлическую пепельницу в ручке кресла. Жаль, нельзя было в иллюминатор поглазеть. В самолете было сумрачно и тихо. Наушники у него были, но в них звучала одна только консервированная музыка. Завтра он будет в Париже. На этом перелете он летел назад во времени, часы отпадали тем больше, чем дальше он улетал, это походило на сбрасывание старой кожи и появление новой в какой-то точке, с какой началось движение. Сегодня он будет в Париже. Теперь уже – вчера.
На борту самолета времени не было. Здесь он существовал в пузыре застывшего времени, времени остановленного, сохраняемого, час посадки содержался внутри замкнутого в металл пространства во все время нахождения в воздухе. Джо покачал головой: вон как воображение взыгралось. А всего-то и делов, что часовые пояса пересекаем. Завтра он переведет часы, и дела не будет до того, сколько времени на другой стороне мира.
Он докурил сигарету, во рту оставался привкус пепла. Допил виски, погоняв его языком во рту, пройдясь языком по зубам, и проглотил спиртное, ощутив пустоту в желудке. Нажав кнопку, выключил верхний свет, откинулся, опершись головою о спинку кресла. Повсюду вокруг него слышалось гудение самолета, и он позволил звукам затихать на нем, пока не оказался в полном одиночестве, а остальное полетное человечество не истощилось в ничто – в пустоту звуков.
Часть вторая
Тайник
Повсюду есть приличное местечко, чтоб выпить
Найти толстяка оказалось нелегко.
Джо приземлился в Орли, на поезде доехал до Парижа, зарегистрировался в небольшой захудалой гостинице у подножия Монмартра. Орли был сплошной суетой из бетона. На трапе, когда они сходили с самолета, один человек поскользнулся и упал, ударившись головой о землю. Рядом со зданием аэровокзала стояла статуя французского генерала, на небольшой бронзовой табличке значилось: «Шарлю де Голлю, лидеру вооруженных сил „Свободная Франция“, Лилль 1890 – Алжир 1944. „Сражающаяся Франция взывает к тебе“». На бетонном основании краской из баллончика выведена поблекшая, частично заляпанная птичьим пометом надпись. Она гласила: «У Франции нет друзей – только интересы. ШДГ».
Поезда были полны народу, сиденья потертые. Боковины вагонов расписаны краской из баллончиков, в обивке зияли прожженные дыры. Гостиничный номер Джо был на третьем этаже с видом на узкую, взбиравшуюся в гору улицу. Прямо у входа в гостиницу стоял человек возле перевернутого картонного ящика и предлагал прохожим шанс найти даму, руки его непрестанно двигались, а в них передвигались и три игральные карты рубашкой вверх, меняясь местами. Джо смотрел в окно и курил. Он чувствовал себя не отдохнувшим, усталым, но никак не мог уснуть. В номере было жарко и душно, грязное парижское лето начинало сердито отрешаться от зимней спячки.
Первый этап расследования оказался довольно легким. Адресом для «Медуза Пресс» служил номер почтового ящика, за которым следовал цифровой индекс. Обратившись в местное отделение La Poste, он выяснил, что индекс указывает на месторасположение почты в 8-м округе.
«Это старое почтовое отделение на бульваре Осман», – сообщил ему служащий. Номер дома был 102. Он намеревался сходить туда, но сейчас, скорее всего, это было бы слишком поздно. Слежку он установит завтра, пораньше. Джо встал. Номер его был почти пуст: узкая односпальная кровать, серое одеяло, не очень белые простыни, комод, бывший то ли антикварным, то ли старой рухлядью (все зависело от точки зрения), грязные красно-коричневые занавески, на стене фотография бывшего французского президента Сент-Экзюпери[13] на голубом фоне, раковина. Душ и туалет находились в конце коридора. На комоде стояла пепельница. Пахло каким-то дезинфицирующим средством. Джо вышел из номера и закрыл за собой дверь.
Прошелся вниз по лестнице до первого этажа, кивнул алжирцу за стойкой и проследовал на улицу. Шляпы вернулись в моду, заметил он. Прошел мимо картежника-виртуоза, в уличном ларьке ниже по улице купил черную широкополую шляпу и тут же надел ее набекрень.
– У-у-у, очень мило, месье, – одобрила крупная африканка за самодельным прилавком из яркой ткани. – Ледям очень понравится.
Джо улыбнулся и расплатился. Очень хотелось выпить. Он прошелся бульваром Рошешуар к площади Пигаль.
– Эй, не желаешь компанию? – произнес голосок. Девчушка стояла, опершись спиной о стену и слегка скрестив ноги. Она осенила его улыбкой. Крашеная блондинка, длинные коричневые ноги и очень коротенькая юбочка. Улыбка ее была прелестна, но как-то не выглядела искренней. Стоя здесь, девчушка сама казалась до странности эфемерной, словно мираж на городской улице, мерцающий в смутном воздухе. Чувствовался слабый, но устойчивый запах спиртного.
Джо покачал головой.
– Девочки не привлекают?
Он пожал плечами и пошел мимо. Девчушка у него за спиной не унималась:
– Мальчики тебе нравятся? Могу подыскать тебе мальчика. Или можем все вместе повеселиться, что скажешь? Тебе какой цвет нравится?
Что-то в ее голосе, то, как перехватывало его, когда она выговаривала последние слова, некая падающая интонация, заставшая его врасплох: было в ней что-то от одиночества, что-то причиняющее боль, саднящее, – и он обернулся.
– Мне нравится цвет виски, когда кубик льда только-только начинает таять в стакане, – сказал он. – Когда поднимаешь стакан на просвет и разглядываешь напиток со дна, это похоже на небо после того, как дождь перестал.
Девчушка рассмеялась.
– Мне-то самой нравится его цвет, когда он чистый.
– Тут есть поблизости приличное местечко, где выпить можно?
– Отсюда, где я стою, – проговорила девчушка, – повсюду есть приличное место, чтоб выпить.
Теплое, безопасное местечко
Они сидели в общительном покое на двух высоких табуретах за широкой деревянной стойкой. Где-то на Пигаль. Девчушка пила свой скотч чистым. Джо свой – с одним кубиком льда. Внутренне он был убежден, что это отличает его от пьяниц. Раз бросил кубик льда, значит, ты просто отдаешь должное напитку. Девчушка опрокинула в себя две порции, едва они зайти успели. Странно, но теперь она не казалась такой эфемерной, мерцающая дымка развеялась, тело ее сделалось цельным, очень реальным и очень близким. Она поймала его на том, что он ее рассматривает, ухмыльнулась и сказала:
– Мне надо пить и пить, чтоб я не исчезла.
И подняла стакан в молчаливом тосте. Они выпили. Джо подал знак: еще две порции.
– Я тебя тут раньше не замечала, – сказала девчушка. – Ты новенький?
Вопрос был странным, но он просто сказал:
– Только что попал сюда.
Девчушка кивнула, казалось, удовлетворенно. И посочувствовала:
– Тяжко поначалу, да? Такое место странное.
Джо снова посмотрел на нее. Коричневая кожа, длинные волосы, черные у корней. Большие миндалевидные глаза смотрели на него проникновенно. Девушка икнула и принялась хихикать. Джо улыбнулся. Интересно, подумал, откуда она. Французский у нее безупречен. Алжир? Откуда-то из Северной Африки, решил он.
Девчушка вытащила из потайного кармана мягкую пачку «голуаз», достала сигарету.
– Хочешь?
– А то.
Он прикурил обе сигареты от «зиппо». Девушка выгнула бровки и выпустила кольцо дыма, поплывшее над стойкой.
В баре было темно и накурено. Над одним концом стойки будто в забытьи вращался вентилятор. Никакой музыки.
– Такое приватное местечко, да? – произнесла девчушка. И не понять, с ним ли она говорила или сама с собой. – Сидеть тут это все равно как… У меня когда-то мышка была. Когда я была маленькой. Я ее в кармане носила. Так иногда она высунет носик и нюхает воздух, но по большей части ей нравилось в кармане сидеть, а я, бывало, представляла себе, каково это там было – тепло, темно и безопасно. Порой и мне тут так же. Когда могу себе позволить такое.
– Карманная вселенная, – возгласил Джо, и девчушка засмеялась.
– Карманная вселенная, – повторила она. – Это забавно.
Они сидели, курили, пили, мир сжался до теплого, безопасного местечка, и Джо, подняв свой стакан, следил, как изменяется цвет по мере того, как тает лед, а девчушка опять смеялась. Там, снаружи, мог быть ясный день, или полночь, или любые часы между ними, но внутри время было чем-то сдерживаемым, плененным и недвижимым.
Джо не помнил, с чего он заговорил о книжках. Метод такой был: вначале ощущение, что девушка будет знать, но еще и логика, та, что издатель, специализирующийся на определенного сорта книгах, может оказаться известен здесь, в районе площади Пигаль, которая сама будто специализировалась на того же толка фантазиях. Словом, он спросил:
– Ты читала когда-нибудь книжки о «Вершителе суда»?
Взгляд девчушки оживился. Она кивнула – медленно – и выдохнула полные легкие голубого дыма.
– Да… – выдавила на излете.
Знаком он заказал еще две порции. Девчушка улыбнулась и погладила его по руке. В голове он ощущал легкость, в тяжелом воздухе повисло облако дыма. Джо ждал. Вентилятор в углу бара в забытьи посвистывал с одышкой, и Джо следил, как перемещался дым над стойкой.
– Их ведь здесь издают, верно? – втиснул он вопрос в молчание девушки. – В Париже.
Взгляд девчушки изучающе оглядывал его, сообразил он. Глаза ее были глубоки и темны, как пустые колодцы.
– Да… – опять выдавила она. Отвела от него взгляд. Подошел бармен с заказом, но девушка отпихнула свой стакан: – По-моему, мне уже хватит, – произнесла она, не обращаясь ни к кому в отдельности. Джо глянул на ее фигуру и вынужден был признать: она права. И все равно ждал.
По-видимому, как раз его молчание и заставило ее колебаться и в конце концов снова обратиться к нему. Она уже двинулась слезать с высокого сиденья.
– Ты один из них? – спросила. Он не понял, что имелось в виду, но ответил:
– Нет.
Девчушка, ткнув, затушила сигарету в пепельнице – с силой.
– Они тоже хотят его найти, – заговорила она. – Лучше бы им оставить Папу До в покое.
– Кто это Папа До?
Она покачала головой:
– Я лучше пойду.
Наделила его улыбкой. Повернулась к нему в профиль – уже отделавшись от него.
– Подожди, – остановил ее Джо. – Прошу. Мне нужно знать.
– Зачем? – бросила девушка. И полностью повернулась к нему. – Зачем? – повторила, глядя ему в глаза, будто выискивала в них что-то, но не находила. Повела плечами: жест вышел усталым, утомленным, – покачала головой и ушла. Дверь бара мягко закрылась за ней.
Пустые соты в медовом улье
Алжир, белый город, Альжер-ла-Бланш, вставал из Средиземного моря, как мираж. Его белые дома рассыпались, словно выбеленные солнцем китовые кости. Шагая по набережной моря, разом увидишь и Большую Мечеть, и казино. Здесь Альбер Камю учился в лицее, а потом и в университете. Одиннадцатого декабря два взрыва прогремели с интервалом в десять минут: один в округе Акун и один в районе гостиницы «Гидра».
Оба были вызваны машинами, набитыми взрывчаткой. В обеих находилось восемьсот килограммов взрывчатых веществ. Второй взрыв произошел в 9.52 утра на Эмили-Райен-стрит, между зданиями представительства Организации Объединенных Наций и УВКБ ООН – Управлением Верховного комиссара ООН по делам беженцев.
УВКБ ООН разместилось в скромном здании, белом с голубыми тентами над окнами, выходящими на улицу. Над дверью висел флаг, имелся небольшой дворик, табличка перед входом. В здании хватало места для двенадцати штатных сотрудников. ООН в целом имела на месте по найму сто шестнадцать алжирских служащих и еще восемнадцать – других национальностей. Взрыв смел здание и обрушился на представительство ООН напротив, обдирая стены и хороня людей под обломками. Среди погибших были семнадцать служащих ООН (алжирцы, датчанин, филиппинец и сенегалец). Был убит полицейский, охранявший учреждение, а также почтовый курьер внутри здания ООН. Погибли при взрыве и еще пять человек, жившие поблизости. Сорок служащих ООН получили ранения, некоторые – тяжелые. Человек, правивший грузовиком со взрывчаткой, погиб первым.
Многие из уцелевших оставались на месте, помогая расчищать завалы, разыскивать погребенных под ними людей. Среди них оказалась и уже несколько месяцев беременная уборщица помещений ООН.
За двадцать две минуты до этого, в 9.30, на другом конце города произошел взрыв возле Высшего Конституционного суда. Здание, выполненное в мавританском стиле, отстроила китайская строительная компания. Когда стены обвалились, кабинеты и залы внутри стали похожи на пустые соты в пчелином улье. Полностью принял на себя силу взрыва проезжавший мимо автобус, битком набитый ехавшими на занятия студентами университета Бен-Акун: все его пассажиры обратились в нечто, напоминавшее раздавленных куколок.
Один из нас
В тот вечер Джо в одиночестве сидел в затемненном кинозале и пялился на игру света на экране да на пляску пылинок в луче проектора. Фильм был старый, еще тридцатых годов, черно-белый, и народу в кино было немного. Джо сидел сзади, один на целом ряду, и вид на экран ему никто не загораживал. Над его головой луч света из проектора лился плотным потоком и обращался, ударяясь в далекий экран, в старые образы. Состоял фильм, похоже, из нескольких дурашливых интермедий. Разум Джо напоминал сигаретный окурок, раздавленный в воде – так же грязен и влажен. Он все никак не мог уснуть. В баре просидел, пока солнечный свет за окнами померк и стали оживать уличные фонари. Он заказал себе еду: блюдо дня, каковым оказалось рагу из бобов, жирного мяса и моркови, подававшееся с хлебом. Бармен, принеся тарелку с блюдом, спросил:
– Ищете Гречанку?
Еда пахла приятно, и желудок Джо заворчал. Мелькнуло воспоминание о женщине, встреченной им в аэропорту. «Еда на борту, это все, что я могу себе позволить», – сказала она тогда. Джо поморщился. Подняв ложку, задумался над вопросом бармена. А тот терпеливо ожидал. Голова у него была лысая, нос вздернутый и все руки волосами поросли. Глаза ясные, спокойной голубизны.
– Я не знаю, – произнес Джо. – Я ищу?
Бармен пожал плечами:
– Не мое дело, – любезно произнес он. – Приятного аппетита.
Джо ел. Бармен вернулся к протирке бокалов. Когда Джо доел, бармен подошел и забрал тарелку.
– Подождите, – остановил его Джо.