Соскочил с велосипеда, бросив его под забор, подскочил к жене, обнял, закружил и потянул за руку на сеновал, где мы теперь ночевали.
– Тимоша, Тимоша…, ты чего? Мама ведь на огороде…, – слегка испуганно шептала мне в спину, но сама чуть ли не бежала за мной и с готовностью рухнула на постель, как только за нами захлопнулись ворота….
…. Как хорошо быть молодым. Я расслаблено лежал на спине, лениво наблюдая за танцем пылинок в ярком солнечном луче. На моём плече тихо посапывала Агаша, уснувшая прямо сразу после бурного секса, а я снова погрузился в свои размышления.
На дворе начало июля 41 года. Красная армия в приграничных сражениях разгромлена и беспорядочно огрызаясь, откатывается на восток. Местное население брошено на произвол, оно напугано и шокировано победами немцев и сейчас в основном заняло выжидательную позицию. И никто сейчас по доброй воле не пойдёт в лес воевать против победителей. Всё это начнётся только через год – в 42 году. И сейчас, просто бесполезно раскачивать эту лодку. Тем более здесь, на бывшей польской территории, которая под советской властью была всего два года. Тут до настоящего советского населения, до старой границы километров двести пятьдесят. Да меня сразу сдадут, как только начну тут всех шевелить.
Я вовремя сдержал тяжёлый вздох, чтобы ненароком не разбудить Агашу. Куда ни ткнись везде какая-то засада. То есть придётся ждать целый год, потом где-нибудь в мае, двигать за старую границу и искать там партизан, чтобы влиться в их ряды. Да…, наверно так и надо поступить. Ладно, решаем следующим образом – выжидаю пару месяцев, собираю информацию и разживаюсь оружием. И потом принимаем адекватное решение.
Приняв такое половинчатое решение, которое на данный момент было самым правильным, я моментально успокоился и провалился в здоровый, молодой сон и не слышал, как тихо скрипнули ворота сеновала и туда заглянула мама. Поглядела на нас, перекрестила и осторожно закрыла за собой сеновал.
Глава четвёртая
Прошло даже больше чем две недели, отпущенные на восстановление здоровья. Я целыми днями откровенно бездельничал, наслаждаясь свободой, которой мне не хватало в той жизни. Иной раз, после обеда, мама отпускала со мной Агашу и мы убегали с ней на речку, где у нас было наше любимое место. Я накануне мариновал мясо, отец отливал мне поллитровочку весьма неплохого самогона. На речке разжигали костёр и наслаждались отдыхом – купались, сидели у костра, ели жаренное мясо, снова купались и грелись, но уже занимаясь любовью. Вечером возвращались домой усталые и счастливые, а глядя на нас мягчели лица отца с матерью и братьев, если они в это время заезжали к нам.
Кстати говоря, на сексе я и прокололся. В один из таких дней, прижавшись ко мне, когда мы лежали после очередных утех на горячем песку, Агаша приподнялась и, глядя мне в глаза, вдруг сказала.
– Знаешь, Тимоша, гляжу я на тебя и вроде бы ты вот тут мой, прежний Тимоша, но в кровати и сейчас ты ведёшь себя совсем не как мой тот Тимоша. Тот был другой – ласковый, робкий, – она тихо рассмеялась, – неумелый и не умел целоваться. И вообще, после тюрьмы и контузии, обликом вроде бы мой Тимоша и вроде как ты играешь в Тимошу, но очень часто в тебе прорывается другой человек – сильный, уверенный в себе… Как всё равно подменили тебя….
Она замолчала пристально глядя на меня, а я рывком приподнялся, опёрся на локти, чертыхнувшись про себя: – Чёрт, а ведь действительно. Можно играть роль контуженного, потерявшего память, а внутреннюю психологию, секс не подделать, не скопировать, особенно перед любимой и любящей женщиной. Это прокол и серьёзный, – всё это пролетела внутри меня, а вслух довольно резко спросил.
– И что?
Агаша тихо засмеялась и пощекотала травинкой мои щёки: – А мне такой, какой ты сейчас гораздо больше нравишься. А как ты меня любишь, Уууууу…, – и она, откинувшись на спину, так довольно замурчала, томно закрыв глаза, что во мне всё забурлило и я сильно прижал её к себе и губами нашёл горячие губы, чувствуя, как она ответно потянулась ко мне.
Усталые и умиротворённые от любовных утех, мы молча лежали, прижавшись друг к другу, потом повернулся к ней и спросил: – А что так заметны мои изменения?
Агаша в задумчивости сломала брови, помолчала немного: – Да все заметили, кто больше, кто меньше и обрадовались этому. Я тут слышала случайно, как Ефим отцу сказал – Нечего было ждать, когда с помощью красных это получилось. Давно надо было самим ему устроить встряску, чтобы мозги на место встали. Вот вернётся к нему память, совсем настоящим казаком станет….
Хотя и в этом проколе были свои плюсы и теперь все странности моих поступков можно смело списывать на контузию. Другое меня беспокоило и внутри себя побаивался, что это может затянуть меня. Умом понимал: вокруг нас, в половине мира шла жестокая мировая война и каждый день, в боях и сражениях, на море, суше и в воздухе гибли десятки тысяч человек, а я жил и наслаждался на этом благословенном пяточке земли полноценной жизнью и ни что не напоминало о войне. Немцев видел всего два раза. Дней десять назад, Кондрат и Ефим с согласия отца пригласили в гости коменданта города Стаховец и они приехали – комендант, пожилой и серьёзный гауптман, неплохо говорящий по-русски, его заместитель, совсем юный лейтенант, вообще не говорящий по-русски. И ещё один немец в чине майора, который скромно держался в тени коменданта и старался быть на втором плане, больше слушал, с любопытством наблюдая за присутствующими казаками. Говорил только по-немецки, но подозреваю, что он отлично знал русский. Как потом Кондрат рассказал, это был немец, руководящий перед войной диверсионными отрядами. В том числе группами Кондрата и Ефима.
– Разведка… – ещё тогда подумал я и как начитанный человек о немецкой разведке из прошлой жизни, прикинул про себя, – приглядывается, сволочь, на будущее, как нас потом использовать с большей пользой.
Сначала гости заехали к Кондрату, где был накрыт щедрый стол, которым приятно удивил гостей. Комендант поощрительно протянул – Ооооо…. А юный лейтенант, не умеющий ещё контролировать свои эмоции, чуть ли не по щенячьи восторженно повизгивал. Ну и мы, вся родня и близкие к ней люди тут же присутствовали. Сели за стол. Отец, как самый старший, произнёс почтительно тост и с уважением первым чокнулся с капитаном, а потом с остальными немцами. Полчаса за столом и пошли показать хутор гостям. По пути зашли во двор Ефима, где стоял в тени такой же обильный стол. Присели на полчаса и пошли дальше. Следующий стол стоял уже у нас во дворе, где мы опять приземлились и здесь произошёл казус. Лейтенантик быстро набрался и отключился. Комендант недовольно поморщился и лейтенанта тут же подняли на руки и осторожно отнесли в дом на кровать. А вот комендант и майор держались молодцами. Да, выпили и от русского гостеприимства, выпили прилично, но и вели себя тоже прилично и культурно. Да…, дистанция конечно чувствовалась и это была положенная дистанция между строгим начальством и подчинённым. С их стороны совершенно отсутствовало высокомерие и никак не ощущалось, что они победители. Освободители – Да. По крайней мере для нас – для этих казаков, которые реально боролись с большевиками.
И всё-таки к концу прогулки по хутору, в ходе которой гости и мы зашли ещё в несколько дворов и присаживались за столы, комендант и майор были крепко вдатые и идти уже могли с трудом. Пригнали быстро в последний двор, где мы находились, их машину, бережно их туда загрузили. Лейтенанта, так и не проснувшегося положили на сено в повозку с колёсами на резине, чтобы не растрясло и под почётным караулом из десяти казаков на конях, сопроводили обратно в город.
На следующий день, вечером пришёл к нам Ефим и рассказал, что гости остались очень довольные гостеванием и осталось отличное впечатление о самих казаках, пообещав всемерную помощь в организации полиции. Да и в других делах тоже. И у хуторских казаков тоже сложились хорошие впечатления о немцах.
А второй раз видел уже немецких солдат. Меня с собой позвал отец и мы поехали на городской рынок, где ему надо было прикупить разного товара. Вот там и увидел немецких солдат из комендантского взвода, которые без оружия и совершенно спокойно ходили по рынку, что-то покупали, весело общались с продавцами и вели совершенно не как победители. Правда, это были солдаты в возрасте, когда шалость молодости давно поутихли.
Наверно, поэтому эта психологическая несовместимость – война, идущая где-то далеко и мой отдых, совершенно не задевала меня. Хотя прекрасно видел, что и здесь, где не стреляли, никто не погибал и ещё не было репрессий, но люди жили в напряжении, с опаской ожидая, что им принесёт новая жизнь. Наверно не хватало некого толчка, который помог бы мне увидеть в немцах врагов, которых нужно безжалостно уничтожать. Да и в полицаях, которые из-за ненависти ко всему советскому перешли на сторону врага. Хотя и тут сложностей было полно. Что такого могло случиться, чтобы отца, Силантия Ивановича, братьев Кондрата и Ефима, других казаков, которые окружали меня, я стал ненавидеть и решил их убивать. Ведь, несмотря на столь небольшое время, какое пробыл среди них, они мне стали близки.
Но в тоже время прекрасно понимал, что время безмятежности утекает и скоро меня поставят перед выбором. И скорее всего это случиться сегодня. Последние недели братьев я видел лишь изредка. Они полностью погрузились в организацию полиции, налаживанием службы и сутками пропадали в Стаховце. Немцы сдержали своё слово. Как похвастал Кондрат, майор дал команду и выделили хорошую партию трофейного, советского оружия доставшееся немцам от разгромленных частей Красной армии в приграничье. А также выдали со складов, тоже трофейную, но польскую форму и теперь новоявленные полицейские щеголяли, в отличие от других районных полиций, как гордо и ревниво делился Кондрат, рассказывая, что те ходят в таком разнобое одежды, что иной раз и не понять кто перед тобой стоит – то ли полицейский, то ли вооружённый деревенский пастух. Но также надо было отдать должное и деловой хватке Кондрата и Ефима, с которой они вели все свои дела.
И саму полицию организовали по-умному. Власть взяли в свои руки в районе и казачьи хутора грамотно прикрыли. Костяк полиции составили хуторские казаки, командные должности тоже в большинстве заняли свои. Саму полицию братья разделили на две основные части. Городскую и хуторскую. Немецкому коменданту, который не доверял полякам, он лукаво объяснил такую организацию следующим образом. Для тех, кто в городе обосновались, зоной ответственности будет бывшая советская часть района, а хуторской опорный пункт, численностью в 30 отлично вооружённых полицейских, будет контролировать польскую территорию, которая от хутора на запад тянулась аж 30 км, а в случае необходимости каждая часть будет привлекаться для помощи другой. Так что Кондрат, который стал начальником районной полиции и Ефим, возглавивший хуторской опорный пункт, помимо всего надёжно прикрыли все казачьи хутора. И теперь полицаи и службу спокойно могли нести и хозяйством заниматься, что было немаловажным. Много пришлось помотаться и по округе, назначая старост селений, одновременно подбирая из местных полицаев, чтобы они уже несли службу у себя в деревне, помогая старостам. Это, как правило, три-четыре человека на каждое село.
Не упустили они из виду и гражданскую власть и вскоре в городе появился бургомистр, со своей администрацией, полностью лояльной моим братьям. А как быть не лояльным, если там на 80% были либо люди обязанные им, либо друзья-товарищи, а остальные 20% это необходимые в таком деле специалисты.
Отец тоже не отставал от сыновей, вставал спозаранку, запрягал пролётку и уезжал в город, а вечером возвращался, весьма довольный проведённым днём. Особо он своими делами там не делился туманно рассказывая о будущих перспективах, и в мои дела и гулянки не лез, лишь загадочно поблёскивал глазами, когда поглядывал в мою сторону. Все дела по хозяйству на это время возложил на старого товарища и теперь седой казак, приходил утром к нам, солидно здоровался со мной и матерью, строил около амбара четверых подёнщиков из поляков соседнего села и нарезал им задачу.
И вот вчера, под вечер, вернулись вместе на хутор отец с Кондратом и Ефимом. Братья, не заезжая к нам разъехались по своим домам, а отец за ужином объявил.
– Всё. Все дела с божьей помощью закончили, а теперь можно и отдохнуть. Завтра устраиваем сабантуй. Утром тебе, Клавдия Петровна, в помощь придут Глафира и Марья и накрываем стол. Давно мы не сидели семьёй.
Вот с утра и закрутилось. И не только у нас, а практически чуть ли не в каждом дворе. И готовилось не только на своих, но и на гостей. Так что гулянка намечалась обще хуторская и дня на три. Мужчины тоже не бездельничали, натаскали воды в баню, за скотом ухаживали и много чего другого нуждалось именно в мужских руках. К обеду женщины управились и чинно потянулись в баню, а потом помылись и мужики.
И сейчас мы вчетвером сидели в тенистом углу двора, чистые, разморённые. На небольшом деревянном столике стояли сто граммовые стаканчики мутно-зеленоватого цвета, простая закуска, литровая бутыль синеватого самогона с высоким и узким горлышком и мы уже опрокинули по стаканчику.
– Пашка, – позвал старшего сына Кондрат и когда тот подскочил к нему, приказал, – принеси сюда зелёную сумку, что принесли.
Четырнадцатилетний Пашка сорвался с места и нырнул в дом, а через пару минут принёс отцу сумку из плотного брезента. Сдвинув стаканы и закуску на край столика, Кондрат из сумки стал доставать небольшие полотняные свёртки, где по характерной конфигурации можно было запросто догадаться – там завёрнуто оружие.
– Батя, мы тут с Ефимом посоветывались и решили подарить тебе и Тимофею по пистолету. Долго думали какой тебе? Но подфартило и через коменданта достали тебе парабеллум, – Кондрат развернул чистую тряпицу и положил перед отцом пистолет, в коем я сразу признал Р38.
– Ух ты…, – восхитился отец и взял в руки пистолет, – знатный подарок, только куды его мне? У меня ж винтовка есть….
– То винтовка, а это пистолет. Сунул в карман и ходи себе… И не видно и легко достать. Ну, а тебе, Тимофей, советский трофей. Держи, – и протянул мне другой свёрток.
Сдерживая радость, степенно развернул полотно и из него, тускло блеснув воронением, показался пистолет ТТ: – Ооооо…. Ну, Кондрат…., ну, Ефим… Ну, спасибо….
Отец аж помолодел, любуясь своим пистолетом, крутил в руках, передёргивал, щёлкал курком, не отставал и я от него, а дождавшись, когда мы наиграемся, Кондрат вытащил из брезентовой сумки два небольших, крепких мешочка: – А это вам патроны и по три обоймы. Так что, сейчас можно ещё по чуть-чуть выпить и пойти в овраг и пострелять немного…., – а передо мной и отцом положил две картонки светло-фиолетового цвета, сложенные в виде книжечки, пояснив.
– Это документы на ношение оружия и чтобы всё это было вообще по закону, вы, батя, и ты Тимофей, зачислены рядовыми полицейскими. Вас это ни к чему не обязывает, это лишь чтобы с оружием было всё в порядке. Да и паёк вам тоже не помешает. Пока так, а потом всех будем фотографировать и вас тоже. Ну, а теперь пойдёмте и постреляем.
Что мы с удовольствием и сделали, а настрелявшись, вернулись снова к нашему столику и, навернув по стаканчику, отец внимательно посмотрел на меня.
– Теперь, Тимофей, о тебе разговор пойдёт. Дохтур наш тут уехал по своим делам и будет только через две недели. Но мы и без него видим, что ты здоров и заскучал, так что пора тебя к делу приставлять. Братья твои всю власть в районе взяли в свои руки, теперь нам надо и наш тыл крепить, поэтому я не зря мотался каждый день в город. И собрали мы, с разрешения немецких властей, брошенную Советами по лесам технику, но её надо приводить в порядок. Часть уйдёт к полиции, а часть заберём себе в хозяйство. Нам машина грузовая и трактор совершенно не помешают, да и нашим хуторским кое что достанется. Так что будешь трудиться на нас и на общество. Ты ж в своём техническом училище машины изучал ведь…!? Вот и давай…. Пора уже, Отдохнул.
Я действительно уже начал скучать, поэтому с охотой откликнулся на предложение отца, порадовав его желанием, прямо завтра и отправиться в районный центр, но отец охладил: – Вот хорошо отдохнём и за работу…
Чёрт. Отдыхали мы довольно бурно три дня и два приходили в себя. Как они так пьют, да мы, с той жизни, по сравнению с ними вообще пацаны…..