Когда приехали в аэропорт, пришлось ее будить, для него это было мукой. Память такая штука, что иногда проявляет себя совершенно не вовремя.
Она любила его будить утром. Легонько тормошила, звала по имени,– он с ума сходил от того, как собственное имя звучало в ее устах: так нежно и ласково, непривычно мягко. А, если он спал слишком крепко, могла взобраться на него, оседлать и начать бессовестно приставать: целовала со страстью, глубоко, дразнила прикосновениями, и будила уже не его самого, а его желание к ней… мгновенно зажигала.
Помнил все, каждую мелочь, будто вчера.
И возможно, он бы хотел ее разбудить так же, но не в машине, и не при охране.
– Малыш, мы приехали, – гладил ее по щеке, аккуратно обводил своими пальцами ее скулу, коснулся уголка губ и наклонился, чтобы поцеловать, – Вика, мы на месте, вставай.
Медленно открыла глаза и непонимающе посмотрела на него, улыбнулась открыто и радостно, блеснула счастьем в глазах и потянулась к нему навстречу, чтобы поцеловать. А потом застыла. Вспомнила, кто они и где находятся, что случилось, осознала реальность, и всем телом превратилась в холодный мрамор, неподвижно застыла в его руках. Затем отстранилась и оттолкнула его руки от себя, смерив недовольным взглядом его и охрану, нехотя выбралась наружу, в шум и гам аэропорта Борисполя.
Сава вышел из машины, следом, взгляд внимательный с нее не сводил, видел, как сильней закуталась в плед, как потирала рассеянно плечо и осматривалась вокруг, будто давно здесь не была и забыла, как выглядит аэропорт.
Он подошел и встал рядом, не касался, а просто ждал, пока она соберется, все осмыслит и повернется к нему, посмотрит в глаза и, наконец, заговорит.
Парни со второй машины тоже выбрались и немного оградили их от остальных, Лешка взглядом указал на VIP-терминал, что все готово и можно двигаться туда. Но пока все стояли.
Вика глубоко вздохнула, пыталась набраться смелости, чтобы встретиться с карими глазами мужчины, способными подавить на корню любое ее сопротивление. Но все же нашла в себе достаточно сил, чтобы повернуться и посмотреть ему в лицо.
И задохнулась, пульс сбился, когда смогла рассмотреть его без поволоки слез. Он выглядел уставшим, не от работы, а от жизни. Это было в его глазах. Та усталость, от которой хочется просто лечь и умереть. А еще он был непривычно, для нее, грустный и задумчивый. Держал руки в карманах брюк, но точно сжимал те в кулаки, сдерживал свой темперамент и характер от слов, что готовы были сорваться с языка. Он думал, правильно ли поступает и думал о том, что она готовится ему сказать. Поэтому был грустный. Но упрямо стоял и ждал от нее слов.
– Это плохая идея, мне не следовало уезжать сейчас, меня неправильно поймут, – начала и тут же запнулась, когда увидела в его глазах промелькнувшее довольство. Ну конечно, он ведь именно этого от нее ждал, этих слов. Это ее разозлило, взбесило так, что от ярости затрясло и руки пришлось так, как и ему, в кулаки сжать, чтобы не показать своих эмоций.
– Малыш, ты же сама все знаешь, от твоего присутствия там ничего не изменится. Ты не должна их утешать.
– Конечно, я должна уехать со своим женатым любовником на острова, и предаваться любви, – едко выплюнула слова ему в лицо, – Потому что я, по их мнению, безразличная фригидная сука, и мне на все плевать, да?
– Твоя семья далеко не идеальна, и сейчас они больше стервятники, чем родственники. Это тебя должны утешать и поддерживать, потому что, тебе бабушка была практически матерью, а для них она была заносчивой требовательной старой каргой. Извини, но это правда, и ты сама все знаешь…
Ох, как же ее бесила эта его самоуверенность. Будто ничего не могло измениться в ее жизни и ее семье за два года. Будто все застыли в ожидании, пока великий Савелий Петрович Шахов соизволит появиться и сказать, что «она все прекрасно знает сама». Чертов самоуверенный болван.
Конечно, он был прав. Еще бы. Это же его кредо: знать все и про всех, решать за всех, потому что он знает, как будет лучше для других.
Макс все раньше удивлялся, как она могла влюбиться в такого человека? Вика тоже не знала, но было так, как было. Она и эту его самоуверенность в нем любила, хоть и бесилась иногда от его поступков и слов. А теперь что? Сказать ему спасибо за то, что напомнил правду о ее родне?
– Ненавижу, когда ты так говоришь, – сказала и отвернулась, чтобы не увидеть этой довольной улыбки, и спокойно пошла в направлении терминала, куда ее так любезно, взглядом, направил Алексей.
– Знаю.
Сава догнал ее в несколько шагов, и взял за руку, переплетя их пальцы. Больше ничего не говорил, хотя большего и не нужно было.
От простого касания рук, всем телом вздрогнула и оглянулась на него, заметила ту же реакцию и поняла, что в душе она этим удовлетворена. Что-то в мире оставалось неизменным, хотелось бы верить, что это их любовь и жизнь, но реальность такова, что пока постоянным было только это – их взаимное притяжение друг к другу. Будто магнитом тянуло, притягивало и не отпускало никогда. Могли существовать порознь, но в конечном итоге все равно встречались, виделись и срывались с цепи собственного самоконтроля, стоило только прикоснуться друг другу. Сцепить пальцы вместе, переплести и ощутить родное тепло руки, шершавой, знакомой на ощупь, тронуть едва заметный шрам. И весь мир отходил даже не на второй план, а на самый последний.
Они шли спокойно в окружении охраны, не обращая внимания на недоумение других пассажиров и сотрудников аэропорта. Молча дождались проверки металлодетектором, досмотра каких-то вещей и проверки документов. Вика не помнила, чтобы сама все это собирала, значит Сава, как всегда, обо всем побеспокоился.
Она шла и, кажется, снова перестала объективно оценивать реальность. Потому что тяжесть в груди и боль от потери родного человека притупилась, и на первый план выходил он, – ее Сава. Такой родной и привычный, знакомый в каждом своем жесте и взгляде. Необходимый, как воздух, вроде простое неорганическое соединение, но всегда с примесью чего-то сложного и не всегда полезного. Вот так и Сава,– простой человек, но это только на первый взгляд. Для нее он был с примесями таких эмоций, что этот коктейль становился просто убийственным. Невероятно необходимым, жизненно важным,– без очередной его дозы она могла сойти с ума. Но, и с ним рядом было не легче, особенно сейчас, когда ей казалось, что она не имеет права воровать этого времени у незнакомого семилетнего мальчика.
Вика не видела его вживую, только фото, но и оно быстро из памяти стерлось, но точно помнила, что у ребенка взгляд отца, это ей в душу въелось. И каждый раз, видя Саву, она представляла себе маленького мальчика, папа которого уделяет время кому-то другому, а не ему.
Дети ведь все помнят, причем воспоминания,– они обрывочные, но эмоциональные окраски, чувства…, это помнят абсолютно точно.
Очень давно Вика была на месте того мальчика, когда ее папа променял семью на другую. Смешно, правда? Как можно одну семью променять на другую?! Оказывается, можно: легко и просто. И для папы она стала второй дочкой. Не любимой старшей дочкой. Не старшей и самой умной и красивой. А именно второй, по значимости. Большую часть своей сознательной жизни она жила с этой мыслью, что она вторая для родного отца, а может даже третья или четвертая, если учитывать его вторую жену и ее собственную мать. Так что, она прекрасно понимала, что такие вот отцы делают со своими детьми, и как это больно жить и знать, что родной папа променял тебя на кого-то другого.
Только теперь ситуация абсолютно другая. Противоположная.
Теперь она первая и самая главная женщина в жизни любимого мужчины. И теперь она сама ворует его любовь и внимание у маленького семилетнего мальчика. И ее разрывает от собственных противоречивых эмоций. От боли за того ребенка и себя саму в его возрасте, от боли за Савино вранье, от боли и горечи за свои разрушенные мечты, от ярости и злости за разбитое сердце, и от любви к мужчине, что бережно, но крепко сейчас сжимает ее руку и ведет вперед за собой. Ее разрывает на маленькие кровоточащие куски от любви и боли, от горя и радости. Все смешалось и не понятно, как дальше быть. Что правильно, а что нет.
Вика давно потеряла ориентиры в жизни и пространстве, а все это время жила так, как просто привыкла, и не больше.
Она его ждала. Не хотела, но ждала. Всегда. И не знала, как дальше быть ей и ему. Не знала.
– Шеф, телефон, – Алексей догнал их и передал трубку Саве, кивнул Вике и снова отступил назад, замыкая их шествие.
– В чем дело? – Сава резко заговорил, потом остановился и перевел взгляд на Вику, кивнул, – Я понял, держи меня в курсе, но все пока будет на тебе. Не знаю, как смогу. Да, на связи.
Сава отключился, отдал рабочий мобильник Алексею и перевел на нее странный счастливый взгляд.
– Мариша очнулась, – выдохнул и улыбнулся, – Выкарабкалась, зараза такая, смогла!
Ее тоже затопила радостная волна, согрела душу, и Вика сама того не контролируя приблизилась к Саве и обняла его, вцепилась руками в его плечи, уткнулась холодным носом в шею.
– Я рада, она молодец, ей есть ради кого и чего жить. Она молодец.
Но момент был испорчен, и у обоих сердце тревожно замерло, когда у него зазвонил личный телефон, номер которого знали немногие люди.
Сава не стал ее отстранять от себя или отходить, только обнял крепче и ответил:
– Слушаю!
– Привет, дорогой, не занят? – этот голос она бы узнала из тысячи других, этот голос разрушил весь ее мир, и его она люто ненавидела, а обладательницу томного женского контральто с офигенными внешними данными была готова убить. Просто за то, что эта женщина существовала и приходилась Саве законной женой.
– Для тебя я всегда занят! – рыкнул Сава и крепче сжал на Викином теле свою руку, не обращая внимания на ее попытки вырваться и отойти.
Как он не понимал, что ей больно слышать этот голос? Как не понимал, что ее разрывает от зависти и черной ревности, что колотит только от одной мысли, что эта женщина имеет право ему звонить в любое время дня и ночи, и имеет право на более ласковый тон и слова?!
Она все же сумела вырваться и отвернуться от него с гордо расправленными плечами и высоко поднятой головой. Шла и не оборачивалась. И не важно, что перед глазами потемнело от ярости и обиды, что шла не знала куда, просто не видела ничего перед глазами и, если бы не Алексей, который аккуратно подцепил ее за локоть и повел в нужном направлении, она бы ушла и потерялась бы среди толпы людей.
Вика не слышала дальнейшего их разговора, запретила себе думать об этом. Понимала, что ревновать глупо и бессмысленно, но все равно засекала мысленно минуты их разговора. Сколько и почему так долго? Бессмысленная ревность. Сава ведь сейчас с ней, а не с той женщиной, значит…
И что это значит? Для нее лично ничего хорошего. Его присутствие не может вернуть их совместного счастливого прошлого. И было ли оно вообще? Было вранье. Наглая ложь во всем, что касалось его настоящей, а может и прошлой жизни. Вот, что у них было. И за это, больней и обидней в сто раз, чем за то, что он женат оказался.
В VIP-терминале, кроме них и охраны никого не оказалось. Только удобные диваны для пассажиров, ожидающих посадки. Видимо, было не слишком много желающих улететь в Гавану.
Это было их особое место. Красивая страна и шикарный город со своей историей и горожанами.
Именно там Вика поняла, что для нее обратного пути уже нет: она полюбила Савелия Шахова так, как никого и никогда прежде.
– Извини, я не думал, что она может позвонить.
Вика повернулась к Саве и мимолётно отметила для себя, что он попросил охрану отойти подальше,– ничего хорошего это не значило.
– Она твоя жена и может звонить тебе, когда ей захочется, – сухо заметила, и снова отвернулась от него, пряча глаза, их жгло огнем от набежавших слез.
– Мне нужно уехать, – Сава видел, как она содрогнулась и снова вся застыла камнем, но не решился пока подойти.
– Надо, значит, езжай, – все так же без эмоций сказала, сжала зубы изо всех сил, чтобы сдержать крик и не начать тут пошлую ревнивую истерику.
– Малыш, посмотри на меня, я не хочу делать тебе больно и не хочу уезжать вот так. Посмотри на меня.
Сава все-таки подошел к ней, попытался обнять, но она подскочила с диванчика и от его рук в сторону ускользнула, повернулась к нему лицом и смотрела раненым диким зверем, у него вся душа заледенела от ее голубых несчастных глаз.
– Она твоя жена, а я любовница, ты априори не должен передо мной оправдываться, – она выдавила из себя саркастичный тон и сглотнула ком в горле, конечно, она знала, что Сава видит ее глаза со слезами, но старалась сохранить хоть какое-то подобие спокойствия и достоинства.
– Брось, не принижай нас! Мы жили пять лет под одной крышей, одной семьей. Ты мне не любовница, ты моя женщина. То, что ты говоришь,– это обидно и подло. Это попытка меня оттолкнуть, но я никуда не уйду!
Она смотрела на него, но, кажется, уже не видела и не слышала. А потом что-то случилось, сорвало какой-то тумблер, и она вся побледнела и в несколько шагов подлетела к нему. Теперь она себя не сдерживала, и весь ее эмоциональный раздрай начал выливаться на него. Вика стояла перед ним и тыкала в его грудь пальцем.
– Ты уже уходишь, Сава! – она обвиняла его, указывала на него пальцем и обвиняла, – Ты хотел поговорить? Мы говорим! Но тебе надо уехать, ведь у тебя есть жена и сын!
– В этом все дело? Что у меня есть сын?
– Нет! Нет! Ты… ты не можешь быть здесь со мной! Ты не можешь взять и уехать!
– Могу! Я привез тебя сюда, чтобы уехать, Вика, – он пытался до нее достучаться, но было бесполезно, она уже перестала доверять его словам, и вообще слышать.
– Ты по определению не свободен. Если бы я знала, я бы никогда… я бы никогда не позволила…
– Что? – перебил ее, и сам начал выходить из себя, видя этот ее обвиняющий взгляд, этот ее тон, – Войти в твою жизнь? Стать твоей семьей?
– Дело не в семье, как ты не понимаешь? – крикнула она ему в лицо, – Я улыбалась своей семье и нашим друзьям и говорила, что мы счастливы! Я жду тебя! Я ищу тебя! Я живу тобой! Я задыхаюсь, когда тебя рядом нет. Медленно умираю, дожидаясь тебя! Я твоя, до сих пор, ты меня контролируешь, следишь, и я остаюсь твоей. Я принадлежу тебе… – она задыхалась от крика, облизывала пересохшие губы и снова начинала его обвинять в крике, глазами сверкала, яростно скрывая, как ей больно, – И все это ложь! Я не имею права все это чувствовать и говорить, потому что, я твоя любовница! Воровка! Разлучница! Понимаешь?!
Сава не выдержал ее взгляда и ее боли. Она каждым словом его на куски рвала, собственными руками, нежными пальчиками отрывала от него куски и выбрасывала куда-то. Каждым гребаным словом душу его через мясорубку пускала. И он сорвался. Его тоже перемкнуло, и он начал орать в ответ.
– А я твой! Ты контролируешь меня, и я принадлежу тебе! По-твоему, я хотел, чтобы все было так? Думаешь, я не хочу быть в твоих глазах единственным и лучшим, чем я есть на самом деле? – она его услышала и смотрела, распахнув глаза, впитывала в себя каждое его слово, – Я люблю тебя! Я в тебя влюблен! Ты любовь всей моей жизни. Мое настроение зависит от тебя, от выражения твоего лица. Я не могу без тебя дышать. Я не могу без тебя жить. Я жду и ищу тебя в толпе, всегда ищу тебя. Я живу ради тебя. Ты мой смысл, все, что у меня есть. Ты не жертва, Золотце, и не любовница. Я принадлежу тебе. Мы в этом вместе, всегда. Не смей говорить, что я сейчас вру. Не смей говорить, что это не так. Ты бросила меня, ты меня убила. Но я тебя люблю. Понимаешь?! Я не могу этого исправить! Я не могу исправить нашего прошлого, но я хочу, чтобы ты дала мне шанс все объяснить. Я не чужой человек, я заслуживаю хотя бы попытки все исправить, малыш.
Она молчала, смотрела во все глаза и даже не замечала, что по ее щекам катятся слезы. Вика думала над его словами, пыталась уложить их в голове и проанализировать.
– Я тоже люблю тебя! Я тоже в тебя влюблена, но этого недостаточно, Сава. Этого слишком мало. Мне мало. И я не стану тебя ни о чем большем просить.
– Почему?
– У тебя есть сын, которому ты нужен больше, чем мне, ему ты необходим. А я уже научилась без тебя быть, может когда-нибудь научусь без тебя жить.