Алексей Васильевич Мальцев
Резюме по факсу
© Издательство «РуДа», 2019
© А. В. Мальцев, 2019
© С. А. Григорьев, иллюстрации, 2019
Глава 1
С чего всё началось? Так сразу и не скажешь…
Может, со странного ощущения, которое не покидало ни днём, ни ночью? Словно в моё отсутствие кто-то посещал мою квартиру. Как сейчас помню, поднимаюсь к себе домой, стараясь сдерживать дыхание: никаких царапин на замке… Волосок, специально приклеенный накануне в дверной створ, на месте. Весь в раздумьях открываю дверь, сбрасываю куртку… Тапки – посреди прихожей, там, где я их оставил утром, перчатка чуть свешивается с полки для головных уборов… Всё, как всегда.
Вхожу в комнату и замираю: слой пыли на телевизоре, кто-то провёл по нему пальцем. Я такое сделать не мог, однозначно! Вот оно, доказательство! Хотя… когда ночью выходил на балкон покурить, на обратном пути, в темноте… Да, да, именно в таком направлении и провёл… указательным пальцем. С ума можно сойти!
Иду на кухню, чтобы готовить ужин… Ложки на месте, кастрюля, нож… но чувство такое, словно за тобой наблюдают, тебя слушают. И всегда со спины, как бы ниоткуда…
После ужина пью чай перед телевизором или звоню Алинке, своей подруге. И всякий раз – смутный дискомфорт, будто ты на виду, тебя снимают… Потом сажусь за компьютер, ухожу в социальные сети с головой, увлечённо стучу по клавишам, общаюсь по скайпу.
И – всё равно, что-то не то…
Какой оставить знак, чтобы, вернувшись вечером, точно знать, был ли кто-то в моё отсутствие или все предчувствия – результат расшалившегося воображения, не более. Кто подскажет???
Мысль показаться нашему психиатру-наркологу Лёве Юферову я поначалу гнал от себя, как мог. Но однажды, покачиваясь в своём Рено-Сандеро по пути на работу, понял, что во мне говорит банальная житейская боязнь общественного мнения, типичный обывательский комплекс: «Если этот доктор не в состоянии привести в порядок собственные расшалившиеся нервы, как он будет меня лечить, а то и оперировать?! Пойду-ка я к другому доктору».
Кстати, я тогда работал хирургом: оперировал, брал ночные дежурства, кропал истории болезни… Последнее, надо признать, ненавидел больше всего.
Коллега Юферов меня внимательно выслушал, почесал свой мясистый нос и, недолго подумав, промычал:
– Выдам без обиняков, Саныч: серьёзные транквилизаторы здесь требуются лишь в тридцати процентах случаев. Ещё в трети случаев надо либо съездить на охоту, либо жениться, либо смотаться в отпуск на острова куда-нибудь… У тебя уже возраст Христа, если мой склерометр ничего не путает… пора менять обстановку, личную жизнь, то, сё…
– Ну, а в третьих тридцати процентах, – вспылил я, заёрзав в глубоком кресле. – Не томи, колись, видишь, весь пылаю…
– А в третьих, – он повторно почесал переносицу и серьёзно взглянул мне в глаза. – То, что тебе и кажется. Конкретно!
Надо отметить, что Лёва у нас – весельчак, каких ещё поискать. Как это уживалось в нём с жутко серьёзной специальностью, будет пытаться понять ещё не одно поколение докторов нашего города. Именно поэтому его взгляд так отчётливо впечатался в мои нейроны.
– То есть что? – с замиранием сердца произнёс я, боясь поверить в смысл сказанного. – Она, Шизофрения Маньяковна Психозова?
– Не шути, с ней ты ещё успеешь познакомиться, – он прыснул в кулак. От былой серьёзности не осталось и следа. – В трети случаев у тебя в квартире… действительно кто-то бывает. И это уже компетенция, сам понимаешь, совершенно иных органов. Доверять надо своей интуиции. А не прятать её в карман потёртых джинсов.
– И это мне говорит психиатр! – я кое-как поднялся из кресла и направился к выходу. – Нет, пора на охоту… Хотя, в этом году пострелять всласть не получится. Едем с Алинкой в Болгарию.
– Вот и прекрасно, – он поднялся, провожая меня. – Уверен, после возвращения из бывшей дружественной соцстраны никакие смутные ощущения тебя тревожить не будут. Кстати, напоследок я тебя всё же обнадёжу, – он задержался в дверях, преграждая мне выход. – Ты обладаешь гипнотической способностью, и при желании можешь загипнотизировать кого-нибудь. Кто особо гипнабелен.
Оказавшись в коридоре, я подумал, что поступил правильно, обратившись к коллеге. Во всяком случае, настроение значительно улучшилось. Всегда приятно открывать в себе новые способности. Только кого мне гипнотизировать? Разве что Алинку? Тогда я ещё не предполагал, насколько пророческой окажется эта мысль.
Впереди был отпуск, золотые пески, любимая женщина… Я был весел, наивен и глуп, если честно.
А может, всё началось с того самого разговора в конце лета? Вернее, с того неприятного осадка, который остался после него… Могу припомнить всё дословно, разложить по полочкам…
Утро с любимой женщиной. Какой мужчина не мечтает об этом! Когда неосознанным движением натыкаешься на знакомое до боли плечо, едва проснувшимся слухом улавливаешь её ровное посапывание… Она рядом, и ты спокоен.
«У нас настоящий медовый месяц! – мелькает в сонной голове. – Хотя мы даже не расписаны. Утром вместе, вечером и ночью – вместе, расстаёмся только на время работы. Чем не муж и жена!»
Высвободив затёкшую руку из-под шеи Алины, я натянул одеяло до подбородка, попытался снова уснуть, но тут услышал:
– Мне страшно, Федь!
– Тьфу, ты… Зачем пугать бедных российских хирургов! Они и так запуганы донельзя!
– Чем это они запуганы? Что ты несёшь?
– Сплошные реформы, реструктуризации, которые на местах означают одно: сокращения и ещё раз сокращения. То одно, то другое. – Приподнявшись на локте, я заглянул ей в лицо, разглядел катившуюся по щеке слезинку. – А чего страшно-то, если серьёзно?
– Ну, свадьба, знакомство с родителями… Этот страх не осознан, понимаешь? – Алина вдруг вся сжалась в комок. – Давай повременим, а? Я ничего не могу с собой поделать.
Страшно и всё, это в крови. Давай не будем спешить, а?
– Давно у тебя… этот страх?
– Вообще-то недавно… Как ты начал… свадебные разговоры, так он и появился. Но сейчас мне кажется, что он у меня был всегда… На подсознательном уровне. Какая-то неуверенность… Нестабильность, я бы сказала. То есть, то нет.
– Неуверенность в чём? – спросил я так, автоматически, поскольку, если честно, её мнительность меня начала потихоньку «доставать». Ответ обескуражил:
– В том, правильно ли мы поступаем, знакомясь с родителями, – разъяснила она, будто отличница двоечнику пройденный материал. – Я имею в виду моё знакомство с твоими родителями. Что-то подсказывает, что надо повременить.
Слишком всё банально… Ты ещё сватов придумай заслать…
Вот посмеёмся-то!
Я ничего не понимал. После такой ночи! Задремали мы под утро, практически до пяти часов «оттягивались по полной», дважды в душ ходили, даже простынь сменили… Мы были единым целым. Несколько часов назад! И вдруг сейчас…
Страх, видите ли!
«Обыкновенная бабская блажь, не более. Повременить, в принципе, можно. Знакомство с родителями, оно никуда не денется» – подумал я в тот момент, а вслух произнёс успокаивающее:
– Подожди, вот слетаем в Болгарию, и ты всё по-другому…
– Слетать-то слетаем, – перебила Алина, поднимаясь с кровати во всей своей обезоруживающей наготе. – Но будет ли по-другому… Не уверена. Всё, мне пора на работу.
С этими словами она выскочила из спальни.
Мы встречались к тому времени уже полгода, о поездке в Болгарию я начал разговор ещё весной. И сегодня наконец последний рабочий день и у меня, и у неё. Отпускные на карту перечислены, путёвки в кармане…
– Федюнчик, кофе остынет, не разлёживайся! – донеслось с кухни.
Я вскочил, натянул трусы и, пошатываясь, прошлёпал в ванную. Контрастный душ – то, что приводит меня в чувство по утрам второй десяток лет. Растеревшись полотенцем, я вышел в прихожую в надежде чмокнуть любимую на дорожку, но вместо этого различил стук её каблучков по ступенькам.
На работе в тот день всё протекало до жути банально: парочка плановых операций, одна экстренная, посмотрел старушку с варикозом, прооперированную накануне… Возвращаясь с утренней линейки[1], встретил в поликлинике своего бывшего руководителя секции по пулевой стрельбе Льва Митрофановича Паскаря. Он был старше меня лет на десять, выглядел молодцом – сухой, поджарый.
Взяв меня под руку, Лев Митрофанович тихо поинтересовался:
– Объясни мне, Фёдор, как на духу: что такое болезнь… Паркинсона? С чем её едят? Слышал, какой-то американский актёр ею заболел.
– Точно, заболел, – кивнул я, тщетно пытаясь припомнить, когда в последний раз видел своего тренера по стрельбе. – Майклом Д. Фоксом его кличут. А суть болезни в том заключается, что прекращается выработка одного гормона… противосудорожного, и у больного начинают трястись руки… А потом и ноги, и голова.
– И что, никакого чудодейственного средства нет? – не отставал Паскарь, фактически проводив меня до ординаторской.
– Средств много, только эффект от них временный. Иногда случается, что недостаточный, – я положил руку ему на плечо и, зажмурившись, промурлыкал: – А может, засядем как-нибудь в «Камских огнях», оторвёмся на один вечерок, а? Вспомним, как мы под вашим чутким руководством на соревнованиях первые места брали. А вы что же, Лев Митрофаныч, никак заболели?
– Да вот, понимаешь, обнаружили… И откуда что берётся?! – Паскарь стал перетаптываться с ноги на ногу. Честно признаться, услышанный диагноз никак не вязался с его спортивной фигурой.
– Не верится как-то, – развёл я руками.
– А может, Фёдор, лучше на охоту? Знаю, ты большой любитель… Оно мне как-то ближе ресторана. Ты, наверное, и сейчас из пятидесяти сорок пять без натуги выбьешь?
– По мишеням не лупил с прошлого года, – смутился я. – Но конкуренцию вам непременно составлю.
Что верно, то верно: каждый сентябрь мы с ребятами охотимся. То на пернатую дичь, то на боровую. Карабин «Тигр-9» – моя эксклюзивная гордость с оптическим прицелом. Бьёт без промаха хоть с двухсот, хоть с трёхсот метров. Но в этом сентябре мне, похоже, придётся отступить от традиций.
Вспомнив о Болгарии, я сладко зажмурился. Да, пора вносить коррективы в личную жизнь. За тридцать, как-никак, ждать дальше некуда. Хватит, нашорохался в одиночку, время якорь бросать.
Вернувшись на грешную землю, пожал Митрофанычу руку и направился по коридору в стационар, почти тут же забыв о своём бывшем тренере по стрельбе.
Глава 2
И вот стою я на крыльце поликлиники и боюсь поверить, что впереди – несколько недель безоблачного ничегонеделанья, скрашенных присутствием моей Алинки. На душе – лёгкость, хоть отталкивайся от земли и лети, куда глаза глядят.
Если бы не «лежачий полицейский»! Так у нас называют асфальтированные валы на дорогах, которые специально «накатываются» у пешеходных переходов, чтобы водители скорость снижали.
Еду на своём «сандеро», слушаю последние новости, насвистываю что-то себе под нос. Теперь-то я понимаю, что злоумышленники не зря выбрали место перед «лежачим полицейским»: все машины там притормаживают. Когда впереди отпуск – вообще ни о чём плохом не думается.
В момент торможения к заднему бамперу кто-то прицепил железяку, она загрохотала. Словно бампер отвалился, кое-как держится. Я же вместо того, чтобы подумать, что всё это неспроста, тотчас остановился, выскочил, обежал машину, но рассмотреть ничего не успел, – получил удар по затылку и плашмя повалился на асфальт. Кинжальная боль в локтях на какое-то время прояснила мозги.
– Что ж ты, тварь, делаешь, – угрожающе зарычал я, становясь на четвереньки. – Да я тебя сейчас!.. Да я!..
Кажется, меня пинали подростки. На фоне серого неба я различал несколько маячивших голов. Помню, старался укрыть руками голову, но получалось не очень. Удары сыпались со всех сторон. Мне ещё хватило сил подняться, размахнуться, но ударить было не суждено: противник профессионально мне «встряпал в разрез». Нокаутировал, короче.
Потом была череда из вспышек света и провалов в темноту.
Потом – одна сплошная темнота, без вспышек.
«Кто ж так стрижёт, цирюльник хренов! – захотелось мне крикнуть, но я не смог. Просто не сумел привести в действие голосовой аппарат, пошевелить рукой или ногой. – У меня и так всё болит, словно в серной кислоте искупался!»
«Чикали» ножницы, кто-то больно дёргал мои волосы, собирая в пряди и отстригая. Парикмахерская, короче. Только темнота вокруг, хоть глаз выколи, и тело – как после недельного шастанья по болоту в поисках клюквы или морошки. И что это за парикмахерская, где стригут лёжа?! И курить чертовски хотелось, прямо невыносимо!
Запредельными усилиями я открыл глаза и увидел… запотевшие очки бывшего однокурсника, а теперь коллеги, Ильи Кабачного. На его переносице виднелись капельки пота, всё остальное было закрыто маской и колпаком. Он занимался несвойственным ему делом: стриг мои волосы. Скажи мне об этом кто-то в институте, я бы поднял его на смех.
– Очнулся, космонавт? – улыбнулся он, увидев мои нечеловеческие попытки удержать веки в открытом состоянии. – Ну и напугал ты нас! Черепно-мозговая в развёрнутом виде, хоть студентов по тебе учи. Всё, как в лекциях профессора Денисова. Не забыл ещё?
– А машина? – прохрипел я высохшими связками. – А бумажник? Мобильник, наконец?
– Про это ничего, Саныч, не знаю, – был ответ. – Ты бы помолчал пока, в твоём положении разговаривать не рекомендуется. Видишь ведь, каким ответственным делом занимаюсь!
Хорош диалог, ничего не скажешь, и главное – информативен. Я закрыл глаза и попытался осмыслить своё положение. «Космонавтами» у нас в клинике называют очень тяжёлых больных, тех, кто «бога видел» и чуть ли не с того света вернулся на грешную землю. Значит, моё состояние – не ахти. Вспомнив все подробности «поездки», я ужаснулся: неужто спёрли машину и деньги?! Неужто с поездкой в Болгарию придётся повременить? Ужаснувшись своему незавидному положению, я вновь провалился в небытие.
Жуткие догадки подтвердились в течение следующих суток пребывания в реанимации: машину у меня угнали, бумажник с банковскими картами и мобильник свистнули.
Алина не появлялась, звонки домой и ей на сотовый, куда по моей просьбе звонили коллеги, не приносили никакого результата: девушка, с которой я собирался в будущем связать свою судьбу, словно испарилась. Если отсутствие её на работе объяснялось отпуском (мы договаривались взять отпуск одновременно), то отсутствие в других местах объяснению не поддавалось и рождало в моей душе всевозможные опасения. А вдруг и с ней что-то случилось?! Обзванивать больницы и морги я чисто физически не мог. Неизвестность угнетала, выводила из себя.
Прибавьте ко всему этому отсутствие нескольких зубов, страстное, изматывающее желание курить, – и вы поймёте, каково мне было.
Едва я смог внятно излагать свои мысли, ко мне пожаловал полицейский. Как я понял, он бы явился и раньше, просто его не пускали.
– Старший лейтенант Земляков! – отрапортовал коренастый, слегка седеющий брюнет со сбитой, как у Бельмондо, переносицей. Пересказав ему вкратце всё, что со мной произошло пару дней назад, я настолько утомился, что вынужден был после рассказа взять пятиминутный «таймаут».
Тщательно записав мои сумбурные показания, а также модель, цвет и госномер моей машины, Земляков «успокоил», что я не единственная жертва «бомбистов», что очень скоро их задержат, и тогда все мои данные пригодятся. Поинтересовавшись также – застрахована ли моя машина от угона, он пообещал найти её в ближайшие сроки.
После чего, попрощавшись, покинул палату реанимации.
Что ж, подведём неутешительные итоги.
Меня «отдубасили» так, что из стационара смогу выписаться не скоро. Кроме физических увечий, мне причинили также имущественные: лишили денег, личного транспорта и средств связи в виде сотового телефона. На эту и без того гнусную картинку наслаивается дискомфорт личного плана: моя девушка исчезла, вот уже более трёх суток не давала о себе знать! Если учесть, что до этого мы с ней не расставались больше, чем на полдня, можно представить, каково мне было коротать дни и ночи, не зная, жива ли Алинка!