– Ну, бывает… – немного замялся Лев, понимая, что смешно это отрицать человеку с легким перегаром.
– Конечно бывает! Ха! У Вас там разнообразия больше, питейных, наверное, на каждом шагу. Как такому искушению не поддаться? Город большой, баба своя с тряпкой будет долго искать, можно и с другими повеселиться! Ха-ха! – весело усмехнулся Вирник, понимая, что смог разрядить обстановку.
– Ладно… Как тебя зовут-то?
– Меня? Васькой меня кличут.
– А можно удостоверение?
– Так, удостоверение… – Васька начал рыться среди пыльных бумаг в шкафу. – Вот, держите.
– «Ермошин Василий Сергеевич» … Закончилось пару месяцев назад.
– Так это, нам же не сразу удостоверения присылают. Пока соизволят в нашу глухомань ответ прислать, что, мол, можете забирать, конца света можно дождаться! Не в первый раз. Бюрократия, знаете ли!
– Это нормально, – протянув обратно удостоверение, согласился Покровский, понимая, что это вообще не нормально. Он решил сначала найти основную цель, попутно оценив весь масштаб проблемы, а потом уже разбираться с местными правоохранителями. – А почему тебя Вирником называют?
– Кого, меня? Это кто ж?
– Не важно, – ответил Лев, не захотев подставлять маленьких информаторов.
– Да это какая-нибудь бабушка, наверное, начиталась старых книг, а что сейчас и как это называется – не знает! Интернет, знаете ли, здесь штука не распространенная.
– Понятно. Ладно, вернемся к основному вопросу. Так ты видел этого человека? – спросил Лев, еще раз показав фотку Егора.
– Эх, хороший аппарат… Нет не видел, я же Вам говорил, я не вру! У нас чужаки редко бывают. Давненько мы никого, кроме барыг каких-нибудь, не видели.
– Так может он тоже чем-то торговать иногда приезжал?
– Неее, я всех барыг знаю! Они у меня, знаете ли, на учете, – гордо сказал Васька, – а то мало ли… украдут чего или с мужиками повздорят, подерутся. Ищи их потом! Я слежу за ними.
– Может, ты не заметил? Сидишь тут в своей конуре, «на обеде», а он тут мимо проезжал…
– Да вы что? Я же общаюсь тут со всеми. Если кого заметят чужого, мне сразу доложат! У меня граждане ответственные! – снова горделивым тоном возразил Вирник.
– Так… понятно… – сказал Покровский, подумав: – «Нужно поспрашивать местных, этот дуб мне ничего путного не сообщит», – и добавил: – Так как ваше село называется?
– Головник.
– Головник?
– Да, Головник.
– Хм, мой друг точно сюда направлялся.
– Да чей, видать, спутал, тут вокруг много деревушек. Все на одно лицо.
– Какие еще? Далеко находятся?
– Да они без названия в основном, их кто как величает, может он с нашей и спутал. Одна стоит по северной дороге, километрах в тридцати отсюда, но там почти никого не осталось, поди вообще заброшенная уже. Другая – в сорока километрах на востоке. Я покажу вам, где они находятся.
Васька достал старую карту и подробно описал маршрут поездки в каждую деревню.
– Понятно…
– Может чаю?
– Нет, спасибо, мне уже пора идти.
– Ну, как пожелаете.
– Слушай, еще момент, а кто у вас по знакам стреляет?
– По знакам? Никто не стреляет! С чего вы взяли? – выпучив глаза ответил Васька.
– Ты вообще из своей конуры вылезаешь?! У вас перед деревней не меньше трех расстрелянных из ружья дорожных знаков! – разозлился Покровский от беспросветной тупости Вирника.
– А с чего вы решили, что из ружья?
– Совсем меня за идиота держишь? Следы на знаках посмотри, даже слепой не спутает! Да гильзы от ружья валяются у дороги, – выпалил Лев, показав пакет с синей гильзой.
– Ох, да что же такое творится? Гады, всех их найду и посажу! – запричитал Васька. – Давайте мне, я все расследую и найду виновника!
Он попытался выхватить пакет, но Покровский проворно убрал его в карман.
– Ну-ка! Сам съезди, посмотри и собери еще, у других знаков. Заодно делом займешься, настоящим, как ты и хотел. Иначе это все пылиться будет здесь, как твои служебные документы.
– Так это старые!
– Служба так не ведется! Ладно, времени у меня на тебя нет, Егора надо найти.
– А куда Вы направитесь?
– Не знаю пока.
– На север или на восток? – продолжал любопытствовать Вирник.
– Да какая разница? Помочь хочешь?
– Я бы рад, но прям сейчас дела у меня, а потом бы и я к Вам присоединился. Помочь Вам – мой долг!
– Я к тебе еще сам заеду, спасибо, – процедил Покровский, отказываясь от показательно-извиняющейся услужливости, которая ему непременно помешала бы в спокойных поисках. Напоследок Лев добавил:
– Кстати, про меня никому ни слова, понял?
– Конечно, ну что Вы. Я нем как рыба!
– Да уж, надеюсь.
Он встал, пожал руку Василию и удалился прочь.
– Удачи! – крикнул вслед Вирник.
Борщ уже давно остыл в соседней комнате, нужно было снова подогревать, как и давно налитый чай. На прянике уже расположились другие желающие пообедать – стайка муравьев, которые усердно, слаженно и системно работали на благо своего муравьиного сообщества. Они отрывали по микроскопическому кусочку пряника и направлялись к краю стола, аккуратно спускаясь по его ножке на пол, каким-то чудом преодолевая небольшие для человека, но огромные для малюсенького муравья расстояния. Доползая до угла комнаты и огибая большой прозрачный пакет с синими патронами, они забегали в свою маленькую пещеру, прикрытую сальной футболкой, и удалялись в свой неизвестный, но не менее прекрасный и удивительный мир.
Глава 5
С виду деревня не отличалась богатством и зажиточностью, видимо, это касалось не только материальных благ, но и эмоций, добродушия и желания помочь, поскольку последние закончились уже на группе игравшихся мальчишек. К сожалению, на момент выхода Покровского из отделения Вирника мальчишки бесследно исчезли. Никто из жителей деревни больше не хотел общаться касательно пропавшего Егора, дороги к другим поселениям, состояния дел в деревне, да и вообще на какие-либо темы. Несмотря на то, что внешний вид Покровского, его одежда не отличались особым лоском и зажиточностью, а единственно подходящей для них характеристикой было «обычные», он все равно был здесь белой вороной, даже не белой, а скорее… прокаженной.
Первоначальное любопытство плавно перетекло в настороженность, опасение и даже страх… Завидев его издали, люди внезапно меняли направление движения, начинали куда-то быстро собираться, уходить в дома, спешно закрывая двери. Один дедушка даже на, казалось бы, безобидный вопрос: «Добрый день, не могли бы Вы мне помочь?» – замахал руками и, используя язык жестов, показал, что он глухонемой и быстро, почти побежав, поковылял в дом. Споткнувшись об крыльцо и знатно выругавшись, дедушка закрыл за собой дверь на замок.
Покровский обошел всю деревню, так и не найдя с кем поговорить. Деревня будто вымерла.
Лев достал сигарету, зажег и с жадностью последнего наркомана затянулся, немного затормозив процесс перехода чувства недовольства в открытую злобу и даже ярость.
– Сука, их что, запугали? Может этот горе-участковый всех тут настращал? Надо к нему снова наведаться, ненормально это все…
Дойдя до избушки, Лев обнаружил, что дверь была плотно закрыта, а на многочисленные призывы и оклики уже никто не отзывался.
– Твою мать, ошалел что ли? Баран… Ладно, поеду в другую деревню… Время уже четыре часа, скоро темнеть начнет, а где Егор ни хрена не понятно. А ведь нужно еще где-то переночевать…
Мобильный навигатор сошел с ума, он то показывал, что Лев находится в трёхстах километрах, то посередине соседней реки. Покровский попытался вручную найти свое примерное расположение, но навигатор не показывал ни одного населенного пункта… Интернет еле-еле прогрузил местность в режиме снимков со спутника и… бинго! В указанном Вирником квадрате видны были какие-то строения.
Машина тронулась и помчалась по направлению к ближайшей деревне, указанной горе-участковым. Пейзаж представлял собой бескрайнее поле коричнево-зеленого месива из пыли, грунта, редких деревьев и кустарников. Автомобиль ехал по краю пригорка, с правой стороны от которого растянулся безумно красивый, живописный и бесконечно уходящий за горизонт лабиринт водных ходов, речек и протоков, разграниченных многочисленными островками деревьев, земли, травы, лилий и стен из высоких камышей.
Покровский, увидев этот пейзаж, даже притормозил на секунду – полюбоваться.
Не было никого, ни одной живой души или лодки! Единственными заметными путешественниками этого лабиринта были яркое отражение заходящего солнца, очертания которого расплывались в закатных облаках, и кружащие над водой птицы, пристально следящие, чтобы отражение солнца не вырвалось из оков лабиринта. Зазеркальное светило пыталось сбежать, уплыть, найти выход, но безуспешно. Оно страдало и билось об края лабиринта и очевидно делало это с такой силой, что в какой-то момент по протокам медленно потекла алая кровь, свидетельствующая о неминуемой скорой кончине… конце сегодняшнего дня.
Зрелище это, как и любой живописный закат, было одновременно печальным и прекрасным. Оно, своего рода, лакмусовая бумажка. Опустив ее в человека или, наоборот, человека в нее, можно было определить, что у него на душе – радость или горе, веселье или уныние.
Протерев платком неожиданно зачесавшиеся глаза и заметно зевнув, Покровский тронулся дальше, вспомнив, что происходящее знаменует собой не только скорую необходимость передвинуть пластиковый квадратик на убогом настенном календарике в офисе, но и банальную нужду где-то поспать.
Попутных машин не было, как и людей. Хотя, судя по самой дороге, она была далеко не заброшена и по ней ежедневно проезжал не один транспорт. Наблюдая за окружающим пространством, Покровскому пришла в голову странная, на первый взгляд, мысль – с момента приезда в деревню он не заметил отвратительных признаков человеческой жизнедеятельности в виде валяющегося мусора, груд окурков, бутылок, пакетов и т. д. Лев, само собой, был в деревнях и ранее, правда располагавшихся недалеко от центра и не таких удаленных, но там ситуация была несколько иная. Конечно, в них не было гор неразлагающегося мусора и люди не выливали ведрами говно на улицу, как в средневековье, но такой идеальной чистоты, как здесь, он не видел нигде. Словно всего этого разноцветного пластика, сломанных игрушек, шелестящих оберток и полиэтилена в принципе не существовало. Но что это – последствие отсутствия цивилизации или щепетильная чистоплотность местных?
Проехав по пригорку несколько десятков километров, из-за горизонта, наконец-то, показались первые дома другой деревни. Правда, по мере приближения Покровского к деревянным и кирпичным строениям подступало стойкое ощущение, что его «проказа» пришла сюда раньше, чем он сам – вокруг не было ни одной живой души, люди и дома как будто вымерли…
– Что за хрень? Почему никого нет? Этот дурак говорил, что какая-то деревня почти заброшена… но все равно странно как-то. Ладно, надо проверить – насколько это «почти» соответствует действительности.
Все дома были жилые. Все дома смотрели в сторону речного лабиринта, все больше и больше наполнявшегося кровью умирающего солнца. Все дома и прилегающие к ним участки располагались геометрически правильно – три параллельных ряда вдоль реки, накрест разделяемые просеками, образующие кластеры по три дома друг за другом. Все дома были пустые. Все дома, как ограбленный склеп, ждали возврата своих костей – хозяев. А пока последние не вернулись, они наблюдали за закатом и случайно забредшей в эти края душой.
С каждым новым безлюдным кластером домов все больше камней тоски и одиночества падали в эмоциональную сумку Покровского, которая, поддаваясь гравитации, все сильнее и сильнее тянула его к земле. В какой-то момент начали добавляться новые камешки. Сначала они были маленькие и попадались очень редко, поэтому их было крайне сложно заметить, особенно за дымом сигарет, который должен был как-то остановить поток тоски и одиночества. Но потом они становились все больше и попадались все чаще, так органично вписавшись в общий поток, что их необъяснимая природа появления не вызывала вопросов. Хитрые камешки страха.
Поначалу Лев выходил из машины и осматривал калитки, ворота, наличие замков, где-то даже стучал в двери и звал жильцов. Но на восьмом – девятом кластере смесь страха, тоски и тревоги уже физически не давала ему выйти из машины. Он мог открыть окно, крикнуть, ненадолго остановиться. Но не мог заставить себя выйти из машины. Нет.
На улице было лето, теплое и жаркое. Но Покровскому очень хотелось совершенно другого тепла, того самого, которое согревает организм изнутри. Это не алкоголь, хотя выпить хотелось просто безумно! Это нечто лучше и сильнее. Это то оружие, которое является самым действенным против тоски, одиночества и страха. Человеческое тепло. Причем сейчас ему было необходимо любое тепло, любое общение, любое присутствие, любой разговор – о чем угодно, даже с человеком, которого он не знал, не любил, не тосковал так сильно… Любой отвлеченный, добродушный и простой разговор. Даже компания грузной Администраторши из отеля, которой, очевидно, хотелось не просто милой беседы, а банальной плотской любви, была бы сейчас как бальзам на душу.
Находясь уже на грани какого-то необъяснимого отчаяния, Покровский вдруг заметил недалеко, в паре кластеров домов от себя, слабо подсвеченный двухэтажный дом – островок жизни в этом безлюдном кладбище. Подъехав к калитке участка, на котором располагалось это строение из белого кирпича, Лев увидел сидевшего на крыльце пожилого, лет шестидесяти пяти, мужика в потрепанной серой кепке, старом темно-коричневом вельветовом пиджаке, серых брюках и темно-красной футболе. Из образа пожилого денди выбивались только дешевые черные резиновые тапки, надетые на ноги поверх плотных черных носок. На лице светилась искренняя улыбка, озаряющая своими лучами как до появления Покровского, так и после. Зелень его глаз с возрастом подувяла, но оставила заметный отпечаток – отражение былой энергии и силы.
В отличие от жителей прошлой деревни дедушка никак не отреагировал на непрошенного гостя: ни один его мускул не шевельнулся, выражение лица не изменилось, никакого удивления, только взгляд переместился с растущей на участке высокой и широкой темно-зеленой ели, несвойственной для данного региона, непосредственно на лицо вышедшего из машины Покровского.
– Здравствуйте! – дружелюбно начал беседу Лев.
– Здравствуйте, – совершенно спокойно ответил улыбчивый дедушка, не отрывая своих глаз от Покровского.
– Как поживаете?
– Прекрасно, а Вы?
– Тоже хорошо.
– Уверены?
– В каком плане? – немного удивился Лев.
– Вы уверены, что так же хорошо, как и я? Я вот в своем доме, скоро пойду спать, мне будет комфортно и хорошо, никуда не надо бежать или суетиться. А Вы, если я не ошибаюсь, неместный?
– И?
– Вам негде ночевать! Я бы чувствовал себя не так комфортно на Вашем месте.
– К чему Вы клоните?
– Ни к чему. Просто говорю, что Вам не также хорошо, как мне. Вот и все.
– Эм, ладно… может быть… Слушайте, я хотел бы у Вас спросить…
– Можно ли у нас переночевать?
– Что? Нет!
– Мне надо подумать, я Вас не знаю, вдруг Вы меня обворуете… Или того хуже!
– Простите, я другое хотел спросить, я ищу своего…
– Мне еще нужно посоветоваться со своей бабкой, она сейчас не здесь, собирает шалфей, но посоветоваться надо. Ей не всегда нравится моя откровенность и дружелюбность. Говорит, мир сейчас слишком жесток, много плохих и лживых людей. Вот Вы у меня уже подозрение вызвали, говорите Вам хорошо, а это вовсе не так!
– Так, подождите, мне не нужно ночлега, я не за этим приехал, я хотел у Вас спросить…
– Пойдемте! – опять прервал его дед, резко встав.
– Что?
– Пойдемте на крыльцо. Я из-за Вас закат забыл посмотреть, а он почти прошел, – дедушка вышел из калитки и пошел в сторону края пригорка, где виднелась одинокая лавка.
Лев стоял как вкопанный, размышляя: «Это у деда маразм или я что-то не догоняю?»
Дед же, пройдя половину пути, обернулся и спросил:
– Вы идете?
– Понимаете, мне нужно только узнать…
– Буду Вас ждать там, мне некогда. Не хотите закат смотреть, не мешайте другим!
– Сука, что за идиотизм, – тихо прошипел Лев, закрыл машину и побрел за старым чудаком.