Поэтому дорогие фирменные ботинки были здесь не намного лучше армейских берцев, которые к тому же можно было без опасений сушить у костра…
Вот и сейчас наш инструктор, пользуясь привалом, скинул с ног такие «профессиональные» боты и с наслаждением опустил разгоряченные ступни в прохладный ручей.
Проблема была еще и в том, что после трех-четырех дней такой ножной сауны начинала опревать кожа (не путать с водяными мозолями), верхний слой которой – эпидермис – слезал, как шкура со змеи. Особенно этой напасти подвергалась верхняя часть пальцев. Если такое место вовремя не заклеить пластырем, оно превращалось в кровавую ссадину, которая, даже будучи заклеенной, сильно мешала ходить. Иван знал это прекрасно, поэтому при каждом удобном случае скидывал обувь и внимательно осматривал ноги. Впрочем, по его же словам, идти в такой крутой обуви по нашему маршруту было не обязательно – просто он был в этих ботинках на Эльбрусе и теперь хотел проверить их в обычных условиях. Но пока хорошо сослужившие на ледниках и снегу ботинки, похоже, проваливали этот тест на универсальность…
Я же по всем этим причинам на текущий момент предпочитал обувь попроще – мои трекинговые ботинки имели лишь слегка завышенное голенище, обычную тонкую подкладку и толстую многослойную подошву с почти твердым резиновым основанием. Такая комбинация, позволявшая довольно уверенно ходить по камням и избегать чрезмерного перегрева ног даже в жару, меня вполне устраивала. Правда, повышался риск подвернуть ногу, но завышенное по сравнению с обычными кроссовками голенище минимальную защиту от этого обеспечивало и, по крайней мере, давало время среагировать и вернуть стопу в нормальное положение.
Мы тем временем продолжали отдыхать, набираясь сил для решительного рывка на Гузерипльский перевал.
Иван вытащил ноги из воды и теперь сушил их на солнце, от которого закрыл баффом обгоревшее на Эльбрусе и еще саднившее лицо. Я же не поленился намазать открытые части тела солнцезащитным кремом – даже на сентябрьском, уже не жарком альпийском солнышке на высоте более 1500 метров можно было обгореть!
Долго рассиживаться, впрочем, было нельзя – путь еще был длинный. Александр уже надел рюкзак и стоял в ожидании. Наш командир, проворно обувшись, взялся за свою тяжеленную ношу…
– Вань, может чего-нибудь ко мне переложим? Ты у нас инструктор всё-таки, а не носильщик! – предложил я, втайне, конечно, опасаясь, что Иван согласится, так как свой рюкзак тащил, надо признаться, с трудом.
– Да не-е… не надо! – с улыбкой отказался наш командир, уверенно закидывая свои тридцать восемь килограммов за спину.
Впрочем, мое сделанное из вежливости предложение было заведомо бесполезно – от Ивана кусок плоти проще было оторвать, чем заставить переложить хоть полкило уже распределенного груза на товарища!
Я же со своим рюкзаком опять самостоятельно справиться не мог, и ребятам пришлось поднимать меня с земли уже привычным способом – ухватив за руки.
Мы продолжали свой путь. Наша тропа поднималась всё выше и скоро должна была соединиться с основной тропой «Тридцатки». Я немного отставал от товарищей, но уже освоился с непривычно тяжелым рюкзаком – вошел, как говорится, в темп и ритм и теперь с любопытством поглядывал по сторонам.
Была середина сентября – альпийские луга уже начинали рыжеть, но листва на деревьях, оставшихся внизу, еще практически не подавала осенних признаков и лишь кое-где была тронута зеленоватой желтизной. И всё же знакомые горы выглядели по-другому, чем в прошлые разы…
Кавказ красив в любое время года!
Поздней весной и в начале лета, еще покрытый кое-где снегами, но со свежей ярко-зеленой травой на проталинах и изумрудной молодой зеленью лиственных деревьев, контрастирующей с темными пихтами и соснами, Кавказ похож на ухоженные, будто нарисованные, швейцарские Альпы.
В середине и ближе к концу лета цвет зелени углублялся, в альпийской и субальпийской зонах расцветало множество ярких цветов, украшая склоны невообразимым многообразием красок, делавшим Кавказ чем-то похожим на Алтай…
И лишь с началом осени, когда сходили последние снежники, а новый снег еще не выпал, когда полностью обнажались разноцветные скалы и начинающие рыжеть травянистые склоны, Кавказ входил в ту фазу своей подлинной красоты и величия, за которые был воспет А. С. Пушкиным, М. Ю. Лермонтовым, Л. Н. Толстым и многими другими писателями и поэтами… Именно осенью Кавказ приобретал ту самую великолепную романтическую суровость, за которую его так любили те, кто хоть раз ступил на его склоны и кого он не отверг за немощь и малодушие.
Нет, друзья, я не пытаюсь приписать себе выносливость и силу духа только потому, что набрался решимости приехать сюда… Просто я шел, было тяжело, гудели ноги, болели плечи… Временами я задыхался и потел под своим туристическим «ранцем», как полудохлый крыс, придавленный здоровенным котом! Но мне было хорошо, как бы это ни было странно. Из чего я делал вывод, что уже был в этих горах если не желанным, то терпимым гостем, и насколько далеко и высоко горы будут пускать впредь, зависело только от меня.
Похожие эмоции испытывали и мои товарищи. Александр не выпускал телефон из рук и постоянно фотографировал – видимо, опасаясь, что окружающее великолепие плохо запечатлеется даже в его молодом сознании. Он по-прежнему забегал вперед – еще не уставший, не сбивший до крови ноги и пока думавший, что его ждет прогулка не сложнее «Тридцатки». У меня было более приближенное представление о сложности похода, но и оно было далеко от истины.
Наш инструктор, как будто совсем перестав замечать тяжеленный рюкзак за плечами, тоже восхищенно оглядывался по сторонам, но это было восхищение другого рода – в горах он был если не хозяином, то уже своим!
Ивана с детства окружали по-своему живописные, но ровные, как стол, и безлесные степи Ростовской области, единственным разнообразием которых были заросшие ивой донские поймы да лиманы Таганрогского залива. Поэтому здесь он находил для себя то зрительное многообразие, которого, наверное, так недоставало на равнине.
Александр, родившийся рядом с этими горами, но до недавнего времени любовавшийся ими только издали, наконец пришел в эти горы и сейчас, видимо, искренне радовался, поняв, с какими местами рядом был его дом.
Что же касается меня, то я был типичным порождением городских каменных джунглей, да не просто городских, а столичных! Избалованный, с одной стороны, преимуществами московской прописки, с другой стороны, я в душе не принимал и не понимал городской суеты и царящего в ней равнодушия и одиночества – все куда-то вечно спешили, были замкнуты на своих делах и проблемах, и до тебя никому не было никакого дела. Не то чтобы я жаждал какого-то повышенного внимания к своей персоне (а внимания некоторых городских персонажей вообще стоило избегать), просто отмечал поразительную вещь: здесь, на природе, в обществе всего лишь двоих верных товарищей, я чувствовал себя менее одиноким и оторванным от общества, чем в многомиллионном мегаполисе! А уж если группа большая была, то вообще возникало ощущение, что ты член огромной коммуны!
Наверное, именно поэтому меня всю жизнь тянуло на природу, а особенно в горы!
Однако путь к горам занял двадцать с лишним долгих лет! Ослабленное городской средой и чрезмерными, а зачастую просто глупыми ограничениями здоровье (какие там горы, если даже слегка промокшие ноги были катастрофой!), неуверенность в своих силах и неоднозначное отношение близких долгое время стояли практически непреодолимыми препятствиями не то что к походам, а вообще к самостоятельным путешествиям!
Лишь к четвертому (!) десятку, достаточно окрепнув и честно всем (и в том числе себе) доказав свою способность к суровой самостоятельной жизни, я рискнул отправиться в горы. Мама (надо отдать ей должное), уверовав наконец, что я не пропаду, не заболею и постараюсь никуда не вляпаться, сама нашла мне подходящий тур – на ту самую «Тридцатку», с которой и начались мои первые шаги на тяжелом, но полезном для души и тела поприще горного туризма.
И вот уже два года прошло с тех пор, как я впервые ступил на горную тропу и уже в третий раз взбирался на эти склоны, любовался этими горными лесами, альпийскими лугами, скалами и панорамой Главного Кавказского хребта. Как будто и не уезжал никуда! Как будто не было этих двух лет и годового перерыва, и я только накануне был здесь и лишь на несколько дней спускался за провизией.
И всё же, возможно, человеку стоит приходить в горы и вообще в туристическую жизнь намного раньше. Туризм и природа должны формировать человека, его здоровье, сущность и мировоззрение, а не наоборот, как в моем случае, – получалось, всю жизнь я занимался тем, что готовил себя к туризму и природе, словно собирался не в походы по своей естественной среде обитания ходить, а в космос лететь! Но всё равно, даже получив право по силам и здоровью бывать на природе, я был здесь всего лишь гостем.
Некоторые из вас могут удивленно спросить: как, разве человек с его цивилизацией и техническим прогрессом до сих пор является гостем на природе, а не хозяином?! Да, друзья! Это, разумеется, только мое мнение, но на природе мы всего лишь гости. Уверен: многие мои товарищи по туризму с этим согласятся. Ведь даже неделя сурового походного быта и в условиях даже не очень высоких гор здорово вправляла мозги на этот счет! Человек быстро понимал, что без этой жалкой кучки предметов цивилизации, которая была у него в рюкзаке – без прочной палатки, нескольких комплектов одежды, теплого спальника, аптечки и изготовленных на заводе пищевых концентратов, – а главное, без опытного инструктора (который, правда, был круче вас только тем, что знал, как при помощи этих предметов выжить), он на природе, которой он вроде как дитя, даже в теплый сезон без вреда для здоровья не протянет и трех суток. Днем вас изжарит, ночью вы будете дрожать от холода, а голод отнимет силы уже через несколько часов.
Но здесь же ты понимал, насколько уязвима и та цивилизация, от которой ты был так зависим и с продуктами которой ты пришел покорять природу… Я не оговорился, друзья: именно цивилизация уязвима перед природой, а не наоборот! Мы отравляем воздух автомобильными выхлопами, воду – промышленными и бытовыми стоками, вырубаем леса, истребляем диких животных… Принято говорить при этом что мы уничтожаем природу, но я считаю, что это не совсем верная формулировка: уничтожаем мы экологию, а не природу. Природу уничтожить невозможно, как невозможно уничтожить Вселенную (по крайней мере, человек на это, слава богу, пока не способен). Зато природа может с легкостью уничтожить нас (причем с помощью нас же самих), если мы, так и не очнувшись от потребительского безумия, бездумно растратим все ее дары и, не давая ничего взамен, устроим глобальную экологическую катастрофу.
А после катастрофы, сидя на окончательно отравленной планете, будем молить о быстрой смерти, которую с успехом себе обеспечим, популяв друг в друга все имеющиеся ядерные ракеты в попытке отбить и сожрать последние жалкие остатки ресурсов.
Иногда мне казалось, что, помимо международного силового паритета, второе предназначение мирового ядерного арсенала – как раз своего рода последний патрон для загнанного в угол человечества…
И чтобы не загнать себя в этот угол, чтобы сохранить нашу, возможно, уникальную цивилизацию, нужно даже не беречь, к сожалению, нужно уже восстанавливать природу… пардон, экологию… пока природа, устав от варварского обращения, не начала восстанавливать ее сама, но… уже без нас.
Однако неверно будет утверждать, что совсем ничего не делается: заповедники, национальные парки всё-таки существуют и создаются новые… Внедряются новые технологии по природопользованию и переработке отходов… Но не слишком ли медленно всё это делается, и не слишком ли поздно человечество задумалось об этом (к сожалению, пока именно задумалось, а не опомнилось)? Посмотрите хотя бы на спутниковые снимки Яндекса или Гугла – даже обширный Северный Кавказ с его заповедниками, в одном из которых мы сейчас находились, выглядел жалким островком, подпертый с юга скалистыми пустошами, а с севера обрывающийся варварски и бестолково распаханными степями Кубани и Ставрополья. Посмотрите карту мусорных свалок и полигонов – вы ужаснетесь, сколько их в одном только Краснодарском крае! Посмотрите на пестреющие вырубками, но пока не сдающиеся джунгли Амазонки и сибирскую тайгу!
Можно задать традиционные вопросы: кто виноват и что делать? Я честно отвечу, что не знаю, – как говорится, знал бы… Но могу сказать следующее: посмотрите не только на перепаханные степи, вырубленные леса, свалки и застроенные элитными коттеджами заповедные зоны – посмотрите просто вокруг себя, посмотрите на городской парк или сквер да хотя бы на обочину дороги – вы увидите множество всякого мусора, которого были бы настоящие горы, если бы иногда не убирали! Всё это бросают, поверьте, не правители, не чиновники, не олигархи, ни нечистые на руку предприниматели – бросают этот мусор обычные люди, причем более всего те, у которых во всех их проблемах виноваты чиновники и олигархи, или все те, кто вообще лучше них живет. Нет, я не хочу оправдывать «элиту» или очернять простых людей… Просто пытаюсь донести, что какой-нибудь алкаш, выкидывающий из окна дома мусор на мостовую, обиженный жизнью бомбила, кидающий бутылку или пачку из-под сигарет в окно машины, или не убравшие за собой мусор после пикника обыватели – все эти простые люди виноваты в загаживании природы ничуть не меньше, чем сосущие нефть и газ олигархи, устраивающие свалки предприниматели и коррумпированные чиновники.
Поэтому проблемы экологии и природопользования должны решаться комплексно и на всех уровнях, а начать, возможно, следует с самих себя!
Мы медленно, но верно приближались к Гузерипльскому перевалу. Метров через триста наша тропа должна была влиться в основную тропу «Тридцатки». Однако Иван решил не ждать этого и срезать вверх по склону, чтобы выйти на более удобную тропу раньше. Дело в том, что тропа, по которой мы шли, с этого места почему-то ныряла вниз, и если бы мы шли по ней дальше, то пришлось бы опять набирать приличную высоту. Тропа же «Тридцатки» вилась всего метрах в пятидесяти выше, поэтому мы с Александром, одобрительно кивнув, повернули вслед за инструктором.
Однако эти 50 метров дались тяжело! Во-первых, наша тропа, хоть и была местами крутовата, но всё же шла преимущественно по траверсу горы. Сейчас же мы полезли прямиком на склон. Во-вторых, ноги путались и вязли в густой альпийской траве, как в болоте. Кроме того, по-осеннему слегшая, она была как счесанная вниз шелковая пряжа, по которой ноги часто проскальзывали. Обо всём этом Иван если и подумал, то поздно. Ну он-то привык, а мы с Александром немало почертыхались, пока лезли по склону…
Я об этом догадывался и раньше, но только сейчас ощутил, какое баловство ходить тут по натоптанным тропам. Здесь альпика была еще проходимая, а немного ниже по склону трава была по пояс, а в дождливые сезоны доходила до головы. И это был не мягкий степной ковыль, а растения с толстыми, жесткими, зачастую ядовитыми стеблями (вроде борщевика Сосновского), обильно перемежаемые чертополохом, альпийским шиповником и другими неизвестными мне колючками. Всё это делало местность практически непроходимой, и, чтобы пройти тут вне тропы, нужно было чуть ли не рубить просеку.
Но вот наконец мы вышли на тропу. Иван, естественно, опередил нас с Саней и уже, скинув рюкзак, отдыхал. Свалив с себя рюкзаки, мы тоже плюхнулись на сидушки, чтобы насладиться коротким, но заслуженным отдыхом.
Из-за поворота тропы, со стороны плато Лаго-Наки, тем временем показалась другая группа туристов. Они были еще довольно далеко, и никого толком рассмотреть было нельзя, но что-то знакомое было в крошечной фигурке шедшего впереди всех человека.
– Интересно: не Виталик ли это идет? – предположил Александр.
– Вряд ли, – ответил Иван. Ему тоже показался знакомым шедший впереди турист, однако, по его расчетам, группу Виталика, несмотря на то что прособирались сегодня лишние два часа, мы должны были сильно обогнать.