Не знаю, сколько печенья мы успели съесть, но к тому времени, как мама вошла в кухню, блюдо почти опустело.
– Спасибо, – поблагодарила она девушку в розовом. – Спасибо вам огромное!
Мы вышли из церкви. У входа стоял фургон. Сидевшая за рулем женщина помахала нам рукой.
– Я Джеральдина Кулберсон. Залезайте сюда!
Мы все трое забрались в машину, и Джеральдина отвезла нас к себе домой.
– Тут есть кровать и диван, – сообщила она, провожая нас в подвальное помещение. – Вещи можете оставить здесь. – Она указала на небольшой комод. – Ванная наверху, сразу как поднимитесь по лестнице. Обед подам примерно через час, вы пока устраивайтесь и приходите, как будете готовы.
И она ушла.
Мама присела на краешек кровати, молча прижала к себе меня и Ричарда и расплакалась.
Мы жили в подвале Джеральдины и Джорджа полгода, пока у кого-то еще из церкви не освободилась комната, которую мы могли снять. Прихожане быстро насобирали для нас кто что мог: одежду, игрушки, кровати, диван, холодильник и маленький черно-белый телевизор. Мама нашла работу на неполный день. Она вела бухгалтерию в маленьком магазине одежды и отвечала на звонки, а Джеральдина приглядывала за Ричардом. После школы я шла к Кулберсонам, а когда мама заканчивала работу, мы все вместе отправлялись домой. Я видела, как ночами мама просматривала счета, которые оставил отец, и на лице у нее застывало выражение отчаяния. Положение казалось безвыходным.
После того как отец нас бросил, мама совсем перестала улыбаться. Я была слишком маленькой, чтобы осознать случившееся, но догадывалась: произошедшие перемены как-то связаны с отцом. Кредиторы осаждали маму со всех сторон, угрожали ей, но с нас больше нечего было взять. Мама выписывала чеки на пять или десять долларов, раскладывала их по конвертам и отсылала кредиторам, надеясь, что те оценят ее усилия погасить долги. Некоторые действительно начинали относиться к ней с сочувствием, но на большинство это не производило никакого впечатления. За несколько недель до Рождества мама совсем пала духом. Она рыдала за кухонным столом, сжимая в руках какие-то письма. Я побежала за миссис Кулберсон. Джеральдина прочитала одно из них и погладила маму по плечу. «Никто не отберет у тебя детей, Шарлотта, – пообещала она. – Не переживай».
Спустя несколько дней к нам постучались пастор Берк с женой. Мама пригласила их войти и поставила на огонь кофейник. Когда кофе был выпит, миссис Берк передала ей какой-то конверт. Мама заглянула внутрь и ахнула.
– Я не могу это принять.
– Можешь, – возразил пастор. – Бери и расплатись со всеми долгами.
– Здесь больше, чем мы должны! – Мама попыталась вернуть конверт, но миссис Берк остановила ее.
– Обратно не возьму. – Она настойчиво отстранила мамину руку. – Не могу же я прийти ко всем этим людям и сказать, что Господь совершил ошибку, вложив в их сердца желание помочь тебе? Бог пожелал этого, и они выполнили Его волю.
Мама сидела, сжимая в руках пухлый конверт.
– Но ведь я не знаю, кто эти люди, – прошептала она. – Я даже не могу их поблагодарить.
– Они помогают не ради благодарности, Шарлотта, – мягко произнесла миссис Берк. – Господь знает, кто они. Он их отблагодарит.
Мама покачала головой и вытерла слезы кухонным полотенцем. Миссис Берк наклонилась и сжала ее ладонь.
– Иногда тот, кто исполняет Божий промысел, должен остаться в тени. А нам нужно лишь с благодарностью принять милость Господа.
Мама со слезами обняла миссис Берк. Пастор с женой ушли, а я наблюдала из прихожей, как она всхлипывает, прижимая к себе конверт. Время писем, кредиторов и угроз закончилось. И мама вновь начала улыбаться.
Мы так и не узнали, кто собрал для нас деньги. Я прислушивалась к разговорам в церкви, надеясь уловить что-нибудь, что помогло бы распознать наших спасителей. Однако все вели себя так, будто им ничего не известно.
До этих событий, в течение нескольких лет, перед Рождеством я шарила под маминой кроватью или в шкафу под предлогом уборки, пытаясь найти хотя бы малюсенький подарок.
– Патриция, в Рождество нельзя думать только о себе, – сказала однажды мама, выгоняя меня из комнаты. – Важно не то, что тебе подарят, а то, что ты сама можешь дать.
В то время ее слова показались мне несуразными. Но когда мама получила набитый деньгами конверт от незнакомых нам прихожан, я поняла, что она имела в виду.
Я вылила остатки кофе в раковину, вымыла кофейник и, убрав его, направилась в гараж. Чтобы избежать пробок, выехала на час раньше. Дорога заняла сорок минут.
И дом Лайманов, и деревья рядом с ним были украшены рождественскими фонариками. На крыше, рядом с трубой, восседал Санта-Клаус в санях. У крыльца гостей встречал Фрости из мультфильма. А может, другой снеговик, похожий на него. В ожидании моего подопечного я открыла багажник. Дверь отворилась, и я увидела Джастина и Клэр Лайман. Клэр помахала мне в знак приветствия, положила руку мальчику на плечо, и они начали спускаться по ступеням.
– Как дела, Патриция? – поинтересовалась Клэр.
– Прекрасно, – улыбнулась я. – А как поживает твое семейство?
Клэр в ответ показала большой палец. Я подняла чемодан.
– Джастин, как ты?
Он пожал плечами и, отобрав у меня чемодан, сунул его в багажник.
– Дом выглядит очень красиво.
Клэр приобняла мальчика.
– Это Джастин помог. Без него мы бы не справились.
– Ух ты, Джастин! Потрясающе получилось!
Он уставился в землю. Клэр посмотрела на меня и, обхватив Джастина за хрупкие плечи, поцеловала его.
– Спасибо, что был с нами.
Мальчик кивнул, не поднимая глаз. Ему не хотелось уезжать.
– Можно мне потом вернуться? – прошептал он.
Мы с Клэр переглянулись. Слегка отстранив от себя Джастина, она посмотрела ему в глаза.
– Вы с мамой всегда можете прийти к нам в гости.
Однако он надеялся услышать совсем другое.
– Можно мне вернуться и остаться здесь жить?
– Джастин, мы тебя очень любим, но и твоя мама тоже тебя любит. Ты ей нужен.
Она открыла дверцу машины, и Джастин молча скользнул внутрь. Вдруг Клэр вспомнила о чем-то.
– Подождите!
Она убежала в дом и вскоре вернулась со свертком в яркой подарочной бумаге.
– До Рождества не открывай, – напутствовала Клэр, укладывая подарок мальчику на колени. – Это тебе и маме.
Она улыбнулась мне. Мы тепло попрощались. С Лайманами я работала уже несколько лет. Прекрасные приемные родители, готовые открыть двери своего дома для любого ребенка. На таких всегда можно положиться. Выруливая на дорогу, я заметила, что Клэр машет Джастину вслед. Он сидел, уставившись в пол.
– Джастин, смотри: Клэр тебе машет.
Я остановилась на минуту, ожидая, что он помашет в ответ. Джастин не шевельнулся. Клэр продолжала махать.
Я выехала на шоссе.
– Джастин, Клэр машет.
Мальчик сложил руки на коленях. Когда мы проезжали мимо почтового ящика напротив дома Лайманов, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Клэр, и, повинуясь порыву, высунулся из окна и начал махать. Мы свернули за угол, и Джастин, крепко сжимая подарок, откинулся на сиденье. С восьми лет он успел сменить много приемных семей. Сейчас ему было двенадцать. Всегда трудно уезжать от людей, которые тебя любят. За последние девять месяцев Джастин побывал в двух приемных семьях, пока его мать лечилась от наркозависимости.
– Твоя мама будет очень рада тебя видеть. – Я на минуту отвлеклась от дороги, чтобы взглянуть на мальчика.
Он смотрел в окно и ничего не отвечал. Ему явно не хотелось возвращаться к матери.
– Она сказала, что ждет тебя, и в выходные вы сможете выбрать елку вместе.
Джастин продолжал смотреть в окно. Я понимала, о чем он думает, однако мне очень хотелось верить, что мальчик ошибается.
Я остановила машину на стоянке у продуктового магазина и повернулась к Джастину. Я повидала многих родителей, прошедших реабилитацию. Часто было очевидно – им не хватит сил избавиться от зависимости. Но иногда среди них встречались и такие, кто полностью излечился и хотел наладить свою жизнь. Они разговаривали со мной искренне, от чистого сердца, а не просто говорили, что пологается. Я знала, что мама Джастина мечтает вернуть сына, исправить свою жизнь.
– Она выполнила все требования государства, и теперь здорова, Джастин. Твоя мама больше не сорвется.
– Ну да, как же, – пробурчал мальчик, снова отворачиваясь к окну.
– Джастин, она сильно изменилась.
Он молча наблюдал за каким-то мужчиной, который грузил продукты в багажник внедорожника.
Я постаралась поймать взгляд Джастина.
– Твоя мама уже не такая, какой ты ее помнишь.
Его глаза наполнились слезами.
– Она постоянно говорит, что изменится, а сама и не думает меняться. – Смутившись, Джастин смахнул слезы. – Все время обещает, но никогда не держит слово. Она просто врет, неужели не понятно!
Он вытер нос рукавом куртки. Достав из бардачка носовой платок, я протянула его мальчику.
– Она изменилась, – повторила я. – Знаю, тебе трудно в это поверить, но я видела ее, разговаривала с ней. Она стала другим человеком.
Джастин покачал головой. Я его не убедила.
– А еще твоя мама нашла работу.
– И скоро ее потеряет.
Я прижала мальчика к себе.
– Она снова стала парикмахером и любит эту профессию. До этого твоя мама работала на заводе, и там ей совсем не нравилось.
– Раньше ее из всех салонов увольняли.
Я посмотрела ему в глаза.
– Я понимаю, как тебе тяжело. – Одинокая слезинка скатилась по его щеке. – Но мама тебя очень любит. Она так старалась вылечиться, Джастин, а теперь хочет, чтобы ты вернулся к ней. Знаю, ты сердишься, но все-таки помоги ей.
Он кивнул.
– Я работаю уже много лет, встречала разных людей, и я уверена – мама тебя действительно любит.
Джастин теребил в руках подарок.
– Вы будете нас навещать?
– Да, это моя работа.
– А если не по работе?
Я улыбнулась.
– А ты угостишь меня какими-нибудь прохладительными напитками? Газированной водой или чаем со льдом, например?
– Да.
– А как насчет кондитерских изделий?
– Наверное, только я не знаю, что такое «кондитерские».
Я засмеялась и пристегнула ремень безопасности.
– Ты уж это выясни, а то вдруг я захочу что-нибудь кондитерское. Шоколад, например.
Мы подъехали к многоэтажному дому, где жила мама Джастина. Я обняла мальчика за плечи, и мы поднялись по лестнице. Не успела я постучаться, как Рита Рамирез, распахнув дверь, кинулась к сыну и прижалась щекой к его макушке. Ей было всего тридцать, но выглядела она лет на десять старше. Она затараторила что-то на испанском, и я остановила ее движением руки.
– Так нечестно! Говорите по-английски. Откуда мне знать, вдруг вы сейчас критикуете мой костюм или прическу. Так вы мне до конца дня настроение испортите.
Рита отступила на шаг, любуясь сыном.
– Какой ты красивый, – прошептала она, дотронувшись до его щеки. – Хочешь кушать?
Он покачал головой.
– Мисс Патриция, а вы? – Она взяла сына за руку и повела нас в маленькую кухню. – Может, кофе?
Рита протянула мне чашку, и мы сели за стол. Я уже осматривала ее квартиру и убедилась, что все в ней соответствует требованиям Департамента. Мне только и оставалось, что пожелать им с Джастином удачи.
Допив кофе, я собралась уходить.
– Дам вам знать, когда приду в следующий раз, – пообещала я, открывая дверь.
– Но вы всегда можете зайти и выпить прохладительный напиток с кондитерским изделием, – напомнил мне Джастин.
– Договорились, – кивнула я.
В глазах мальчика читалось сомнение.
Рита схватила меня за руку.
– Спасибо, мисс Патриция! Спасибо, что вернули мне Джастина!
Я улыбнулась им. Вот и еще одна чуть было не распавшаяся семья пытается начать все сначала.
Женщина обняла меня.
– Желаю вам чудесного Рождества!
Я не смогла вымолвить в ответ ни слова. Вместо этого помахала им рукой и начала спускаться по лестнице, молясь о том, чтобы на этот раз у Риты все получилось.
Накануне я отправила ей по почте два подарочных сертификата. Один – на покупку рождественских украшений, другой – в ближайший продуктовый магазин. Рита и Джастин получат их самое позднее завтра. Конечно, это не так много по сравнению с тем, что передали когда-то моей маме. Но я надеялась – сертификаты помогут Рите и Джастину весело отпраздновать Рождество.
Перед тем как отправиться в офис, я заглянула на автомойку. Не люблю, когда в машине скапливаются дорожные реагенты, а с ботинок Джастина натекло много грязи. Я попросила мойщиков вытащить сиденья и прочистить под ними – на прошлой неделе они об этом забыли.
В офисе я включила компьютер и просмотрела папку с документами Рамирез, желая удостовериться, что с ними все в порядке.
Несколько недель назад наши сотрудники целых два часа наряжали на работе елку, украшали стены побегами плюща. Я тогда специально назначила на это время встречу вне офиса, чтобы не мешать всеобщему веселью. Рождество давно перестало меня радовать, и мне не хотелось никому портить праздник.
Я со стуком закрыла ящик, и от громкого звука на столе Роя Брейдена включилась игрушечная рыбка. Она весело задвигалась под заигравшую песенку «Переехал бабулю олень». Я поморщилась. Эта рыба каждый раз выводила меня из себя! Хорошо хоть, игрушечный Санта-Клаус сломался в прошлом году, однако Рой все равно ежедневно вытаскивал его и упорно пытался починить. Рой работал в Департаменте дольше, чем я. Его первая жена, с которой они двадцать восемь лет прожили душа в душу, умерла. Он тогда горевал и чувствовал себя очень одиноко. Через год после ее похорон Рою показалось, что он влюбился в Эллу. Они поженились, но их брак был ошибкой. Рой осознал, что не любил ее, а просто слишком страдал от одиночества. Они не прожили вместе и двух лет – расстались. Теперь он уже четыре года встречается с Барбарой, но не отваживается сделать ей предложение, хотя я не раз его предупреждала, что так он может ее потерять. «Вы прекрасная пара», – часто повторяю я. У Роя четверо детей, пятеро внуков и шестой на подходе. А еще Рой – замечательный друг. Я заметила на его столе пончик и, подкатившись в кресле, взяла и откусила кусок. Это, конечно, не кража. Наоборот, я проявила о Рое заботу: с таким холестерином ему вредно есть жирное. Заслышав голос друга, я поспешно запихнула остатки пончика в рот. Рой подошел к своему столу и остановился.
– Патти, ты не видела тут пончик?
Я наклонилась, усердно разглядывая стол.
– Тут ничего нет.
Он открыл ящик и заглянул внутрь.
– Но я точно помню, что оставил его здесь! Ладно, возьму еще. – Рой направился в комнату отдыха.
– Там уже кончились. – Я сделала вид, что сосредоточенно печатаю на компьютере.
Он воздел руки.
– Все, о чем человек просит, – какой-то несчастный пончик, который помог бы продержаться до конца рабочего дня. Разве это так много?
– А по-моему, человек за полвека уже переел пончиков.
Он остановился и с укором посмотрел на меня.
– Я-то думал, ты пошла в социальные работники, чтобы помогать людям и поддерживать их.
Я рассмеялась. В этот момент мой телефон зазвонил.
– Думаешь, я толстый? – Рой натянул рубашку у себя на животе.
Я сделала ему знак, чтобы он помолчал, и подняла трубку. Звонил Линн Максвейн, наш начальник.
– Может, я и чересчур большой, но это же неплохо, – пробормотал Рой. – Большой – не значит толстый!
Я отвернулась от него и плотнее прижала трубку к уху.
– Хорошо. Сейчас буду. – Я отключилась и, вытаскивая из шкафчика папку, пояснила: – Бриджет Слоун несколько минут назад арестовали.
– За что?
– Продала наркотики полицейскому под прикрытием. Мне нужно пристроить Мию. – Я сокрушенно покачала головой, засовывая бумаги в портфель. – Вчера в семь вечера Бриджет ушла и не вернулась. А ребенок все это время оставался совсем один.
Рой посмотрел на часы, и я помогла ему подсчитать.
– Пятнадцать с половиной часов. Сейчас у них дома полиция.
Бриджет Слоун было восемнадцать лет, и она одна растила дочь – симпатичную десятимесячную малышку, которая, по мнению Бриджет, мешала ей жить. Два года назад девушка сбежала из дома и с тех пор постоянно бродяжничала. Если бы она знала, кто отец ребенка, обязательно бы подала на алименты, чтобы покупать наркотики. Но пока Бриджет поняла, что беременна, прошло три месяца, а к тому времени она уже успела напрочь забыть, где была, с кем спала и что курила. Бриджет посадили в тюрьму за подделку банковского чека, и когда она родила, нам пришлось на три месяца поместить ребенка в приемную семью. Я позвонила бывшим приемным родителям Мии, чтобы узнать, смогут ли они вновь принять ее, но автоответчик сообщил, что их нет в городе. Тогда я набрала Сандру и Гая Майкл. С ними я работала не так долго, но они мне нравились.