– Пользоваться мы ими не любим, – согласился охранник. – Но когда приходится – пользуемся.
– А если я где-нибудь перелезу через забор.
– Милости прошу. Уверен, рано или поздно мы вас поймаем.
Кляйн кивнул, отвернулся, собираясь уходить.
– Очень приятно было встретиться, мистер Кляйн, – сказал охранник. – Если будут новые вопросы, не стесняйтесь спрашивать.
Гуса и Рамси он нашел в баре уже пьяными, особенно Рамси, который пил виски через соломинку. Гус все повторял, что ему нельзя налегать, что алкоголь разжижает кровь, а потом опрокидывал рюмку за рюмкой. Они повеселели, когда заприметили Кляйна, похлопали его по спине обрубками.
– Выпьете? – спросил Рамси.
Кляйн кивнул. Рамси подозвал бармена.
– Налей-ка моему другу, – сказал он.
– Самоприжигателю.
– Слухи быстро разносятся, – сказал Рамси.
– Скажи, – начал Гус заплетающимся языком, – когда будут женщины?
– В десять, – сказал бармен. – Я уже говорил. В десять.
– Выпьете? – спросил Кляйна Рамси.
– Мне уже наливают, – сказал Кляйн.
– Черт, – сказал Рамси. – Я сам хотел вам заказать.
– Ты и заказал, – ответил Кляйн.
– Чего? – переспросил Рамси. – Чего?
– Забудь, – ответил Кляйн.
– Чтоб вы знали, – сказал Рамси, – следующий – за мой счет.
Кляйн улыбнулся.
– Итак, – сказал Гус, ссутулившись над стаканом. – Как идет расследование?
– Не идет.
– Нет? – спросил Гус. – Ощнь плохо.
– Хотите послушать? – спросил Кляйн.
– Про что? – уточнил Рамси.
– Про расследование, – сказал Кляйн. Бармен поставил стакан на стойку. Кляйн подхватил его левой рукой и отпил.
– О нет, – сказал Рамси. – Гусу ничего говорить нельзя.
– Это еще почему? – спросил Гус. – Это еще почему?
– Гус – однушка, – ответил Рамси. – Не будем привлекать однушек.
– Я был однушкой, – возразил Кляйн. – И меня привлекли.
– Я не однушка. – Гус поднял руку. – Больше нет.
– И все равно, – сказал Рамси. – Ты мелкая сошка. Ты тот, кто ты есть, и мы тебя любим, но ты мелкая сошка.
– Да ничего, Рамси, – сказал Кляйн. – Можешь мне поверить.
– Просто, по-моему…
– Рамси, – сказал Кляйн. – Поверь мне и послушай.
Рамси открыл рот, снова закрыл.
– Элайн мертв, – сказал Кляйн.
– Элайн мертв? – переспросил Рамси, поднимая голос.
– Разве это возможно? – засуетился Гус. – Как это возможно?
– Или нет, – сказал Кляйн. – Может, и нет.
– Ну, – протянул Гус. – Так мертв или нет?
– Что ты там говоришь про Элайна? – спросил бармен.
– Ничего, – ответил Кляйн.
– О боже. – Рамси покачал головой. – Господи боже.
– Элайн или мертв, или нет, – объяснил Гус бармену.
– Потише, Гус, – сказал Кляйн.
– Ну так и что? – спросил бармен. – Мертв или нет? Разница-то большая, между прочим.
– Это, – Гус ткнул культей в воздух, – я и намерен узнать.
– В смысле, ты не уверен, что есть разница? – спросил Рамси.
– Рамси, – сказал Кляйн. – Посмотри на меня. Зачем я тут? Что я расследую?
– Что? – переспросил Рамси. – Контрабанду.
– Контрабанду?
Гус, обратил внимание Кляйн, начал прислушиваться.
– Кто-то вывозит наши фотографии.
– Какие еще фотографии?
– Сексуальные, – сказал Рамси. – С людьми без конечностей. Кто-то их ворует и продает, не отчисляя прибыль сообществу.
– И ты считаешь, – спросил Кляйн, – что я здесь поэтому?
Рамси кивнул.
– Нет, – ответил Кляйн. – Я здесь из-за Элайна.
– Который либо мертв, либо не мертв.
– Вот именно, – ответил Кляйн.
– Это большая разница, – сказал Гус. – Вот это мы и намерены узнать.
– Что? – спросил Рамси.
– Это, – ответил Гус.
– Что? – Рамси принялся озираться вокруг. – Что происходит?
– Вот именно, – сказал Кляйн. – Мне бы кто ответил.
«Есть две возможности», – думал он, когда его провожали на встречу с Борхертом следующим утром: с одного бока похмельный Рамси, с другого – похмельный Гус. Он шел по просьбе самого Борхерта. «Возможность первая: Элайн мертв. Возможность вторая: Элайн жив». Возможно, Рамси прав, возможно, он действительно что-то знал, и он – Кляйн – здесь из-за контрабанды или воровства. Но если это так, почему ему не сказали? Почему Борхерт заявил, что он расследует убийство? Ведь в самом деле, учитывая прежнюю специальность Кляйна, логично, чтобы его наняли расследовать действия контрабандистов.
Возможно, у самого Борхерта в деле корыстный интерес и есть причины помешать расследованию контрабанды.
Но если и так, зачем объявлять Элайна мертвым? Зачем говорить, что требуется расследовать убийство? Почему бы не предложить что-то не такое тяжкое?
И вот он в одиночестве – Гус и Рамси покинули его у калитки, – стоит перед Борхертом, одноруким, одноногим мужчиной, угрюмо поглядывавшим с кресла.
– Я думал, мы договорились, – говорил Борхерт.
– О чем договорились?
– Я просил не распространяться о деле с теми, кому знать необязательно. А вы начали распускать слухи.
– Слушайте. Я не знаю, что я здесь делаю. Что именно я расследую?
– Смерть Элайна.
– Я не верю, что он мертв.
– И в самом деле, – сказал Борхерт. – Это вы дали понять недвусмысленно.
– А что с контрабандой?
– Контрабанда, – сообщил Борхерт, – это история для прикрытия. Мы договорились сообщать о ней людям вроде Рамси.
– А Андрейсен?
– Мы о нем уже говорили. Я торжественно даю вам слово, что если вы просто согласитесь еще на одну-две ампутации, то Андрейсен запоет по-другому. Почему вы не поговорили с другими? Может, кто-то из них откроет правду.
– Вы лжете.
Борхерт вздохнул:
– Что ж, я надеялся, до этого не дойдет, но вы упрямый мерзавец и ведете дела по-своему. Вам самому пошло бы на пользу принять кое-что на веру, но «вы не веруете», как говорил Иисус, а неверующих не переубедить, пока они сами всё не потрогают. – Он повернул голову, показал подбородком на стойку: – Там лежит пистолет. В ящике. Не заряжен, но охраннику у двери Элайна это знать необязательно. Если хотите убедиться сами – прошу, убедитесь сами. Я бы не советовал, но и мешать вам не буду.
Кляйн достал оружие и вышел. Стоило ему открыть дверь в коридор, как он увидел охранника, который, если верить Андрейсену, стоял перед дверью Элайна. Эту ли дверь предлагал ему проверить Борхерт? Или же отправил Кляйна посетить комнату, куда его уже водили, с фальшивым местом преступления?
– Это комната Элайна? – спросил охранника Кляйн.
Охранник не ответил. Кляйн понял, что его одинокий глаз опущен вниз, прикован к руке Кляйна, и тогда вспомнил про пистолет. Он поднял руку и прицелился в голову охранника:
– Пожалуйста, откройте дверь.
Охранник покачал головой.
– Я тебя убью, – сказал Кляйн.
– Тогда убей.
Кляйн с силой ударил ему в лицо культей, а потом по челюсти рукояткой. Охранник сделал два неловких шага, вильнув к двери, и Кляйн снова приложил его рукояткой прямо за ухом. Мужчина рухнул как подкошенный.
Дверь была не заперта. Кляйн открыл ее и вошел, запер за собой.
Внутри было темно. Он ощупал стены вокруг двери в поисках выключателя, но нашел его, только когда глаза привыкли к обстановке, – низко, на уровне коленей.
Комната была такая же простая, как у Борхерта. В дальнем конце – стойка и маленькая кухня. Единственное кресло – с какой-то сеткой над ним. Кровать была метр в длину, прижавшаяся к полу и придвинутая к стене.
На подушке покоилась изуродованная голова, а остальное тело скрывало одеяло. Кляйн присел рядом. Глаза у человека на кровати были вынуты, веки срезаны. Уши отрублены, остались только два завитка скользкой розовой кожи. Нос тоже отсутствовал – осталась только темная зияющая дырка. Губы как будто по большей части сжевали – возможно, зубами, просвечивающими в отверстии.
Прямо перед ним кожа на лице дрогнула и голова слегка сдвинулась – отсутствующие глаза как будто вперились в его собственные. Кляйн оторвал взгляд, а потом, схватившись за одеяло, сдернул его с тела.
Под одеялом был только торс – без единой конечности, со срезанными сосками, отрубленным пенисом. Он сидел и смотрел, как поднимается и опадает грудь, как свистит воздух между зубов. Тело лежало как-то неправильно, заметил он, и тогда перевернул его на бок – достаточно, чтобы увидеть, что ягодицы тоже срезаны.
Рот что-то пытался сказать, но Кляйн не мог ничего понять – большая часть языка отсутствовала. Он отпустил тело. Отвернулся, медленно упал на пол. Сзади кто-то колотил в дверь. Он так и лежал, таращась в потолок и слушая лепет Элайна, пока они не пришли и не вытащили Кляйна из комнаты.
– Ну, теперь вы убедились? – Борхерт стоял, оперевшись на тросточку, впивавшуюся ему в ладонь. Кляйн теперь был в кресле – кресле Борхерта, – куда его усадили охранники после того, как проволокли из комнаты Элайна по лестнице, где он головой отсчитал каждую ступеньку.
– Что с вами? – спросил Борхерт. – У вас как будто жар.
– Элайн жив, – сказал Кляйн.
– Ну конечно, жив. Я должен извиниться за ложь, мистер Кляйн, но поверьте, у меня были для нее все основания.
– Почему?
– Почему, мистер Кляйн? – Борхерт повернулся к нему, подскакал поближе. – Вы хотите знать?
– Да.
Борхерт улыбнулся:
– Знание – самый ценный из товаров. Согласны на обмен? Я обменяю знание на конечность.
– Что?
– Вы слышали. Знание за конечность. Вы сами выбираете конечность. Или даже попросту ладонь или ступню. Этого хватит.
– Нет, – сказал Кляйн.
– Это ваша проблема, – сказал Борхерт. – Вы сами не хотите знать.
– Я хочу знать.
– Правда или плоть, – повторил Борхерт. – Что вам важнее?
Кляйн не ответил.
– Или, скажем, хотя бы палец, – продолжил Борхерт. – Один-единственный палец на ноге или руке. Что вам один палец? Вы и так живете без восьми. Что изменит еще один?
Кляйн встал, направился к двери. Он слышал, как за спиной посмеивается Борхерт:
– Предложение в силе, мистер Кляйн. Возвращайтесь в любое время.
Кляйн лежал в постели и думал. В полной темноте он все видел перед глазами изуродованное лицо Элайна, его голову на подушке, одеяло под самым подбородком. Наконец встал и включил свет.
Нога болела. Она по-прежнему истекала кровью и жидкостью на месте пальцев, а ступня как-то странно потемнела, распухла. Он закинул ее на подушку, повыше, и это как будто помогло.
Что такое истина, думал он. Насколько важно ее знать? И когда он ее узнает, что потом?
Он посмотрел на свою культю. Иногда он до сих пор чувствовал ладонь. А когда Борхерт опоил его, даже видел – полусуществующую, как привидение. Попытался заставить себя увидеть ее вновь, но не смог.
Может, попросить что-нибудь для ноги, что-нибудь противовоспалительное или даже посерьезней, пока та совсем не распухла и позволяла ходить. Он примет и останется в кровати, дождется, пока пальцы заживут.
«Зачем?» – все спрашивал себя Кляйн, снова увидев лицо Элайна несмотря на то, что свет еще горел. Зачем Борхерт ему врал? Что он выигрывал, притворяясь, что Элайн мертв, хотя тот на самом деле жив?
Он всё крутил эти вопросы в голове.
А когда наконец нашел ответ, осознал, что попал в очень большую беду.
Охранник у калитки не хотел его пускать, но Кляйн заявил, что пришел на ампутацию, что Борхерт сам пригласил его вернуться. Одноглазый посовещался с коллегой за дверью, а потом встал рядом с Кляйном у калитки в темноте, пока второй отправился наверх совещаться с Борхертом.
– Уже очень поздно, – сказал охранник.
– Он меня примет, – заверил его Кляйн. – Он сам сказал прийти.
И в самом деле, когда второй охранник вернулся, его впустили.
Кляйн отправился с ним по лестнице к комнате Борхерта. Охранник постучал. Когда Борхерт ответил, охранник открыл дверь и впустил Кляйна одного.
– Итак, – сказал Борхерт. – Все-таки правда для вас важнее, мистер Кляйн.
Он сидел в своем кресле, неуклюже взяв оставшимися пальцами пистолет:
– Прошу, присаживайтесь, мистер Кляйн.
– Он не заряжен, – сказал Кляйн.
– Нет? – удивился Борхерт. – И почему вы так думаете?
– Пистолет, который вы мне дали, был не заряжен.
– Это так, – сказал Борхерт, – но не потому ли, что я дал его вам?
Кляйн не ответил.
– Не желаете рассказать, что узнали? – спросил Борхерт.
– Вы планируете убить Элайна.
– И?..
– И планируете выставить все так, будто его убил я.
– В этом отношении на вас можно было положиться, – сказал Борхерт. – Вы отменно сыграли свою роль. Зарегистрированная склонность к насилию. Явная одержимость Элайном, живым или мертвым. Ошибаетесь вы только в одном пустяке: я уже убил Элайна.
– Когда?
– Вскоре после того, как вы ушли. Для человека без конечностей он оказал самое активное сопротивление.
– Зачем?
– Ах, – сказал Борхерт. – Мистер Кляйн, сомневаюсь, что смогу вам это втолковать.
– А ты попробуй.
– «А ты попробуй», мистер Кляйн? Как нелитературно. Причина лежит в вере. Мы с Элайном расходились в некоторых деталях, вопросах веры. В интересах веры нужно было расправиться либо со мной, либо с ним, причем так, чтобы второй показался невиновным. Иначе бы возник раскол. Естественно, я, со своей стороны, предпочитал, чтобы расправились с ним, а не со мной.
– Вы были врагами.
– Вовсе нет. Мы восхищались друг другом. Это просто разумный политический ход, мистер Кляйн. Он должен был свершиться.
– Почему я?
– Почему вы, мистер Кляйн? Просто потому, что вы есть, и потому, что Господь ниспослал на вас свою милость, избрал отнять у вас руку. Вы, разумеется, будете вознаграждены в раю за ваш вклад. Но будете ли вознаграждены при жизни – совсем другой вопрос.
– Наверное, мне лучше уйти, – сказал Кляйн.
– Хороший вопрос, мистер Кляйн. Убить вас или позволить уйти? Хм-м-м? Как думаете, мистер Кляйн? Отпустить ли вас? Может, бросим монетку?
Кляйн не ответил.
– Без монетки? Не желаете выразить мнение?
– Я бы хотел уйти, – ответил Кляйн.
– Ну разумеется, – сказал Борхерт. – И вы уйдете. Да будет сегодня день милосердия, не правосудия. Возможно, если вам повезет, вы даже выберетесь за ворота, пройдете мимо охраны навстречу так называемой свободе внешнего мира.
Кляйн повернулся к двери.
– Но, с другой стороны, – услышал он из-за спины, – несомненно, милосердие до́лжно сочетать с правосудием, мистер Кляйн. Я прав? Возможно, вы все-таки оставите нам что-нибудь, чтобы мы о вас помнили.
Кляйн замер на месте. Потом, не оборачиваясь, медленно потянулся к ручке.
– На вашем месте я бы этого не делал, – сказал Борхерт. – Ненавижу стрелять в спину.
Кляйн остановился, повернулся к нему лицом:
– Чего вы хотите?
– Вы отлично знаете, чего я хочу, – ответил Борхерт, не сводя с него глаз. – Плоть за знание.
– Нет.
– Вы сказали охраннику, что пришли на ампутацию, – напомнил Борхерт. – На стойке лежит секач. Тот самый, которым вы расправились с моим пальцем. Ладонь увязла – всей руке пропасть. А иначе я вас застрелю. Честно, для меня никакой разницы, мистер Кляйн. Вы уже осуществили свое предназначение. Технически вы больше не нужны.
Кляйн медленно двинулся к противоположной стене комнаты. Борхерт наблюдал, как он идет, и толкался ногой в пол, поворачивая кресло.
Секач был на месте, вонзенный в разделочную доску.
– Вперед, мистер Кляйн. Берите за рукоятку и выдергивайте.
Он подчинился и спросил:
– Что мне не дает убить вас сейчас?
– А вы правда умеете метать ножи, мистер Кляйн? И где же такому учат? В каком-нибудь профессионально-техническом колледже? Вы сами-то представляете, что сможете в меня попасть, не говоря уже о том, чтобы от удара лезвие вошло в плоть? А если и так, полагаю, что смогу нажать на курок заблаговременно…
– Если оружие заряжено.
– Если оружие заряжено, – дружелюбно согласился Борхерт. – Выстрел привлечет внимание охранников и приведет к вашей смерти. Итак, мистер Кляйн, вы ставите на кон собственную жизнь ради возможности убить меня. Неужели вы действительно этого хотите? Нет? Тогда будьте хорошим мальчиком и отрежьте себе руку.