Твори добро – пока не убили.
Глава 1
– Нет, ну а кто тебе виноват?! Бог, Сатана, Тот водитель? Да наплюй ты на них! Тебе жить! Ты же еще живой!
– Уже почти нет… Я… Я – мертвец.
– Если так размышлять, то конечно! Как? Как ты можешь, добровольно, стоит заметить, отказывается от этого. Тебе плохо? Да тебе очень плохо. Но ты же можешь дышать, есть, размышлять, всё ещё снова изменится. И главное, единственное, что от тебя требуется это поверить, просто снова захотеть жить!
– Я не хочу…
– Почему!? Я не понимаю! Почему? У тебя была нормальная жизнь, да хоть бы самая паршивая, хреновая, но ты жил, и радовался этому. Все радуются, некоторые жалуются, но они врут. Все любят жить! И ты ведь любил.
– Я не могу больше жить… мне больно.
– Боль. Больно физически – да ты же ничего не чувствуешь! Моральная боль, душевные страдания, да стоит тебе вернуться. Вспомни, вспомни, как ты шёл по улице, обычный день, просто утро, идешь на работу, всё как обычно – но как же здорово, просто идёшь, дышишь, улыбаешься сам не зная чему.
– А если я не буду ходить?
– Значит, будешь ездить, ползать, кататься. Скажи мне, тебе действительно больно?
– Мои близкие… Они.… Я буду их обременять.
– Будешь. Все мы мешаем кому-то, наступаем на горло, отнимаем время. Только вот ещё мы необходимы, любимы, желанны, просто нужны, а кому то вообще наплевать на нас. Ты будешь обузой – не будь ей. Просто? Да, просто, и не смотри на меня так, не все так просто, но намного проще чем, кажется. Ну и даже если будешь, и что? Живи так. Кто – то с тобой все равно останется – пользуйся этим. Не останется – ещё проще. Делай все что угодно, как угодно – ты же будешь жить!
– Я…
– Ты будешь жить?
– Я не буду жить.
Двое сидели на больничной кушетке, простыни были белые, занавеси то же были. Вокруг суетились врачи, в коридоре ждали родственники. И ни кто не видел парочку, сидящую на белых простынях, на собственных ногах. Один из них умер только что, другой имел больший опыт в этом деле. Оба молчали. Тот, что был слева, боялся поднять голову, тот, что был справа, не хотел поднимать голову, он прекрасно знал что увидит. То, что обычно люди видят лишь раз в жизни – смерть. Ему надоело это видеть, а если честно ему было больно это видеть, хоть он и не ощущал боли, как бы ему не хотелось.
Глава 2
Канал открылся чуть левее двери. Черное око и белый зрачок, его так и называли – глаз. Туннель был длинный, зрачок бил ярким, белым светом, но ни один лучик не касался стенок, и ты не касаешься когда идешь по нему.
Силуэт, уже полностью здорового человека, удалялся, зрачок жадно звал его своим свечением. Тот, что остался на кушетке, наконец, поднял голову, силуэт уже почти был не различим.
А ведь он этого даже не вспомнит, ни туннеля, ни меня, ни вспомнит он и наш разговор, и свой упущенный шанс. Глаз закрылся. Прямо за каналом оказалось два человека. Я знал, что они там будут, именно поэтому продолжал смотреть на силуэт, которого уже не было, а не на пару явившеюся за мной. Последнее время за мной часто стали присылать именно их. Один сверху, как мы говорим, другой снизу. Верхний был молодой, в кедах и узких джинсах, а нижний лет на пятнадцать постарше, непременно в шляпе, хотя пару раз видел его и в кедах, видимо верхний надоумил. Рогов, копыт, крыльев и нимбов не было, им в отличие от меня иногда приходиться являться и живым.
– Ты опять покинул территорию, – попытался привлечь мое внимание верхний.
– Это не запрещено, – ответил я, не обращая на него ни какого внимания.
– Но и не разрешено, – нижний смотрел не на меня, а на врачей в особенности на одну рыжую медсестру, – Пошли, – он отвлекся и позвал меня рукой.
Я поднялся и обреченно помёлся за ними, у меня просто нет выбора. Мне нужно было обратно, это больше не мой свет, я здесь чужой, мне нужно домой, на тот свет, ведь я мертвый – так мне всегда говорили, и сейчас скажут.
Мы шли по коридору больницы, верхний часто задевал кого-нибудь плечом или рукой, конечно ни кто этого не замечал. Старший шёл справа, ему это развлечение уже давно надоело.
Выходя из палаты я мельком заметил родственников того силуэта. Ему не к кому было возвращаться, они там просто ждали его смерти. Хотя это и не оправдание, всегда можно жить хотя бы ради самого себя.
Лифт звякнул и как ни странно в огромной больнице ни кому кроме трёх призраков он не понадобился. Что бы вернуться домой, как это называлось, лифт не требовался, да ничего собственно не требовалось, кроме желания или принуждения. Но нам нравилось ездить на лифте, нам всем нравилось. Да и против желания лучше перемещать в закрытом пространстве.
Вверх. Левый улыбнулся, я слышал, ему не нравилось кататься вниз, но я не знаю почему, ведь я живу в раю.
Мы ехали в тишине, верхний игрался с браслетом на своей руке, нижний смотрел на табло этажей, оно не двигалось с цифры три. Я смотрел в зеркальную дверь лифта. Та же одежда, прическа, я силой остановил себя от желания поправить челку, всё равно бесполезно. Я не могу трогать себя, я не могу тронуть их, я не могу остановить вас.
Проехав еще воображаемый этаж, лифт вновь звякнул и отворился.
Глава 3
Кабинет моего смотрителя был коричневый, это редкость, деревья здесь не рубят. А за окном было всё белое – зима. Раньше я так себе представлял, но теперь это мне надоело, зимы здесь тоже не было.
Здесь был смотрящий пансиона, молодой представитель рая, посланник ада в шляпе, нас окружал деревянный кабинет, находившийся в большом мраморном доме, а за стенами, которые впрочем, здесь ни кому не мешали, всё застилал белый свет – эта моя часть рая, хотя остальные не сильно отличались.
– Житель рая доставлен, – начал официальную часть нижний.
– Вновь, – закончил официальную часть верхний.
– Смотритель принял жителя рая, – выдохнул мой тучный сторож.
– Он часто уходит, – заметил молодой.
– Но это не запрещено, – ответил стандартной фразой директор пансиона.
Он так органично вписывался в этот образ: полный, круглый, правда совершенно без отдышки и других признаков избыточного веса, прелести рая, с расслабленным, даже усталым, но сфокусированным взглядом. Поэтому я для себя прозвал его директором, хотя начальник здесь был, конечно же, один, и уж точно не этот добренький мужичок.
– Ну, уж вы – то не начинайте, – вмешался тот, что в шляпе.
– В общем, вам вынесено устное предупреждение, – кеды у него тоже были белые.
– Предупреждение получил, – я бы сказал, что это ни как на него не повлияло.
– Еще один, – выдохнул нижний.
– Да видимо скоро здесь будет другой смотритель, – поддержал его верхний.
И они ушли, не через лифт, не через дверь, а как обычно уходят. Я то же было хотел уйти, вернуться в свою комнату, но директор меня окликнул.
– Останься, пожалуйста. Присядь.
Я мог уйти, или не мог, но остался.
– Где ты был на этот раз?
– В больнице.
– И как?
– Чуть лучше, чем обычно, этот хотя бы стал со мной разговаривать.
– Ох, – ему было уже почти всё равно, – Я тебя не держу, и держать не буду, ты знаешь, но…
– Ты сдался.
Он посмотрел на меня, хотел что – то объяснить, рассказать мне про рай и ад, про то, что было и как будет, но понял, что со мной этот номер не пройдет.
– Да я сдался. И ты сдашься.
– Нет.
–Сдашься, все сдаются. И не спорь со мной, не объясняй мне ни чего. Я здесь намного больше твоего.
– Спросил?
Он встал и медленно пошёл к окну. Он старался смотреть туда, понять что – то, принять, смириться, но то и дело отводил взгляд.
– Именно это тебя и ждет, – я больше не смотрел на него.
– Девятнадцать лет, – он повернулся в мою сторону, – девятнадцать лет, и… целое лето.
Я бы улыбнулся, раньше.
– Тот, с которым я разговаривал, он здесь?
– Нет, он внизу.
– Ты так быстро ответил.
– Я начинаю чувствовать.
– Это не твои чувства.
– Многим это нравиться.Да здесь почти все к этому стремятся.
– Мне не нравиться.
Он сел на свое место.
– Я пойду?
Он не ответил, уже в дверях я спросил.
– Мне можно уходить? Нужно?
– Делай что хочешь, – он больше не смотрел на меня.
Глава 4
Здесь не было этажей, но я поднимался по лестнице. Она здесь на самом деле для новичков, но я всегда предпочитал ступеньки эскалатору.
Я мог бы подниматься сколь угодно долго, но на этот раз остановился на восьмом этаже. В длинном, белом, мраморном коридоре находились лишь два человека. Они стояли друг напротив друга и молчали, им уже не нужно было разговаривать, но они этого ещё не понимали.
Я зашел в комнату, не доходя до них, решил не нарушать визуальный контакт, а вдруг кто-нибудь да проронит словечко. Хотя они с самого начала были не разговорчивые. Один – старик умерший своей смертью, второй – молодой наркоман, погибший, спасая девочку от изнасилования. Она, кстати, тогда не спаслась, но к нам не попала.
К сожалению, в наших комнатах можно изменить всё, за исключением цвета, а точнее света. Такой же, как и за окном, они сливались, и создавалось впечатление бесконечности пространства, хотя на самом деле конечно так и было. Я пытался всячески от него избавиться, поэтому в большинстве случаев моя комната выглядела как номер в дешёвом отеле: маленькая, низенькая – коробочка. Хотя в жизни я очень любил высокие потолки и окна, такие как дома, но здесь нельзя расслабляться, что бы кто ни говорил это не мой дом.
Всё, почти всё в комнате то же было белое – светлое. Я уже не мог пестрить и бравировать цветами как новички, я уже не хотел. Исключением в цветовой, да и в любой другой гамме был набор иголок, зелёный набор, зелёных иголок. В жизни это был мой любимый цвет, теперь я отношусь к этому спокойно. Иголки всегда лежали на видном месте и сейчас они были там. Значит, я ещё поборюсь. Хотя недавно в моей комнате вновь, как я вспомнил позже, появился патефон, хотя затем вновь пропал. Пока я точно помню, что это повторяется.
Я заставляю себя помнить, но на самом деле это плохо помогает. Вообще здесь тяжело с вещами, объектами, стенами, восприятием. Есть только то что тебе нужно и так во всём, но со временем тебе становиться нужно всё меньше и меньше, а то что пропадает – того как бы и вовсе не было, и самое интересное что по сути это правда. Пока во мне оставалось сил бороться только за иголки. Правда, в номере находилась еще пара вещей из привычных: диван, стулья, стол, хотя я уже не отдыхал, не ел и не спал – сила привычки. С ними здесь и борются. Ведь мы состоим из привычек, желаний, чувств, памяти. Я вот, например, помню, как меня зовут, а мой приятель нет, хотя о цвете своей кожи он пока помнит. Я думаю, это сыграло не маловажную роль в нашем знакомстве.
Он как раз вошел в мою комнату, уже не стучится, но еще пользуется дверью. Как всегда немного припадая, раскачиваясь, в порванной синей футболке и шортах, он прошел в комнату и прилег на мой диван. Контраст белого и черного, на этом свете мой любимый прием в интерьерном дизайне.
– Опять вернули? – улыбаясь, спросил негр.
Вообще он всегда улыбался, широко, не понимаю, как он до сих пор может это делать, ведь он здесь дольше меня. Он производил впечатление человека, который только что где-то достал. Хотя сейчас ему уже было не нужно, а раньше я часто видел его с косячком, или трубкой.
– Так я же здесь нужен.
– Аха, и я. Как дела, какие новости, что на том свете то происходит?
– Это сейчас мы на том свете, – я отошел на свое привычное место, чтобы не видеть окна, избавиться от него удавалось лишь на считаные мгновения, – Ты знаешь, что смотритель уходит?
– По-моему он еще колеблется.
– Да, но уже всё решено.
– Не самый плохой вариант решения, знаешь ли, а самое главное в точности сходиться с ответом.
– А кто тебе подсунул этот решебник?
– Да ладно, что ты. Я же здесь, лежу на твоём диване, сквозь стены не хожу, в саду не летаю.
– Ты меняешься.
– А ты, думаешь, нет?
– И я тоже, но я это замечаю.
На мгновение он потерял улыбку, но подойдя к окну быстро её вернул. Я всё не мог понять важно для него это или уже нет.
– К кому ходил? – он присел на подоконник, хотя знал, что я не люблю эти окна.
– Нашёл в больнице.
– Злачное место.
– Автомобиль его сбил.
– Ты не вспомнил, как умер? – прервал он меня.
– Я же рассказывал, это ты у нас уже запамятовал.
– Знаешь, за время нашего знакомства я слышал версии четыре твоей смерти, от разных людей, да и от тебя тоже… по-моему.
– Тех с кем ты мог обсуждать мою смерть, уже и нет.
– Они быстро… прошли, – он вернулся к отсутствующему пейзажу за окном.
Раньше бы он сказал, ушли. Как же его зовут? Помнит ли он? Как умер? Иногда мне кажется, что он притворяется или уже рассказал мне, а я забыл. А иногда мне кажется, что ему всё равно, причем всё равно было и на том… в жизни.
– Короче он умер.
– Это я понял. Скольких тебе удалось удержать за все время?
– Двух.
– А сколько было попыток, – не оборачиваясь, он покачал головой, – Как уходил та?
– Как обычно.
– В ближайшее время теперь так не выйти. Ну, спасибо тебе, – он не расстроился, я вообще не помню когда он последний раз выходил.
– Будешь продолжать?
– Я хочу что – бы они жили.
– А они не хотят, – негр, отошёл от окна и, продолжая улыбаться, смотрел почти на меня, – И кто прав?
Из окна бил яркий, ослепляющий свет.
Глава 5
Мой контрастный агент уже ушёл, не знаю, куда и на сколько. Комната опять стала невыносимо белой. Я сел за стол и взял набор иголок, зелёных иголок. Однако они оказались в другом месте, нужно собраться.
Я не чувствовал боли, но я её представлял. Пять иголок, разной длины и толщины. Одна обычная, две других разной толщины, для быстрых и глубоких уколов, ещё одна из китайского набора терапевта, последняя специальная, с загнутым краем. Объектом истязаний обычно становились пальцы, я старательно уверял себя в том, что иголки не проходят сквозь, а вонзаются в плоть. Что кожа лопается, кровь течёт, боль есть, чувства есть, я еще есть…
В этот раз получалось плохо, мешала мне в самоистязании мысль, а точнее интерес. Мне вновь стало интересно, сколько я здесь. Поначалу ты постоянно задаёшься этим вопросов, время здесь отслеживать почти не возможно. В итоге перестаешь жить по распорядку, есть, и спать, точнее, хотеть есть и спать. В какой – то момент ты и на это перестаёшь обращать внимание, лишь иногда отмечаешь это для себя на середине, так мы называем наш старый мир. А затем тебя вновь начинает терзать этот вопрос, третья стадия – предтеча. Предтеча изменений в тебе, плохих изменений. Третья стадия посетила меня относительно недавно, а теперь еще и не принятое решение смотрителя, всё это подтолкнуло меня к активным действиям. Я пошел в сад.
Почему я не счастлив в раю? Как бы я хотел задавать себе этот вопрос, но я точно знал ответ. И он перечеркивал все моё существование в этих кущах. Я хотел жить. Жить сам и для себя, слышать свои мысли, ощущать своим телом, воплощать свои интересы, разговаривать со своими друзьями, которые помнят кто я. Просто хочу, что бы шторы в моём доме были одного цвета, хотя бы просто были.
Чем дольше ты здесь находишься, тем сильнее ты растворяешься в этом свете. Теряешь интересы, желания, чувства, память. Затем тебе предлагают дар – чужие чувства. Ты становишься частью этого места, ты становишься Богом. Всё есть Бог, только с разной степенью свободы. Абсолютное божество, абсолютно безвольно. Ты приобретаешь безразличие ко всему, ко мне, к вам, к себе. Отказываешься окончательно от кровати, лестницы, стен, ног. Обычно просветлённые, выбираются из стен пансиона, и на какое-то время перебираются в сад. А уже оттуда уходят на встречу, с которой ни кто ещё не возвращался. Их забирал спаситель, хотя многие из них отлично умели плавать.