– И не приют, в который ты можешь вернуться, если хочешь. Ты находишься в научном институте, занимающемся проблемами генетики. И здесь не ты устанавливаешь правила. Либо ты подчинишься и будешь делать все, что предписано, либо садись на катер и отчаливай восвояси.
Артур ожидал чего-то подобного. Было слишком много желающих попасть в Институт Карпентера, а дело и вправду могло кончиться исключением из программы.
Сюда его взяли после долгих поисков доктором Робертсом подходящей кандидатуры. Артур был в нужном для исследования возрасте, находился в стадии временной ремиссии, был способен осознанно подписать согласие на лечение, его хорошее физическое здоровье соответствовало целям эксперимента. Ко всему прочему Артур был сиротой. Отсутствие навязчивых родственников, как ему казалось, для врачей было вполне удобно. Из пяти кандидатов в Нью-Йорке выбрали именно его. В тот день, когда он паковал сумку, чтобы отправиться на Норт-Бразер-Айленд, он вдруг осознал, как ему повезло получить такой шанс. И теперь он не имел права все испортить.
– Ладно, идем, – вяло согласился он и заложил руки в карманы брюк.
– Доктор Хельгбауэр не даст тебе спуску, вот увидишь, – добродушно улыбнулась Бетти.
Они поднялись на лифте на второй этаж. Здесь было сумрачно и тихо, только где-то дальше по коридору постукивал метроном.
«Если долго прислушиваться к стуку метронома, можно сойти с ума», – подумал Артур и сдавленно хихикнул. Ему вдруг показалось ужасно смешным идти по мягкому темно-зеленому ворсу рядом с незнакомым человеком, в кабинет к другому незнакомому человеку, в незнакомом здании на незнакомом острове. Все, что он знал наверняка, осталось в его далеком прошлом, до того дня, как его жизнь навсегда изменилась. С тех пор все, что происходило с Артуром, было для него лишь сменяющими друг друга картинками, двухмерными и малоинтересными.
– Доктор Хельгбауэр, я нашла кем занять ваш неожиданный перерыв, – сказала Бетти, подталкивая Артура.
– О! А я как раз решила перекусить, – ответила Габи Хельгбауэр растерянно, заворачивая сэндвич обратно в вощеную бумагу.
– Простите, доктор Хельгбауэр. Я-то думала… – расстроилась Бетти.
– Ничего, Бет. Поем потом. Мне куда интереснее познакомиться с нашим новым пациентом, – засмеялась Габи, Артур же с удивлением отметил, что под белым халатом она носит платье в крупный розовый цветок.
Габи Хельгбауэр не была похожа на психиатров, с которыми ему приходилось иметь дело. Перед ним сидела женщина с мягкой улыбкой и веселым взглядом. В ее легких движениях не было ни скованности, ни жеманства, ни желания отстраниться от собеседника. Доктор Хельгбауэр была всем: приветствием, радушием и неподдельным интересом к Артуру.
– Здравствуйте. – Артур и сам удивился, услышав собственный дружелюбный голос.
– Привет. – Габи жестом пригласила его сесть напротив.
Через полчаса Артур едва ли мог вспомнить, о чем они говорили. Кажется, о чем угодно, только не о его диагнозе, мыслях, страхах и прочей внутренней мешанине, которую ему было так страшно выносить на обозрение чужим людям. Габи вдруг предложила ему чай, от чего Артур потерял дар речи. По кабинету разнесся запах земляники. Артур прикрыл глаза, принюхиваясь. Габи смеялась. Артур улыбался. Кажется, за несколько часов в корпусе Cas9 он нашел сразу двух приятных ему людей – Эмму, хотя он и выставил ее за дверь, и доктора Хельгбауэр. Зачем-то Артур сказал доктору Хельгбауэр про Эмму. Когда он назвал имя Эммы, Габи весело ему подмигнула и отпустила шуточку в стиле семнадцатилетней девчонки. Артур давился смехом и ничего не мог с собой поделать.
Но когда он вышел из ее кабинета, пожалел о своей откровенности насчет первых впечатлений. Ему не хотелось, чтобы нечто личное, такое хрупкое, еще не сформированное, покидало пределы его души. Он пообещал себе в следующий раз быть менее разговорчивым.
В коридоре его никто не ждал. Бетти нигде не было. Дверь в кабинет Габи вдруг захлопнулась, и от громкого звука Артур подпрыгнул. Сердце колотилось, страх липкой паутиной окутал его, заставляя руки дрожать и колени подгибаться.
– Беги как можно скорее, – знакомый до дрожи голос шептал, шипел, как серная кислота, пролитая на пол. – Беги и прячься. Я достану тебя, где бы ты ни был.
«Господи, поскорее бы все это закончилось!» – Артур крепко зажал уши и бросился бежать. Споткнувшись о стык на ковре, он упал и, не успев подставить руки, больно ударился. Из носа пошла кровь. Не замечая этого, Артур снова вскочил и метнулся к лифту. Нажал на кнопку вызова. Лифт поднимался слишком медленно. Лоб покрылся крупными каплями пота. Артур знал, кого он увидит, если повернет голову. Тикающий звук метронома превратился в стук ботинок по плиткам пола. Тик-так, тик-так, шаг-шаг, шаг-шаг. Еще немного, и крепкая рука сожмется на его плече, развернет его лицом к неизбежному.
Лифт пискнул, и двери разъехались в стороны. Артур ввалился внутрь. На стенах не было ни одной кнопки. Испуганный, он метался по кабине в поисках табло. Но вдруг лифт тронулся с места сам по себе. Движение было настолько плавным, что Артур не мог понять, едет ли он вверх или вниз. Но через пару секунд дверь открылась – перед ним стояла Бетти. По тому, как округлились ее глаза при виде окровавленного носа Артура, он понял – встреча с доктором Робертсом срочно переносится на сегодня.
Тот, кто не родится
На следующее утро Эммы нигде не было видно. Напрасно Тобиас ждал ее за завтраком. Он сидел лицом к двери и каждый раз вытягивал голову, чтобы лучше рассмотреть входящих.
– Можно к тебе? – Артур стоял возле него с полным подносом.
После вчерашнего приема у доктора Хельгбауэр Артур наконец поверил, что сможет найти себе на острове если не друга, то хотя бы собеседника. Среди всех пациентов в столовой только Тобиас понравился Артуру с первого взгляда.
– Конечно. Ты, похоже, Артур, – кивнул Тобиас и смачно откусил от третьего бутерброда.
– А ты, похоже, много ешь. Уже час жуешь, не останавливаясь, – сказал Артур.
– Я обжора, – признался Тобиас застенчиво.
– И такой тощий, – недоверчиво посмотрел на него Артур, но решил закрыть тему. – Ждешь Эмму?
– Может, она на процедурах. Или просто не голодна.
– Или с ней что-то случилось. Непоправимое, – с серьезным лицом предположил Артур.
– Какой кош… – начал Тобиас, но веселый смех Артура заставил его замолчать.
– Да ну тебя, – буркнул Тобиас, встряхнул светлыми кудрями и скорчил обиженную гримасу.
Через полчаса они вышли из столовой вместе. Рядом с Тобиасом Артур чувствовал себя удивительно легко. Несмотря на то, что Тобиас был очень, прямо по-детски наивен, за все время он ни разу не задал Артуру неудобного вопроса. Как и доктор Хельгбауэр, он был деликатен от природы, не запускал в душу щупальца любопытства и не настаивал на откровенности. Артур уже понял, что они с Тобиасом вполне могут подружиться.
– Постучимся? – спросил Тобиас, переминаясь с ноги на ногу перед дверью Эммы.
– Не знаю. Вдруг она занята или спит, – засомневался Артур.
Но массивная дверь отъехала в сторону. Встрепанная Эмма стояла на пороге в пижаме и кроссовках.
– Доброе утро, – заметил Тобиас с сарказмом.
Пол в комнате был усыпан разбитым стеклом.
– Знал бы, что ты так психуешь, держался бы от тебя подальше, – буркнул Артур, наступив на осколок.
– Знала бы, что ты дурак, держалась бы от тебя подальше, – парировала Эмма. – Я работала, между прочим. Сегодня воскресенье, свободный от процедур и анализов день.
Громоздкий стол, шириной в полтора метра, не меньше, был выдвинут из угла к окну. Его путь обозначили две глубокие царапины на паркете. На столешницу падал ослепительный солнечный свет. Словно по волшебству, здесь осколки стекла соединились в многоцветное неоконченное панно. Необъятная стальная рама, приготовленная для будущей картины, до поры подпирала стену.
– Витраж. Он будет просто огромным, – гордо сообщила Эмма. Солнечные зайчики метались по полотну.
– На чем он будет держаться? Тут и половины нет, а размах уже полтора на полтора, – заметил Артур.
– Молодец, зачет. Раму будет подпирать стальной каркас. Мне не дают сварочный аппарат, приходится ждать наемного мастера. Он приезжает с материка чинить трубы и привозит сварку. Обещал доделать скелет до среды.
– Смотрю, у тебя все схвачено, – почему-то обрадовался за нее Артур.
Ему нравилась ее работа. Очень нравилась. На огромном холсте искрились простые, но ювелирно обточенные по краям стекла разбитых бутылок. Зеленые, синие, прозрачные. Но все оттенки в рядах были разными, словно полотно было собрано из осколков бутылей разных лет, даже разных столетий. Внизу темные, свежие, новые. Вверху прозрачные куски стекла, старые, с выбоинами и трещинами, обглоданные океаном, словно леденцы, которые достаешь изо рта и подносишь к свету полюбоваться. Шершавые и гладкие, заостренные и округлые, они строились в ряды так логично, будто на полотне, материализуясь, представало само время – от прошлого к настоящему. Время, отраженное в бутылочном стекле.
– Габи Хельгбауэр обещала пристроить мои работы в галерею к своей знакомой. Не так чтобы с ума сойти какая галерея, но для начала просто отлично, – сказала Эмма.
– Твоя мечта, видимо, МОМА, – без тени издевки предположил Тобиас.
– Почему бы и нет, – пожала она плечами. – Я савант, необыкновенно одаренный аутист. Точнее, больше не аутист, конечно. Мой курс лечения почти закончен, а дар остался. Теперь я знаю, что любые чудеса возможны.
– Ты ничего не понимаешь в жизни. Чудес не бывает, и мечты не сбываются, – сказал вдруг помрачневший Артур и вышел из комнаты.
Он и сам не понял, отчего плохое настроение и злость внезапно охватили его. Еще секунду назад он рассматривал работу Эммы, и тут с его языка уже слетают слова, способные ранить нового друга. Артур едва ли мог контролировать подобные выпады. Отчасти это было следствием его болезни, отчасти – привычки отталкивать от себя любого, кто подходил слишком близко. Артур внезапно понял, что больше не хочет никому причинять боль. Он вышел на улицу, прошел вдоль стены, подошел к окну Эммы и постучал в стекло.
– Прости, – сказал он хмуро.
Эмма и Тобиас смотрели на него с улыбкой.
В один из вечеров Эмма поджидала Артура и Тобиаса в коридоре у своей двери. Вид у нее был до того заговорщицкий, что сомнений не оставалось – сегодня им предстоит нечто интересное.
– В Cas9 есть одно удивительное место – «Поле жизни». На минус втором этаже. Но никто из пациентов там не был. Даже я, – прошептала Эмма, затаскивая мальчиков в комнату.
– И судя по твоему шепоту, нам туда нельзя, – прошептал Артур в ответ.
– А почему мы шепчем? Тут нет никого! – сказал Тобиас.
– Потому что вам сказочно повезло: сегодня я свистнула пропуск у вышедшей в отпуск лаборантки. И да, нам туда нельзя. Что тут непонятного? – ответила Эмма.
Повисло напряженное молчание. Только Эмма как ни в чем не бывало натягивала кроссовки.
– А если нас поймают? – спросил Тобиас.
– Ну и что? Скажем – ошиблись этажом, заблудились. Вы новенькие, я провожу экскурсию по корпусу. Всякое бывает.
– Не хочется вылететь из программы из-за этих игр, – хныкнул Тобиас.
– Тогда жди нас тут, – Артур уже застегнул толстовку и в нетерпении посматривал на дверь.
– Ладно, пошли, – махнула рукой Эмма, и Тобиас нехотя поплелся за своими друзьями.
Они вышли в тускло освещенный коридор. После отбоя, как по команде, на первом и втором этажах, где были расположены комнаты пациентов, гасли яркие люминесцентные лампы, уступая место призрачному свету ночников. Вокруг то и дело мелькали крохотные, не больше ногтя, светящиеся синим роботизированные светляки-ионизаторы – воздух потрескивал и пах грозой. Проходя мимо, Артур щелчком отправил одного из светляков в стену. Тот отрикошетил от стены и врезался Артуру в лоб, ударив его слабым разрядом тока. Эмма и Тобиас захихикали.
Холл на первом этаже опустел. За стойкой медсестер никого не было, только откуда-то доносился смех и звон чашек.
– Нам сюда, только тихо. – Эмма достала пропуск, приложила его к панели, и стеклянные двери распахнулись.
Они дошли до лифта.
– Какой, ты сказала, этаж? – спросил Тобиас.
– Минус второй. Надо приложить лаборантский пропуск. Без него можно вызвать лифт только на верхний второй этаж, чтобы попасть в комнаты к Робертсу и Хельгбауэр. И еще на минус первый – в лаборатории и стационар, – ответила Эмма и приложила пропуск к монитору на стене.
В кабине не было ничего похожего на панель с кнопками или хотя бы зеркала. Изнутри лифт напоминал стальной блестящий короб, гладкий, без единой выбоины.
Двери закрылись, и с мягким толчком лифт поехал вниз.
Когда они вышли на минус втором, Эмма растерялась. В три стороны лучами расходились длинные темные коридоры, в конце каждого из которых зеленым светом горела табличка «Выход».
– Куда теперь? – спросил Тобиас. Он жалел, что согласился пойти, вместо этого мог бы сейчас играть в гонки на планшете.
– Не знаю, – призналась Эмма. – Минус первый этаж, где расположен стационар, тоже находится под землей. И он гораздо больше тех, что на поверхности. Возможно, здание спроектировано так, что каждый следующий подземный этаж больше предыдущего. То есть два минусовых этажа намного шире, чем само здание Cas9, которое мы видим над землей.
– Минус второй этаж может быть размером с остров? – спросил Артур.
– Или больше, чем остров… – предположила Эмма.
– Странно все это. Зачем им столько места? Второй этаж – кабинеты Робертса и Хельгбауэр, часть жилых комнат для пациентов. У нас на первом – столовая и жилые комнаты, холл и сестринская, подсобные помещения. На минус первом стационар и лаборатории. А здесь что? Почему целых три коридора?
– В одном из них, я слышала, есть дверь, а за ней то, что они называют «Поле жизни», – ответила Эмма. – Что в других, я не знаю.
– Жуткое название, ей-богу, – поежился Артур.
Они огляделись по сторонам, но вокруг не было ни одного указателя. Оставалось только самим пройтись по сумеречным коридорам и заглянуть в окошки всех помещений.
В левом коридоре было всего четыре двери, и пропуск не отпирал ни одну из них. Эмма тщетно прикладывала его к датчикам, но те только пронзительно пищали «Отказано» и снова гасли. Артур, как самый высокий, заглядывал в смотровые окошки, но внутри было темно.
Во втором – среднем – коридоре они услышали крик. За дверью с табличкой «Виварий» вопило какое-то животное – то ли обезьяна, то ли попугай. Его зов о помощи стал пронзительным и жалобным, а потом стих. Все трое остановились как вкопанные, прислушиваясь. По спине Тобиаса пробежали мурашки, Эмма нахмурилась, Артур неодобрительно покачал головой.
– Не хочу знать, что это было, – сказал он. – Точно ничего хорошего.
– Может, оно просто легло спать. Вот и не орет больше, – робко предположил Тобиас.
Но тут же по коридору снова разнесся истошный вопль. Тот, кто кричал, закашлялся, захрипел и затих. Они постояли еще минуту, но больше ничего не услышали.
– Здесь держат подопытных животных, – грустно сказала Эмма. – Пошли отсюда.
– Не нравится думать, какой ценой достается наше выздоровление? – усмехнулся Артур.
– Мы ничего не можем с этим поделать. Какой смысл мучить себя бессмысленными рассуждениями, – отмахнулась Эмма.
– Может, однажды это закончится. Я видел в новостях, что в Китае проводят генетические эксперименты на напечатанных на принтере органах, – сказал Тобиас.
– Думаю, не все так просто. Влияние редактирования на весь организм никак не проследишь на печенке или куске ушной раковины. Эмма права, лучше просто пройти дальше и забыть про все это, – откликнулся Артур.
Дальше они шли в молчании, только Эмма что-то тихо напевала себе под нос. Когда ей становилось тяжело, на ум приходила простенькая мелодия. Каждый раз разная, но обязательно задорная и легкая, и она становилась для Эммы тем успокоительным средством, каким для других становятся мантры или молитвы.