***
– Мама! Мамочка!
В колени Насте, вошедшей в квартиру и старающейся не шуметь, уткнулось лицо дочери. Аглая плюхнулась возле неё на пол, обхватила руками ноги и затихла, так и не поднимая головы.
– Глаша… ты почему не спишь? – удивлённо выдохнула Настя, отлепляя от себя ребёнка, но лишь для того, чтобы устроиться на стуле и усадить дочь на колени.
– Не спалось без тебя.
– А бабушка где?
– А бабушка опять уснула, когда своих политиков смотрела.
Настя улыбнулась и вздохнула. Быстро пробраться в душ, наскоро перекусить и улечься в кровать не получится. Пока Глаша не наговорится с ней вдоволь, о сне можно только мечтать. И ведь не скажешь дочери, чтобы шла в постель, раз она так ждала её…
– Ну, хорошо. Тогда я быстро в ванную и к тебе. Идёт?
– Идёт. Я пока тебе поесть положу.
Глаша умчалась в кухню, а Настя отправилась быстро принять душ и смыть с себя больничный запах, который, казалось, впитался так глубоко, что его уже было не вытравить ничем.
Как же она устала от всего этого… Вставала в шесть утра, возвращалась ближе к полуночи. Хваталась за любую подработку, чтобы только её мать и дочь ни в чём не нуждались. И не видела ни единого просвета в том, как жила последние несколько лет.
Она вышла из душа, обмоталась полотенцем. Вытерла запотевшее зеркало и посмотрела на своё отражение. На вид ей можно было дать лет на пять меньше, чем было на самом деле, и если бы не тени, залегшие под глазами, наверное, она бы сама себя посчитала привлекательной. Хотя, ей уже давно было плевать, обращают на неё мужчины внимание или нет. Хватило первого и – Настя была уверена в этом – единственного брака с отцом Глаши, который окончился кошмаром.
– Я тебе супа налила.
Аглая, совершенно довольная собой, уже ждала её за столом, на котором стояла тарелка с борщом. Судя по виду, остывшим. Настя улыбнулась дочери и, устроившись напротив неё, придвинула к себе еду.
– Как время провели? – поинтересовалась она, отправляя в рот ложку чуть тёплого борща.
– В подготовишке были. Гуляли. Немного. Бабушка быстро устала.
Настя кивнула, быстро доедая суп. После смерти мужа, Настиного отца, её мать очень часто болела и единственное, что её радовало – Глаша. Наверное только благодаря тому, что у Насти родилась Аглая, мама и была до сих пор жива.
– Поняла. А теперь давай спать ложиться. Мне завтра на работу не очень рано, так что успеем с тобой утром позавтракать вместе.
Она поднялась из-за стола, быстро вымыла тарелку и повернулась к дочери, на лице которой было выражение неподдельной радости. Как мало ей было, в сущности, нужно, и как много Настя хотела Глаше дать.
– Идём. – Она взяла дочь за руку и повела в их комнату, где они жили вдвоём. – Расскажу тебе сказку.
Проснулась Настя ровно в шесть, словно по будильнику, хотя вполне могла поваляться в постели до законных восьми часов. В квартире было тихо – только слышалось, как тикают стрелки на часах и посапывает во сне Глаша, крепко прижимающая к себе мягкого зайца.
Настя повернулась на бок, закрыла глаза, но уже понимала, что вряд ли заснёт. С тех пор, как её жизнь превратилась в череду ужасных будней, у Насти появились проблемы со сном. И постоянно, будто кто-то раз за разом повторял кадры страшного кинофильма, она видела одни и те же обрывки сновидений.
Сначала – смерть папы, после – предательство мужа, в результате которого она лишилась квартиры, потом – рыдающую Глашу. Она прижимала дочь к себе, старалась успокоить, а та отчаянно плакала и хваталась за её одежду.
На этом моменте Настя обычно заставляла себя проснуться, будто стоило ей продолжить погружаться в эти картины с головой, она попросту могла сойти с ума.
Откинув одеяло, Настя осторожно, стараясь не шуметь, поднялась с постели и отправилась на кухню, чтобы приготовить завтрак для дочери и мамы.
– Поспала бы, – вместо приветствия проговорила мать, входя в кухню минут через сорок, когда Настя уже напекла стопку блинов.
– Доброе утро. Не спится. Ты как?
Она повернулась и быстро оглядела маму. Вид измождённый – под глазами точно такие же круги, как у неё.
– Хорошо, – привычно соврала та. – Ты опять до ночи сегодня?
– Да. Машка Зеленцова всё же предлагает устроиться детской сестрой.
– Это исключено.
Настя выключила плиту и, налив себе и матери кофе, поставила чашки на стол и устроилась на крохотном диванчике. Упрямо поджала губы, потому что уже знала, что ей скажет мама. Она и сама до последнего отодвигала этот вариант, зная, что долго на работе сестрой по уходу за детьми не выдержит. Смотреть на то, как мучаются крохи и оставаться равнодушной – невозможно.
– Там неплохо платят. Деньги поступают из фонда, а не от государства.
– Всё равно. Ты туда не пойдёшь.
Настя улыбнулась. Вроде как мать лезла в её жизнь, но делала это исключительно из лучших побуждений, потому это и вызывало улыбку, ничего кроме.
– Мам, Глашу в этом году в школу собирать. Это траты.
– Придумаем что-нибудь.
– Придумаем. – Настя хмыкнула и уткнулась в чашку с кофе. – Ничего мы кроме работы не придумаем.
– Значит, соглашайся на то, что тебе сейчас предложу.
На лице матери появилось упрямое выражение. Настя знала его слишком хорошо – та уже наверняка вбила себе в голову что-то и отступать не собиралась.
– Что ты мне сейчас предложишь?
– Сиделкой пойти. Но не за копейки, чтобы круглые сутки там сидеть, а к богатому человеку.
– К кому?
Мама поджала губы, отвернулась, глядя куда-то в сторону, и у Насти появилось нехорошее предчувствие. Она пока не знала, с чем – вернее, с кем – оно было связано, но испытывала его. Даже сердце быстрее колотиться стало.
– Ну? – поторопила она мать, когда пауза затянулась.
– К Зубареву Саше, – выдохнула та словно бы с вызовом.
Настя сделала жадный вдох, едва удержавшись от того, чтобы не схватиться за горло. Саша Зубарев. Слишком остры ещё были воспоминания о нём, хотя прошло много лет с тех пор, как они виделись в последний раз. И слишком глубокие чувства к нему она испытывала в прошлом, чтобы вот так просто забыть.
– Что с ним? – прошептала Настя, отчаянно ругая себя за то, что не отказалась сразу, стоило ей услышать имя Зубарева.
– Я так и знала, что ты не в курсе.
– Не в курсе. Так что?
– Инвалид он теперь. Парализован. На матче травму получил.
– Давно?
– С полгода назад.
Настя откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Перед глазами замелькали картинки прошлого, в котором и она, и Саша были такими молодыми и полными надежд. Неважно на что – жизнь, будущее, карьеру – главное, что они, эти надежды, были такими осязаемыми. Казалось, протяни к ним руку и сможешь почувствовать, насколько они реальны.
– Даже не думай об этом, – буркнула Настя, уже решив, что откажется. – Странно, что тебе вообще такая мысль хоть на секунду в голову пришла.
Последние слова она проговорила с укоризной, и когда мать опустила взгляд, прекрасно понимая, что именно имеет ввиду Настя, поднялась с дивана и пошла к Аглае.
– Я Глашу разбужу. Завтракать уже давно пора.
И вышла, чувствуя, как её изнутри разрывает на части от самых противоречивых ощущений.
Она всё же пересилила себя и отправилась посмотреть, как работает детской сестрой Маша Зеленцова. Полненькая, вечно улыбающаяся, с кудряшками на голове – наверное, именно она была создана для того, чтобы дарить тепло детям, которые в этом так нуждались. Она, а не Настя. Что она могла дать тем, кто сейчас тянул к ней свои руки, беззубо улыбался через боль или капризничал, жалобно хныкая? Только слёзы, которые сами по себе выступали на глазах, и которые Настя украдкой стирала, чтобы после натянуть на лицо улыбку и продолжить свои манипуляции.
– Так. Ещё один есть мальчик. Тяжёлый. Почти не говорит, точнее, говорит звуками. ДЦП-шник. Над диагнозом бьются, но похоже, там что-то неизлечимое, ну, помимо ДЦП-эхи, – отрапортовала Маша, вручая Насте стопку подгузников, в которые она и вцепилась так, словно только они могли удержать её на ногах.
– Я… Я наверное, не смогу, Маш, – жалко выдавила она из себя, отходя к окну коридора.
Сколько раз за сегодняшний день она испытывала страх, когда понимала, насколько всё хрупкое. Не стань её в какой-то момент, и Глаша сначала окажется в детском доме, а после, стоит ей заболеть, вот в таком ужасном месте. Нет, здесь всё было светлым и просторным, здесь работали чудесные чуткие люди, но всё равно Настя испытывала ужас, когда находилась наедине с малышами, что испытывали боль. Даже представлять, что её Аглая может быть здесь, было страшно.
– Ничего. Это нормально, – поторопилась заверить её Зеленцова. – Не все могут, это правда.
А Настя стояла, смотрела на нежно-голубое небо, и понимала, что испытывает совершенно малодушное желание сбежать. Туда, где есть прикосновение тёплого ветра, где можно просто устроиться на скамейке и подставить лицо яркому солнцу. Где она сможет забежать в магазин и купить дочери фруктов или её любимый шоколад.
Где есть совершенно иная, отличная от этой, жизнь. И да – мчаться отсюда куда глаза глядят было и вправду малодушно, но Настя знала – если останется – попросту сгорит.
– Тогда я пойду, да?
– Да, конечно. А я к Петьке, заждался уже.
Маша процокала каблучками в сторону дальней палаты, и стоило ей скрыться за безликой белой дверью, как Настя сорвалась с места и помчалась в сторону выхода из центра.
В тот вечер она ни о чём не рассказала матери, решив отложить разговор о Зубареве на утро. Посвятила почти весь вечер дочери, потому что это хоть отчасти отвлекало её от мыслей о Саше. И воспоминаний, что так или иначе рождались в душе. Когда же улеглась в постель, сомнения охватили её целиком.
Настя прекрасно понимала, как именно будут проходить её встречи с Зубаревым. Наверняка и он сам не желал бы видеть её рядом в качестве сиделки. Она же отдавала себе отчёт в том, что всё их общение в итоге сведётся к какой-нибудь перепалке или к чему покруче. И ей придётся приложить все усилия, чтобы сдержаться и не наговорить в ответ всякого, за что её уволят уже на следующий день после того, как она устроится на это место.
Повернувшись набок, Настя подложила под голову руку и закрыла глаза. Она начинала злиться. Вроде бы их история с Сашей уже давным-давно подошла к концу, а она чувствовала себя сейчас так, словно заново переживала прошлое.
Сомкнув глаза, она приказала себе больше не думать ни о каких Зубаревых и посвятить время тому, что было ей сейчас необходимо, как воздух – сну.
– Настенька! Как я рада тебя видеть!
Её сжали крепко-крепко в приветственных объятиях, и Настя испытала… облегчение. Потому что приняли не как сиделку, а как хорошую знакомую, коей она и являлась для матери Саши.
Она всегда ей очень нравилась. Тётя Наташа была смешливой, постоянно шутила, порой так, что восемнадцатилетняя Настя краснела. Господи, как же давно это было!
– И я вас очень рада видеть.
Настя высвободилась и устроилась за столиком кафе, куда её позвала на разговор тётя Наташа.
Как оказалось тем утром, когда она решилась и сказала матери, что попробует поработать у Зубарева сиделкой, это предложение поступило ей не на ровном месте. Мама и тётя Наташа случайно встретились на улице, где у них завязался разговор. Вот из него-то мать и узнала, что с Сашей случилась такая беда, и что они ищут человека, который мог бы взять на себя обязанности его «компаньона».
– Ну, как ты? Дочку родила, я видела её с Мариной, – начала беседу тётя Наташа, хотя сама Настя предпочла бы сразу перейти к делу.
– Да. Глашей зовут.
– Сколько ей уже?
– Шесть. Скоро в школу пойдём.
Она улыбнулась, опуская взгляд на меню, в котором ровным счётом ничего не видела. Эта встреча с мамой Саши, всколыхнувшая в ней столь много воспоминаний, была словно из другой жизни. И несколько странным было сейчас обсуждать с тётей Наташей Аглаю.
– Взрослая уже совсем, – она вздохнула и подозвала официанта, а когда тот отошёл, приняв у них заказ, чуть подалась к Насте: – Я тебя сразу хочу предупредить – Саша совершенно не желает видеть рядом с собой никаких компаньонов.
– Почему вы их так называете?
– Потому что совсем не нужно будет выполнять обязанности сиделки. Твоя мама сказала, что ты работаешь в больнице, но у Саши есть человек, который… ну, ухаживает за ним.
– Тогда для чего нужна я?
Тётя Наташа поджала губы, было видно, что эта тема для неё слишком животрепещущая. Но и не говорить о том, для чего они встретились, было бы странным.
– Саша всё больше закрывается в себе. Ну и не только в себе. Стал настоящим затворником. У нас уже работали несколько человек, каждый не продержался и недели. – На лице матери Зубарева появилась кривоватая грустная улыбка.
– И вы решили, что я тот человек, который сможет продержаться? – уточнила Настя, приподнимая бровь.
– До того момента, когда мы с твоей мамой встретились, я уже рассталась с надеждой, что хоть кто-то сможет Сашу… ну…
– Развеселить.
– Нет, не совсем так. Вернуть к жизни.
– И почему решили, что я это смогу? Насколько вы помните, расстались мы с вашим сыном не лучшими друзьями.
Настя тоже кривовато улыбнулась. Тётя Наташа была свидетельницей того, что именно произошло между ней и её сыном.
– Я помню, Насть. Всё помню. – Она принялась комкать салфетку в пальцах и выглядела при этом так, будто сейчас речь шла едва ли не о жизни и смерти.
– Хорошо. Я попробую стать компаньоном вашему сыну. Но вы должны понимать, что делаю я это исключительно потому, что мне нужны деньги.
Настя внутренне поморщилась от того, как прозвучали эти слова. Будто она была меркантильной стервой, которая тут же, на берегу, очерчивала границы их будущих взаимоотношений с Зубаревым. Впрочем, она считала, что именно так и будет правильным. И – чего греха таить – понимала, что вряд ли сможет находиться рядом с Сашей больше недели.
– Я это понимаю. – Тётя Наташа улыбнулась, и в этой улыбке сквозило облегчение. – Деньгами мы тебя не обидим.
Настя опустила взгляд в чашку с кофе. Сейчас у неё всё ещё имелся шанс отказаться. Можно было просто ещё немного посидеть с матерью Зубарева, для приличия. А потом подняться с места и сказать, что она ошиблась и что передумала. Но Настя уже знала – она действительно попробует. Хотя бы ради того, чтобы вновь увидеть Сашу.
А тётя Наташа словно бы читала её мысли. Допив кофе, улыбнулась Насте и спросила:
– Ну, что? Поедем? Саша как раз сейчас дома… хотя, он всегда дома.
Улыбка сменилась выражением грусти, и когда тётя Наташа поднялась со своего места, Настя последовала её примеру.
Итак… впереди была встреча с Зубаревым, и Настя даже близко не могла представить, что именно её ждёт.
Настя меньше всего ожидала, что Саша живёт в пригороде. Там, где они и познакомились, когда обоим было по восемнадцать. Она вышла из машины и сделала глубокий вдох. Помнила, что до автобуса от дома Зубаревых бежать было минут десять. И осознавала, что это её единственный шанс не допустить встречи, которая вызывала в ней целую бурю самых противоречивых эмоций.
– Идём? – уточнила тётя Наташа, уже распахнувшая кованую калитку. Как будто знала, что Настя сомневается.
– Да, – всё же решилась она и, крепче вцепившись в ремень сумочки, вошла следом за матерью Зубарева.
Всё кругом казалось точно таким же, как и семь лет назад. Даже старый, теперь уже проржавленный мангал, стоял на том же самом месте. Только кусты сирени разрослись так, что из-за них было не видно части стены с окном.
– Саш! Я дома. И кое-кто приехал со мной, – крикнула тётя Наташа в сторону дальней комнаты, которая раньше служила Зубаревым гостиной, стоило им войти в дом.
В ответ раздалась тишина. Только слышно было, как стрелки на часах отсчитывают время, и как сердце Насти колотится в груди. Или этот стук звучал только для неё?