Фобия
Я боюсь смерти. Обычно, мне на это отвечают что-то вроде: «Все боятся, это нормально», или «Чего здесь бояться, это неизбежно и ждет каждого». Но мой страх не сопоставим со страхом этих «всех», они спокойно живут, занимаются своими делами, строят планы. Да, если задуматься, неизбежный конец их пугает, но они не живут этим страхом, не засыпают и не просыпаются с этими мыслями, а я думаю об этом постоянно, я уже не живу, так, существую. А всему виной тот случай, который произошел со мной в прошлом.
Два года назад я умер. Умер на несколько секунд. Тогда, после аварии, за мою жизнь боролись лучшие доктора нашей больницы. Не знаю, что там не заладилось, но они начали меня терять: пропало дыхание и пульс. Позже, лечащий врач сказал, что у меня была клиническая смерть, недолго, около 20 секунд, но то, что произошло со мной за это время, навсегда изменило мою жизнь. Раньше я тоже боялся смерти «как все». Вроде и понимал, что это неизбежно и ждет всех нас, но все же считал, что не существует «абсолютного конца». Я верил и верю в существование Бога. Все эти призраки, темные и светлые сущности…они, конечно, фантастичны, но все же дают некую надежду на бессмертие. Я часто слышал от людей, которые находились на грани жизни и смерти истории про «свет в конце тоннеля», полеты «по светлому коридору», «очередь из людей» и т.д. Ничего подобного я не видел. Ни-че-го. Не уверен, что смогу описать это так, как оно было, но постараюсь. Сначала, после потери сознания, я словно пребывал во сне. По-моему, мне даже что-то снилось. Но потом, в ту секунду, когда дыхание прекратилось, а сердце остановилось, я упал «вникуда». Словно провалился в черную дыру. Не было никакого полета, никаких видений. Внезапно и резко я оказался в полном мраке. Ничего вокруг: только тьма и холод, вечная тьма. Я оглядывался, но вокруг не было никаких людей, никаких душ, никого. Наверно, это словно ослепнуть и оказаться голым на улице в октябре. Только я не мерз, нет таких ощущений, которые испытывают живые люди. Я не покрывался мурашками, не испытывал стыда от наготы. Наверно, этот холод нельзя описать словами, придуманными в этом мире. Ну, то есть, описать можно, понять нельзя. Тебе больше не страшно, не больно, не стыдно, но настолько неуютно, холодно и пусто, что невыносимо. Такого я не ощущал никогда. Я прикоснулся к чему-то настолько печальному и бесконечному, что полностью изменило мою дальнейшую жизнь. Очнувшись, я увидел яркий свет и большое количество врачей в голубых одеждах, они суетились, бегали вокруг меня, переговаривались. Возле аппарата с монитором, подключенного ко мне, стояла девушка, которая озвучивала показания вслух. Позже я снова уснул.
Выписавшись из больницы, я никак не мог забыть эту «черную дыру». Постоянно думал, а что если «по ту сторону» не просто ничего нет. Что если люди не просто «засыпают вечным сном» и уходят в небытие, а осознают свою смерть, чувствуют ее холод, вечность пребывают в кромешной тьме в полном одиночестве, без возможности делать что-либо. Ладно, если это еще тот самый «ад», тогда от нас еще хоть что-то зависит, мы хоть как-то можем избежать этого…а если нет… Я стал одержим этими страхами. Пришлось обратиться в Центр психологической помощи. Там я ходил в группу с людьми, пережившими клиническую смерть. Оказывается, у многих людей после этого события случаются проблемы психологического характера. Но они были ничуть не похожи на мои. Как правило, эти люди боялись снова попасть в ту ситуацию, которая спровоцировала кому. Кто-то боялся автомобилей, кто-то аттракционов, кто-то лифтов…но никто не видел того, что видел я. Меня перевели на одиночные беседы. Спустя два месяца они начали давать результаты, я вернулся на работу, снова занялся своим хобби – фотографией, перестал ежесекундно думать о смерти. Спустя полгода доктор Джонс сказал, что я здоров и могу больше не приходить к нему, прописал мне таблетки на месяц для закрепления результата, и сказал звонить, «если что».
Примерно через два месяца моя фобия вернулась. Я снова пришел к доктору Джонсу. Он сказал, что не понимает, что я был полностью здоров, спросил, пропил ли я таблетки. Было заметно, он в замешательстве. Доктор много расспрашивал о том, что произошло за это время, пытаясь понять, какой фактор спровоцировал рецидив. Не найдя ничего подходящего, он сказал:
– Мистер Уилл, мне жаль, но, похоже, что моей компетенции недостаточно для Вашего лечения. Подыщите другого специалиста.
Но ни новый доктор, ни курс дорогостоящих препаратов не смогли избавить меня от этого. Жизнь стала невыносима, но уход из нее, тем более добровольный, еще хуже. Сейчас мне советуют стереть эту информацию под действием гипноза. Раньше я побаивался, что могу забыть не только негатив, но и что-то важное, но сейчас…сейчас мне уже все равно. Только бы избавиться от этого. Я записан на послезавтра, а завтра иду в церковь, помолиться.
Сестра
Кайли очень любила свою старшую сестру Изабель. Несмотря на большую разницу в возрасте – 10 лет, Изабель много времени проводила с малышкой: они играли в куклы, прятки, мяч, болтали обо всем на свете. Но когда Кайли было 6 лет, Изабель умерла от осложнений после пневмонии. Родители сочли дочь слишком маленькой, чтобы сказать правду, поэтому придумали историю, что Изабель просто уехала учиться в другой город. Сказать, что Кайли расстроилась – ничего не сказать. Родители были вынуждены пригласить детского психолога, чтобы вернуть ребенка к нормальной жизни. После курса лечения, малышка перестала зацикливаться на сестре, но не забыла ее, она постоянно спрашивала: «Мама, а когда Изи приедет?», «Пап, почему у нее там совсем нет каникул?» и т.п.
В тот теплый весенней день Кайли вышла из двери своего дома на 12-ой Уэст и направилась в сторону остановки, которая находилась в 100 метрах от их крыльца. На улице только прошел дождь, воздух был свеж, пахло озоном и мокрым асфальтом. Девочка брела не торопясь, старательно обходя лужи. На ней были новые туфли, которые мама привезла из командировки: черные с белыми лакированными носами на небольшом широком каблучке, она их очень берегла. Мама сказала, что если она будет аккуратно их носить, то в следующий раз получит ТОТ САМЫЙ вельветовый сарафанчик, который они видели в городе. Кайли свернула влево и оказалась на остановке, там уже стояла ее подружка – Клара. Девочки, как и полагается в их возрасте, обменялись новостями из мира игрушек и, как полагается прилежным ученицам, обсудили домашнее задание:
– Я думала, там ответ 3, а оказалось 8.
– Ну ты даешь, Клара. Ведь сегодня тест, а ты сов…, – Кайли внезапно замолчала, и уставилась вдаль. Девочка не верила своим глазам и своему счастью: там, вдалеке, с поля к ним приближалась до боли знакомая фигура – Изабель, догадалась Кайли и бросилась через дорогу. Она забыла о своих новых туфлях, о данном маме обещании и о превосходном вельветовом сарафане, она бежала, не обращая внимания на лужи и грязь, брызги разлетались во все стороны, запачкав ее белые колготки.
– Изабель! Ты приехала! – кричала малышка на бегу, – Я так рада! Изабель!
Подбежав, Кайли бросилась в объятия своей сестры, та ответила тем же.
– Изи, где ты пропадала? Я думала, что ты больше не любишь нас.
– Что ты, Кайли, – произнесла та и вытерла слезу с правой щеки, – очень люблю.
– Обещай больше не уезжать никогда-никогда.
– Боюсь, что это невозможно, малышка. Я уезжаю прямо сейчас, но ты можешь поехать со мной…если хочешь.
– Но…а как же мама с папой?
– Ничего, ты оставь им записку или попроси Клару передать на словах.
– Но они же будут скучать по нас, как я по тебе, только сильнее в 2 раза!
– Решать тебе, но у них еще есть Бэлла. Кайли, у меня очень мало времени…решай, – голос Изабель становился все тише.
Кайли поразмышляла около минуты, затем с криком: «Я сейчас», побежала в сторону остановки, где стояла ошарашенная Клара.
– Ты куда убежала, Кайли?
– Я уезжаю со своей Изи, – проговорила девочка и открыла молнию на своем ранце. Долго там рылась, затем вытащила чистый листок бумаги и карандаш. После этого, она уселась на колени, прямо на асфальт, и стала что-то писать. Закончив, она поднялась, наскоро отряхнула колени, которые уже ничто не могло спасти, и протянула лист Кларе:
– Вот, передай маме и папе. И поцелуй их от меня, – выпалила Кайли, и не дожидаясь ответа, побежала в поле. Перебежав дорогу, девочка обернулась и прокричала:
– Только обязательно поцелуй, – затем, побежала дальше…
Клара, забыв о школе и автобусе, побежала в дом подруги, взобравшись на громоздкие ступеньки, она забарабанила в дверь:
– Миссис Дорис, мистер Дорис, – она кричала и колотила обеими руками. Через несколько секунд на пороге показалась мама Клары – Стейси Дорис:
– Что случилось, Клара? На автобус опоздала, да? Но Кайли уже ушла…
– Кайли, она…она…вот, – девочка протянула записку. Стейси, уже немного разволновавшись, поспешила развернуть белый лист, на котором детским неровным подчерком было написано:
«Дорогие мама и папа. Изабель вернулась, и мы уезжаем вместе. Надеюсь, вы будете не очень сильно грустить, ведь у вас есть Бэлла. Я вас люблю. Кайли». Прочитав эти строки, Стейси бросила безумный взгляд на Клару:
– Где она?
– Она пошла в поле, воон туда, – указала пальцем девочка.
Стейси бросилась в поле, куда указал ребенок. «Кайли», «Кайли» – кричала она, но ответа не было, в зоне видимости дочери не оказалось. Напуганная мать побежала обратно в дом и вызвала полицию. Стражи порядка и волонтеры обшарили всю округу, прошерстили поле, но поиски ничего не дали… Когда Клару, как единственного свидетеля опрашивали, она рассказала следующее:
– Мы стояли на остановке, как Кайли вдруг бросилась в сторону поля. Она была одна. Я уверена, там никого не было, но она что-то говорила. Понимаете, разговаривала сама с собой. Затем прибежала обратно взволнованная и радостная, заявила, что уезжает куда-то «с Изи» и просит поцеловать родителей. А потом…потом, она просто исчезла. Растворилась в воздухе. Знаю, такого не бывает, но я видела! Я не сумасшедшая!
– Возможно, твоя подружка просто упала, и ты перестала ее видеть?
– Нет! Она не падала. Она стояла, а потом – растворилась. Ну, становилась все бледнее и бледнее, словно погружалась в туман, затем окончательно пропала.
Разумеется, такие показания нельзя было приобщать к делу. Нельзя же в отчете написать «растворилась в воздухе», да и общественность требует ответов. Если ребенок был похищен, значит, в округе стало небезопасно, значит нужно принимать меры. Поиски продолжались уже несколько недель, когда однажды утром мистер Дорис вышел на улицу выкинуть мусор; контейнер находился как раз через дорогу от остановки. Он шел, не сводя глаз с того самого поля, как, он был готов поклясться, увидел своих дочерей: Изабель и Кайли. Девочки стояли в поле и были словно в тумане. Он бросил мешок, мусор разлетелся во все стороны тротуара, и побежал в поле. По мере приближения, силуэты становились все менее заметны, пока, наконец, окончательно не исчезли. «Неужели мне это показалось, нужно сходить к доктору Райну, иначе я окончательно свихнусь», – думал Энди. В этот момент на глаза ему попалось какое-то черное пятно в траве, он подошел ближе…и упал на колени: перед ним лежало тело Кайли.
Экспертиза не смогла установить причин смерти, все выглядело так, словно ее сердце вдруг перестало биться.
Осенний денек
Сегодня, Мартш, пришло время рассказать тебе, что случилось со мной, когда мне было восемь. Только ты слушай внимательно, слушай и не перебивай.
В тот день было солнечно и тепло. Наверно, это был самый теплый день с начала учебного года. Я шел со своим другом Эдди вдоль 10-ой улицы. Листва весело шуршала под ногами, а мы подкидывали ее носками своих ботинок и болтали о всякой ерунде. По пути мы зашли в небольшой магазинчик. Ну, знаешь, купить какой-нибудь дряни вроде фруктовой жвачки или газировки. Надо отметить, это был наш с Эдди любимый магазин. Там всегда был богатый выбор и приветливый продавец – хозяин лавки, мистер Бэннет. Так, мы зашли внутрь, но мистер Бэннет был в тот день сам не свой. Беспокойный какой-то. Мы поздоровались и спросили, не случилось ли чего, на что продавец натянуто улыбнулся, пробормотал что-то и отвернулся. Мы, конечно, удивились, но значения особого не придали. Мало ли, у каждого может быть плохой день. Значения-то не придали, но остался какой-то неприятный осадок, какой-то оттенок некой безысходной обреченности поселился глубоко в голове. Мы тогда купили…не помню…то ли чипсов, то ли колы и вышли из магазина. Дальше идти было уже не так весело. Мы с Эдди оба были погружены в свои мысли. Наверно, мы прошли молча около квартала. Потом заговорил Эдди:
– А мне сегодня приснился ночной кошмар.
– Что? – переспросил я, т.к. не расслышал из-за погруженности в задумчивость.
– Стив! Я говорю, что меня мучают ночные кошмары.
– И давно?
– Да. С тех пор, как мы стали соседями.
– А почему раньше ничего не говорил?
– Я их не запоминаю. Знаешь, встаю с утра, как ни в чем не бывало.
– Да? А сегодня что?
– Сегодня с утра я тоже ничего не помнил, а сейчас…сейчас вдруг вспомнил.
– И что же тебе снилось?
– Не могу вспомнить…не знаю, но помню чувство ужаса и беспомощности.
– Ты не думал обратиться к мисс Бонвик? – усмехнулся я.
– Мисс Бонвик? К нашему школьному психологу? – удивился Эдди, не заметив моей иронии.
– Ну да, она бы выписала тебе каких-нибудь таблеток, чтобы ты мог спокойно спать. Знаешь, говорят, что все эти ночные кошмары опасны, – продолжал веселиться я.
За этой незамысловатой беседой мы подошли к 11 дому по улице Ноулстрит, где и жил мой приятель Эдди, я с родителями жил домом дальше. Мы попрощались, как обычно и договорились встретиться завтра с утра на этом же месте, чтобы вместе отправиться в школу. В теплую погоду мы с Эдди предпочитали не пользоваться автобусом, а прогуливаться пешком. Друг пошел к себе во двор, а я – дальше, до моего дома было метров 30. Я брел медленно, шаркая ногами по асфальту. Разноцветные листья взлетали вверх от порывов ветра, а затем медленно приземлялись обратно. Вот уже показалась моя калитка – зеленая скрипучая с ржавыми петлями. Я открыл ее и зашел во двор. Газон мы не косили уже довольно давно и трава заметно подросла. Зеленые стебельки достигали щиколотки, но мне это даже нравилось. Мне казалось, что подросшая трава гораздо естественнее и приятнее, чем скошенная. Только подстриженный газон напоминал мне трехдневную щетину пьющего мужчины. Дом у нас был довольно большой, но очень старый, родители переехали сюда еще до моего рождения. Наверно им было всего лет по тридцать. Думаешь, как рядовые служащие могли себе позволить собственный большой дом еще и в столь молодом возрасте? Я, когда вырос, тоже интересовался этим вопросом. Оказывается, что этот дом продавался удивительно дешево. Дешевле, чем маленькие дома на той же Ноулстрит. Странно, конечно, но им риэлтор объяснил, что дело в возрасте и состоянии дома, а так же в том, что предыдущая владелица хочет продать его как можно быстрее, поэтому согласилась на занижении цены. Родители посомневались немного, но все же подписали договор, уж очень маме дом понравился: трехэтажный темно-красный с ярко-белыми оконными рамами и черными решетками на окнах, дверь тоже была черной из какого-то металла. Металлическая дверь – это была редкость в то время, а уж когда строился этот дом, подавно. В доме было 6 спален, огромная гостиная, кухня, 7 ванных комнат и подвал. На первом этаже находились только гостиная, кухня и самая большая из ванных комнат: светлая и просторная с огромной угловой ванной. На втором этаже 4 спальни и, соответственно 4 ванных комнаты, а вот на третьем этаже, кроме оставшихся двух спален и ванных находилась какая-то деревянная дверь, которая была всегда заперта. Родители мне ничего не рассказывали, как я не упрашивал. Чердака в этом доме не было, поэтому устроить свою секретную «штаб-квартиру» я мог только в подвале, но подвала я тогда ужасно боялся, поэтому «штаб-квартиры» у меня не было. Я ступил на крыльцо – деревянное, выкрашенное белой краской, но уже немного обшарпанное. Там у нас стояло старое кресло-качалка и небольшой кофейный столик. Мама любила сидеть здесь вечерами и читать свои любимые книги, укутавшись с теплый шерстяной плед и потягивая свой любимый Мальборо лайт. Машины во дворе не было, так я понял, что родителей дома не было. Я открыл тяжелую металлическую дверь и очутился в темном коридоре. Правой рукой нащупал выключатель и щелкнул его вверх. Свет не зажегся. Тогда я стал щелкать вниз-вверх, пока долгожданный теплый желтый свет разлился по прихожей.