Глава 1. Вульф
– Волк! Волк! – вопит Шмель, как ненормальный. Он точно колобок, бежит через толпу и расталкивает танцующих пухлыми локтями.
Подкатывает ко мне и хватает за грудки. Отрывает от пола пятки, чтобы прокричать в лицо:
– Какого черта! Ты с ума сошел! Это был восьмой вокалист. Восьмой, твою мать! Что ты делаешь? Так мы никогда не сыграем «Пропасть». Ты как со своей Иркой расстался, так совсем с катушек слетел.
У него еще что-то дрожит, недосказанное на губах, и я, грубо стряхнув с груди руки друга, отворачиваюсь за выпивкой к бармену:
– Ну, давай, Шмель. Договаривай.
– Со своей сучкой…
– Осторожно, Лохматый, слова фильтруй.
Но я с ним согласен.
Шмель дуется и перехватывает мой стакан.
– Руки убери, – говорю спокойно. – Этот блеющий козел под номером «8» петь в моей группе не будет. Ясно выражаюсь?
– Ну, все-все, – друг примирительно поднимает толстые ладони, – ты лидер, тебе решать.
Я оценивающе смотрю на напарника, а он тушуется, потому что знает, о чем я думаю. Сокрушенно мотает головой, отчего реденький хвостик цвета горелой древесины хлопает его по плечам.
Выгнал бы любителя сладенького, но он барабанщик от Бога, благо его свисающее пузико за томами и установкой не видно.
– Ладно, стучи. Пока. Пока я добрый.
– Ты не добрый, – ворчит толстячок и пытается залезть на высокий барный стул. Кряхтит, как старик, а затем, отдышавшись, когда все-таки удается запихнуть задницу на сидение, заканчивает мысль: – Ты злой и страшный серый Волк.
– Я в поросятах знаю толк, – растягиваю искусственную улыбку, потому что не до смеха, и опрокидываю в себя стопку горячего напитка.
Щепотка соли не спасает от горечи, откашливаюсь в кулак и сжимаю до боли переносицу. Башка чугунная от бесконечной гонки и попыток что-то создать, найти, понять. Надоело доказывать всему миру, что не верблюд. Шесть месяцев, как обдолбанный придурок, со звоном в штанах, потому что после сучки-Ирки ни на кого не встает, а дрочить как-то не комильфо. И музыка последнее время не приносит удовольствия. Все. Полная. Хрень.
– Вульф, ну, подумай, – снова заводит жалостливую балладу заноза-Шмель, – кого мы теперь найдем? К нам вокалисты приходить боятся. Ты просто уничтожаешь группу, Блэк! Сам петь будешь?
– Тебя мой голос не устраивает? – я прищуриваюсь. Шмель ожидаемо ежится: он не понаслышке знает мою тяжелую руку, а подраться я любитель: так с ним и познакомились пару лет назад.
– Пф… Ты ведь сам говорил, что не вокалист, а гЫтарЫст, – довольно улыбается и, облизнув пальцы, заказывает еще пива. – И какие идеи? Будем дальше шпилить в холостую?
Да, знает Лохматое Пузо куда кольнуть. Поиски фронтмена, и правда, затянулись, материал накопился, а выступать не с кем.
– Сегодня концерт у брата в Академии, там еще поищу, – переворачиваю стопку на стол. На сегодня хватит, выпивка мне точно не поможет.
Шмель корчит страдальческую рожу и выдает:
– Я буду дико ржать, если ты приведешь в нашу рок-группу правильную девицу с классической постановкой, – он выравнивается, подпирает барную стойку округлым хранителем бутерброда и пива, складывает перед грудью ладони, как делают оперные певцы, и вытягивает губы буквой «О», собираясь завыть. Только в исполнении толстяка оперетта получается комедией, отчего я заливаюсь раскатистым смехом. Вот что Шмель умеет круче, чем играть на барабанах, так это позёрничать, за это его и люблю.
– Все будет гуд, вот увидишь! – вытираю выступившие в уголках глаз слезы. Вот же пушистый жопастый чудик: гляди, снова надулся, как сыч.
– Ты мне это еще на второй замене говорил, – бурчит обиженно и еще сильней выпячивает крупные губы, отчего напоминает резиновую уточку моего племянника.
– Ну, все это не то, понимаешь? – как ему объяснить, что это на уровне чувств? – Аж тошно от их блеяния. Не тот звук, не тот накал, все не то.
– Ты слишком придираешься, Вульф. Дал бы шанс хоть кому-то.
– Шмель, – полоснув взглядом «не влезай – убьет» по его пухлому лицу, я весело проговариваю: – Вот чувствую, что «девятка» будет счастливой.
Друг загребает со стойки второй бокал пива, заглатывает его почти с одного раза (как в нем столько еды и жидкости вмещается?) и, фыркнув, тычет в меня пальцем-сосиской.
– Ловлю на слове!
– А то что? – хохотнув, поправляю лямку рюкзака. На смартфоне половина восьмого – успею – и, крепко пожав руку Лохматому, добавляю: – Завтра без опозданий. И передай малышу Арри, чтобы был обязательно: новую тему разберем.
– Да теперь некому петь! – возмущается барабанщик.
– Цыц! – тычу средний палец толстяку. – Надоел со своим нытьем! Я укатил. Пока-пока! – ныряю в волнующуюся толпу.
Праздник у молодежи – начало учебного года – можно и напиться, а у меня другие планы. Я буду искать своего вокалиста дальше, это уже дело принципа.
– Иди-иди, – пьяно орет мне в спину Шмель. – Как девка – переборчивый.
Отмахиваюсь, не оборачиваясь.
Пусть бесится, лишь бы играл исправно, а с остальным я и сам разберусь.
На выходе из клуба толкучка и крики: обычное дело, здесь много охочих почесать рожи кулаками. Я не влажу в разборки, пробираюсь ближе к стене и уворачиваюсь от чьей-то массивной спины. Справа кто-то толкает в плечо, вылетаю на улицу, как ракета, которую запустили в космос.
Не терплю, когда меня трогают, потому собираюсь дать с носака наглецу, но жесткое прикосновение к локтю, будто клешня прицепилась, заставляет замереть и уставиться в обладателя мерзкой ручищи.
– Что за…?! – вылетает изо рта быстрее, чем я успеваю сообразить, что передо мной стоит маленькая старушка. Кудрявая, глаза светятся в вечерних фонарях, а на губах растянута слащавая улыбка.
– Звезда сегодня упадет – успей загадать желание, – она резко меня отпускает, оттолкнув к стене, и исчезает в море молодежи.
– Вот странная, – чешу локоть, где жутко разогрелась кожа, и кажется, что старушкины пальцы все еще стискивают меня, намереваясь переломить кости, а потом, достав из пачки сигарету, широким шагом отправляюсь на маршрутку.
Глава 2. Звезда
Ищу в толпе знакомые лица. Здесь ученики, коллеги, гости. Так плотно забит зал, что кажется, воздух сейчас закончится, и я рухну со сцены, как вырванное из земли дерево.
Но я не падаю, даже не шатаюсь, потому что музыка у меня в крови, бурлит разгоряченной лавой под холодной коркой. И хоть песня в попсовом стиле, я все равно пою с удовольствием. И пою не одна: с двумя ученицами-старшекурсницами, лучшими воспитанниками и первыми выпускниками в моем арсенале. Оригинальное колоратурное сопрано и контральто. С моим средним диапазоном сочетаются они замечательно, хотя композиция банальная и слезливая. Я давно смирилась, что рок-н-ролл и хэви-метал пора оставить в прошлом. Забытые похождения закончились слишком плачевно, и новые приключения на свою голову я больше не ищу.
Зал душит запахами, шевелится волнами тел, гудит голосами в разрез ритма, но я пою.
Чисто, просто и без мелизмов и украшений, стараясь не выходить за рамки современного пения. Экстремальные звуки здесь не поймут, да и Лев Николаевич – наш декан – сегодня в зале, еще вопросы начнет задавать, где я этому научилась, а мне лишнее внимание не нужно. Работа учителем и так досталась мне очень сложно, и я дорожу местом, потому заткнула свою бунтарскую душу глубоко в прошлое и навсегда запечатала сердце. Мои тайны – тайны только мои, и поднимать ил со дна я не собираюсь.
Скольжу взглядом по макушкам голов и застываю, споткнувшись о высокую фигуру. Гроза с женой сегодня такие радостные, что сердце нагревается под ребрами. На девятом месяце беременности Настёна похожа на колобочка с милым и пушистым одуванчиком на голове. Жаль, она сегодня не поет. Я помню, как весной девушка сорвала бис на годовом экзамене. Это было нечто потрясающее, мало кто мог так чувствовать слова и интонации. А Саша, мой ровесник и коллега, разве что не отстреливал искрами от счастья, когда ей аккомпанировал. Вот что значит – нашли друг друга, вот что значит – играть только для своей половинки. Такая любовь нам только снится, и мечтать о личном я смею теперь лишь украдкой, потому что у меня нет счастливого Завтра, как у всех. Каждая секунда в этом городе может оказаться последней. Хорошо если в городе, а не в моей жизни.
Гроза подает руку высокому парню. Тот улыбается учителю и что-то, наклонившись к уху, спрашивает, и Саша вдруг переводит взгляд на меня. Второй, проследив за Грозой, немного наклоняет голову и прищуривается, сканирует меня, будто лазером.
На секунду из груди выбивает воздух, потому что темно-медовые глаза студента кажутся ненастоящими, словно я сплю и вижу банальную сказку про принца и принцессу. Вот юноша благородных кровей поднимает руку, приглаживает взъерошенную челку, вот он делает шаг, и воздух, качнувшись, толкает в меня тонкий аромат бергамота.
Кожа светлая, почти меловая, короткие пепельные волосы, как стержень карандаша, усы тонкой линией над чуткими губами, борода густая, но достаточно короткая, с модной окантовкой по скулам. У парня самодовольный глянцевый взгляд, а осанка, как у военного. Он слегка похож на Грозу, я даже подозреваю, что они родственники, но рост, массивные плечи и наглый взгляд – совсем не в стиле нашего аранжировщика, потому я отметаю это предположение. Наверное, будущий студент – издалека даю ему не больше двадцати, несмотря на гигантскую фигуру и бороду, что зрительно делают его старше. Но в улыбке, взгляде есть какой-то наивный забор, даже расхлябанность. Ну, двадцатник ему, не больше!
Парень все еще жмет Саше руку, а сам не сводит с меня наполненных остывшей лавой глаз, пошло и уверенно соскальзывает в декольте, оглаживает талию, спускается ниже, ниже… И я чувствую, как нагревается кожа от его невидимого прикосновения к раскрытым в вырезе ногам, что будто длиннее в туфлях на высоком каблуке.
Отворачиваюсь к студенткам, что выпевают дуэтом второй куплет. Алина срывает высокую ноту, заставляя меня поморщиться, а Оля губит проваленными низкими нотами красивый переход на кульминацию.
Меня накрывает невыносимым жаром, будто окунает в кипяток, я неосознанно поднимаю глаза и, снова сталкиваясь с блестящим янтарно-медовым взглядом, чуть не пропускаю свой куплет.
На меня смотрит весь зал, но я чувствую, как один человек банально «сжирает» мое тело глазами. Знаем мы таких охотников, но я уже не восемнадцатилетняя девчушка, что верит в сказку и любовь с первого взгляда.
Странный парень отступает от Грозы, пробирается сквозь толпу и, покачивая крепкими бедрами, выходит почти впритык к сцене. Смотрит, смотрит, смотрит. Как больной. Будто узнал меня. Будто нашел меня. Только не это…
Он достает из кармана черной куртки мобильный, но взгляд все время сфокусирован на мне. Будто вонзает железные крючки в плечи, руки, горло.
Я пою, но едва дышу.
Широкая ладонь накрывает ухо, кажется, будто нажимает что-то спрятанное в темно-русых волосах, перебирает по одной сережки и, передвигая пальцы к лицу, накрывает губы. А затем странный студент быстро подмигивает мне и расплывается в коварной улыбке.
Меня прошивает животным страхом. А если… А вдруг… Неужели снова нужно срываться с насиженного места? Я не хочу. Устала прятаться, но выхода нет. Если меня нашли, придется снова менять стиль, резать и красить волосы, забывать о теперешнем имени и рвать когти.
Я долго сижу в гримерке, словно боюсь, что выйду наружу и узнаю, что два года тихой и спокойной жизни закончились. Я готова к этому, но не хочу, не хочу, не хочу… Так привыкла думать, что могу жить, как все, после всего случившегося.
Давно разошлись выступающие и зрители, тишина накрыла академию, а у меня в груди разыгралась настоящая канонада.
Нужно встать и уйти. Да, я встану и уйду.
Так и делаю, и на входе сталкиваюсь с темно-карамельным взглядом.
Глава 3. Вульф
Никогда не бегал за девчонками, а за женщинами тем более. Но сейчас…
Она испуганно распахивает серые глаза, взмахивает густыми, как щетки, ресницами, толкает меня в грудь маленькими ручками и мчит по коридору второго этажа.
Босиком?
Я первый миг стою ошарашенный. Это меня отшили или испугались?
Пока Саша с Настей собираются, у меня есть несколько минут, чтобы познакомиться с певуньей, но девушка оказывается настолько шустрой, что я теряю ее на втором повороте.
– Да стой же! – кричу вслед, когда звуки торопливых ножек исчезают в глубине пристройки, и хлопаю себя по коленке. – Я всего лишь познакомиться хотел, – и смеюсь, согнувшись: она ведь не выйдет теперь из академии – ей придется со мной столкнуться, хочет она или нет.
Архитектура здания с центральным и черным ходом – довольно удобна, когда у тебя есть слуги-рабы, и, чтобы челядь не разбегалась “в самоволку”, так сказать, подвал заканчивался тупиком.
Я прохожу подвальную лестницу, что больше напоминает катакомбы, и остаюсь возле двери. Ее открывают только, чтобы выпустить оркестр на выездной концерт, потому я уверенно прислоняюсь спиной к потертому дереву и запускаю руки в карманы. Сигареты не лучший способ вычистить мысли и душу от гнилья, что там насобиралось, но пока другого способа нет, а пить я не очень люблю, приходится “лечить” себя хоть как-то.
Женщин в моей постели было предостаточно, но только с одной лоханулся так, что до сих пор под горлом горечь стоит.
Так что эту коротышку ловить буду совсем по другому поводу, пусть не тешит себя ложными надеждами. С коварной ухмылкой затягиваюсь. Не сбежит.
Когда я приехал в Академию, концерт был в самом разгаре. Саша стоял возле Насти, что уперлась и не захотела садиться в зал. Миленькое пушистое создание с живым мячиком под одеждой. Ее и толстой-то не назовешь, язык не повернется. И сегодня она была очень румяной и взволнованной. Даже не обняла меня, как обычно, позволяя ущипнуть себя за попку. Непоря-я-док.
– И где тут у вас хорошие голоса? – наклонившись, спросил я. Спокойный, как удав, брат, сегодня не отличился распростертыми объятиями, даже не удосужился слово сказать: просто перевел темные глаза на сцену.
Она стояла по центру. Маленькая, метра полтора, только за счет высоких каблуков ноги казались бесконечными, каштановые волосы до плеч шевелили кончиками от легкого сквозняка, глаза светлые горели невысказанным огнем, издалека оттенок плохо было видно, это я позже рассмотрел, что серые, как сталь.
Один куплет пели девчонки-напарницы, и на киксах крошка как-то странно поморщилась, что привлекло мое внимание. Я не любитель цепляться за женскую красоту, да и не было в ней ничего особенного – серая мышка-простушка, но вот это “дерг” уголков губ вниз оказалось для меня блесной. Даже щукой готов себя почувствовать – только бы найти крутого вокалиста, а такие нюансы в чистоте звука мог услышать только профи.
И, когда она запела, меня пробило в двести двадцать, нет, в миллионы вольт, словно в темечко влетела яростная молния, оставив вместо меня обугленную головешку.
Чуть слышная хрипотца добавляла тембру необычную окраску, а драйв на окончаниях она умело прятала в полетных пассажах. Знала, что и как делает, это не студенты-начинашки, что блеяли рядом. Почему она вообще с ними поет? Почему не со мной?
Понимать, что вляпался с первого взгляда в голос – это охренеть, как круто. У меня даже мурашки по телу побежали и волосы на руках приподнялись от трепета.
У меня даже сейчас кожа, как у гуся, в пупырышку, и, кажется, вспоминая ее голос, у меня кровь приливает ниже живота. Вот так раз! Хард-рок подружится с поп-джазом?
Я стою долго, выкуриваю несколько сигарет, а она так и не появляется. Я решаю все-таки поискать, ныряю в подвал, обхожу все коридоры, дергаю закрытые классы, даже в туалет заглядываю. Нет ее нигде, вот пигалица. Ну, найти ее не так сложно, решаю вернуться к брату.
Поднимаюсь на первый этаж, и мобильный взрывается резкой тяжелой музыкой.
Не успеваю ответить, как в ухо верещит Сашин голос:
– Где ты бродишь?! Мне помощь нужна, а я дозвониться не могу!
– Да в подвале застрял, булавку искал.
– Что еще за булавка? – злится брат. – У меня тут жена рожает, а тебе какая-то мелочь важна?!
– Да так, кольнула и смоталась… Что?! Настёна рожает? Как это?!