Я подхватываю кокетливую игру красоток, но Саша вдруг одергивает меня за руку и показывает незаметным движением головы на вход.
Вера проникает сквозь толпу, будто она пылинка. Тихо заказывает воду с лимоном и так же незаметно удаляется. Никто не провожает ее взглядом, никто не заговаривает, словно ее тут не было. Только легкий шлейф персика с горчинкой остается в занавешенной приторными запахами столовой.
Я подхватываю рюкзак и, подмигивая Саньке, выбегаю в коридор. Ох, она и шустрая – уже скрылась.
Прислушиваюсь, и интуиция вновь толкает меня в подвал. На этот раз иду туда целенаправленно: в кармане ключ, в рюкзаке ноты, а до начала урока еще целых пятнадцать минут.
И, проходя площадку, где молодежь любит восседать с гитарами на окне и распевать песни, случайно слышу маленькое «тук» каблучков над головой. Аха, вот как она в прошлый раз спряталась!
Замираю у окна, словно хочу рассмотреть городские улицы, бросаю на подоконник сумку, достаю пачку сигарет и протягиваю вслух:
– Ох, Ве-е-ера…
Резко поворачиваюсь. Она уже спустилась с пролета лестницы, что ведет на чердак, и, как воришка, собирается бежать.
– Серьезно? – приподнимаю бровь, чиркаю зажигалкой и сладко затягиваюсь.
– Ты в учебном заведении, – упрекает девушка и, показывая на сигарету, сжимает стаканчик до хруста.
– А ты не протестантка. И что? Это не мешает тебе брата обманывать, – выпускаю едкий дым в сторону, потому что вижу, как Вера морщится.
– Я не его невеста или жена, чтобы быть идеальной.
– Конечно, там свято место уже занято. Навечно, – смотрю в высокий каменный потолок, где полукругом выделяется вековая лепнина – Аж завидно.
– Тебе что жена не дает, раз распускаешь руки на чужих женщин?
– Ты не чужая, – отвечаю спокойно и улыбаюсь ей в лицо. – Вон, почти родственница.
– Я не стану крестной, – Вера не пытается сбежать, но держится на расстоянии. Понимает, что теперь нам придется сталкиваться, а меня эта ситуация забавляет.
– Такое впечатление, что мы тебя на убийство толкаем, – выбрасываю окурок в мусорное ведро в углу и подхожу к девушке. Она стоит на ступеньке выше меня, от этого смотрит глаза в глаза. Я вижу, как густые закрученные ресницы вздрагивают, будто от ужаса, а Вера поднимает ногу, чтобы или отступить, или долбануть меня снова по яйцам.
– Даже не думай, – качаю головой и перехватываю ее вспотевшие руки. Когда Вера отступает, но, упираясь в ступеньку, едва не падает, поворачиваю и прижимаю к стене. – Я тебе еще за тот раз не отплатил.
– Пусти, придурок! – говорит тихо, боясь, что эхо утащит ее слова в центральный холл. Оттого студенты и любят здесь петь: натуральный ревер, звук потрясающий, а ее голос кажется еще звонче и глубже.
– Секундочку, потерпи, егоза, – всматриваюсь в испуганные холодные глаза, рассматриваю искусанные губы, оглаживаю взглядом бледные щеки. Воду девушка выпила, а стакан помяла, пока от меня отпиралась.
– Игорь, я не понимаю, зачем ты меня преследуешь? Или скажи сразу, или отстань.
– А если ты мне просто понравилась?
– Тогда у тебя нет шансов.
Придерживаю Веру около стены, а сам веду второй ладонью по узловатому локтю и выбираюсь на крошечное плечо. Какая у нее гладкая кожа, а вот и крестик. Вытаскиваю цепочку и качаю головой «а-я-яй, обманывать нехорошо».
– Мужа нет, я заглянул в твое дело, когда оформлял документы.
Булавка скрипит зубами в ответ и прячет сталь глаз за ресницами. Мне кажется, что она уже готова не просто пнуть меня ногой, а вырвать голыми руками сердце.
– Или скажешь, что ты не той ориентации? Не смеши! Вот так не бывает на пустом месте, это банальная физиология, – не трогаю ее, а просто скольжу поверх блузы, где тонкую ткань натягивают острые соски.
– Убери руки, я тебе глаза выцарапаю… – злобно цедит булавка и слегка дергается. Даже ударяет меня кулаком в плечо.
– Момент, – выставляю перед ней указательный палец, требуя тишины, а она взмахивает ресницами и широко открывает от удивления глаза.
Пока Вера не успела покалечить меня снова, настойчиво прижимаю свои губы к ее замкнутому рту. Упирается, мычит, борется, но я запускаю пятерню в мягкие каштановые волосы и провожу ласково по коже: и Вера, как цветок, раскрывается. Будто лопается воздушный шарик, в котором она прячет свое самообладание.
Поцелуй похож на смертельный танец быков. Мы «бодаемся» языками до соленого вкуса, стучимся зубами, меняемся горячим дыханием. Она яростная и отчаянная, будто нарочно делает мне больно, а я тащусь. Так тащусь, что кровь закипает за несколько секунд.
Резко отпускаю Веру, я должен ее проучить, подхватываю рюкзак и молча ухожу вниз. Пусть она мучается в сомнениях, но я для себя все выяснил. К желанию сделать булавку солисткой крепко приросло желание покорить неприступную вершину.
Глава 10. Звезда
Его поцелуй жесткий, терпкий, с ароматом дыма и жженной травы. Я хочу, чтобы было противно и плохо, а все наоборот: меня обжигают его губы, и от прикосновений рук по коже скачут искры.
А потом Игорь просто отрывается и молча уходит.
Я не успеваю ни закричать, ни воспротивиться, ни бросить угрозу, чтобы больше не приближался.
Будто попользовался и выбросил. Но я разве я не проходила через это, чему удивляюсь?
На шатающихся ногах выхожу в коридор, где в меня влетает опаздывающая студентка. Я утыкаюсь в стену плечом и роняю измятый стаканчик.
– Извините, – блеет коза-Якина, ее темно-медная коса змейкой качается перед глазами, а меня поливает с ног до головы приторным запахом духов.
– Все в порядке, – говорит чей-то голос, осознаю, что мой, когда девушка убегает, а я остаюсь одна.
Тяжело поднимаюсь по лестнице на второй этаж и иду прямо в кабинет ректора.
– Льва Николаевича нет, – говорит пожилая секретарша, поправляя кудри.
– А будет сегодня?
– Должен, – женщина деловито перекладывает бумаги на столе. – Зайдите через час.
У меня ленты закончились, но мой класс все еще занят, потому мне просто некуда себя приткнуть, чтобы забрать вещи и уехать домой. В учительскую идти не хочу, не люблю я там сидеть, много лишних разговоров приходится слушать, а попытки затянуть меня в диалоги просто достают.
Последний час все решит. Игорь на уроке, не помешает мне, а я должна сделать смелый шаг, иначе мы просто запутаемся еще больше в этой беготне. Мы будем мешать друг другу жить.
Сколько раз я уже все это проходила, не хочу снова, но другого способа отцепить его от меня – нет. Я же серая, как мышь, почему он пристал? Такой видный красавчик и разглядел во мне что-то ценное… Ерунда какая-то. А если он засланный казачок? Так страшно, что по коже мчат ядовитые мурашки.
Замираю у большого окна на втором этаже. Здесь точно не пропущу ректора, а пока напишу заявление.
Достаю ручку и лист и понимаю, что меня до сих пор трясет и губы все еще хранят необычный запах сорванного поцелуя. Несколько минут смотрю на проспект, заполненный автомобилями, и давлю в себе желание пустить корни, врасти в пол и не двигаться, не выводить слова на белой бумаге и не давить в себе слезы, потому что не хочу увольняться. Я так привязалась к музыке, к студентам, к этим старинным высоким стенам. Не хочу все бросать из-за несдержанного мужчины, но вынуждена. Ведь Гроза М не отступит, не отпустит. Дурачок, не знает, с кем связывается.
Осознаю, что крупно ошибалась. Игорь – не зверь, но и не тюфяк. Для него нужна другая категория, название которой я пока не придумала.
Крупная рука ложится на плечо, а я подскакиваю от неожиданности и, отлетая в сторону, выставляю ладонь в защиту. Готова драться, если снова полезет, но это не Игорь.
– Вера, все в порядке? – Гроза старший смотрит в глаза пытливо и немного наклоняет голову. – Призрака увидела?
– Просто испугалась, – опускаю взгляд в пол и тянусь за листом на подоконнике, но Саша перехватывает.
Читает бегло, а потом поднимает на меня темные глаза.
– И зачем это? Что случилось?
Я сжимаю до боли все еще горячие от поцелуя губы и отворачиваюсь.
– Так нужно, – не собираюсь отчитываться.
– А ну идем, – Саша озирается, а затем мягко берет меня за локоть и тащит за собой, прихватив и мою сумку с подоконника.
Заталкивает в свой класс. Вот же дура! Как я забыла, что он на одном этаже с ректором?
– Присядь, – в его голосе нет жесткости, но говорит он категорично, припечатывает на месте. Знаю, что если не сяду, мужчина сам меня посадит – в этом весь Гроза.
– Что ты хочешь, Александр?
– А почему не Саша? – хмыкает он и отходит к доске, осторожно кладет мое заявление на стол и садится на край. – Вера, что снова натворил младший паршивец? Ты из-за него крестной не хочешь стать? – он качает головой и ласково улыбается. – Волчонок умеет быть невыносимым и навязчивым.
– Нет, – кусаю губы. – Игорь здесь не при чем.
– Тогда что не так, Верунь? Ты бы видела, как Настя на меня смотрела, когда я сказал, что ты отказалась, – Саша прочесывает пальцами темную челку. – Что я ей скажу? Что не смог тебя уговорить? Что даже не узнал причину? Она меня четвертует, ты же знаешь Чудакову.
– Скажи, что я… – запирает в груди. Я ведь хочу стать кем-то важным, но… Не могу. У них семья, любовь, идиллия. Я не могу грубыми ручищами залезть в созданную гармонию и лад. – Извини, Саша, я просто не создана для этого, не хочу вас подвести, – все же сажусь – ноги не держат.
– Ладно, время еще есть, – он перебирает тонкими пальцами карандаши в подставке и говорит, глядя в окно: – Я тоже думал, что никогда больше не буду играть, но все меняется.
Жаль, что в моей жизни никогда не будет этого «меняется». Мне просто не повезло родиться, вот и все.
Аранжировщик кладет руки по обе стороны от себя и смотрит в глаза. Он просто по косточкам меня перебирает, будто видит насквозь.
– Вера, что ты творишь? Зачем увольнение?
– Саш, – пресекаю я уговоры, – не влазь, пожалуйста.
– Если это из-за нашего дурачка, я ему сейчас же мозги вправлю. Ты только скажи, – он показывает мне кулак, а я мотаю головой.
Долго молчу, потому что не знаю, что сказать. Игорь – настырный и он не отлепится, а это привлекает ко мне лишнее внимание.
– Значит, все-таки из-за него, – вздыхает Гроза Б.
И я срываюсь:
– Я прошу его меня не трогать, а он все равно… Саша, я всего лишь женщина, как мне противостоять сильному мужчине? А слов он не понимает.
– Вот же идиот! – Гроза хлопает легонько ладонью по ноге, несколько секунд смотрит в пол, думает, а затем разрушает затянувшееся молчание: – Так. Я с ним поговорю, а ты, – он тычет в меня указательным пальцем, – прекращай вот это, – поднимает бумажку со стола и машет ею, как опахалом. – Брат хоть и упертый, но не тупой. Если слов не поймет, придется по-другому лечить, – Саша сжимает кулак до хруста.
Я не хочу драк, не хочу разборок, но Игорь должен отстать. Возможно, Саша – моя единственная надежда не бросать академию.
Глава 11. Вульф
– Зайди, – зовет меня из кабинета Саша.
У меня настроение улетное, хочется цеплять девчонок, строить им глазки, щипать за упругие ягодицы, а потом ласково отшивать. Хотя от Якиной еле отлепился после урока, умеют же люди быть навязчивыми до неприязни. И вонючими. Фух, весь провонялся ее одеколоном, будто девица нашла у бабушки запасы советских времен и облилась с головы до ног. Ну, меру же нужно знать.
– Так, девочки, мне пора, – выбираюсь из толпы воздыхательниц, отдирая от себя их крепкие пальцы. Так и не сказал им в какой группе играю, еще в ютубе найдут. – Братец, соскучился?
– Ужасно, – говорит серьезно Саша и пропускает меня в класс. Кивает на стол. – Посмотри.
Я пробегаю взглядом по бумаге.
– Что? Зачем она это?
– Из-за тебя, идиот, – Саша встает у окна. – Разве не видишь, что Вера – девушка другого склада, с ней не пройдут навязчивость и твоя манера приставания. Попустись, братец.
– Да я… Вот же пакость! – тру подбородок и, сминая бумажку, отправляю ее в мусорку. – Она классная, до трясучки, Саша, но такая сложная, что я дурею. Такая таинственная и… голос пробирает, будто во мне дерево растет, я даже сейчас его слышу внутри. Тварь! – сажусь на стол и закидываю ногу на ногу, подтягиваю ее вверх за носок кроссовки. – Я от нее тащусь, не только от вокала, от нее самой: маленькая, чуткая и дерзкая. Чуть яйца мне не отбила, когда я руки распустил. Наверное, я втрескался.
– Нужно было отбить, – говорит Санька. – И желательно не только то, что в штанах, но и в голове тоже. А называется это – дурь!
Саша прячет руки в карманы и смотрит на шумный город. Вечная классика у него в почете: хрустящая белоснежная рубашка, брюки со стрелками, лаковые остроносые туфли. Это я, как оборванец: в мятой футболке и потертых джинсах.
Я запрокидываю голову и дышу в потолок. Курить хочу, малявку-булавку хочу, она просто затащила меня в себя и не отпускает.
– Просто не представляю, как к ней подступиться, не знаю с чего начать. Сложить лапки и забить?
Брат смотрит на меня через плечо и коварно улыбается:
– Еще чего. Ради такой невестки я согласен не просто помочь, а пойти на очень хитрый план.
Спускаю ногу и встаю рядом с братом. Вечерний город красив: будто присыпан цветной пудрой, а окна домов, как золотые бусины-сахаринки на торте.
– И что будем делать?
– Знаешь, когда я откровенно тупил, Лёшка мне в дыню давал, – смеется он.
– Так вот у кого ты научился руки распускать?! А я дума-а-ал.
Санька показывает мне кулак.
– Тебе это не помогает, черепушка крепкая, кожа толстая, – и запускает пятерню в волосы. – Слушай, что-то с Верой не так. Она, как испуганный кролик, будто ее в клетке держали, били и издевались. Нужно Даньку попросить покопаться в архивах. Вдруг проблема намного глубже, чем мы думаем. А пока, – он пожимает мне плечо, – просто ослабь давление. Относись с уважением, помогай, если нужно, но не лезь! Слышишь, даже если сильно припечет, не приставай. Сделаешь хуже. Она должна к тебе привыкнуть, почувствовать тыл, а пока ты только угроза в ее глазах.
– Ох, капец, мне дрочить бесконечно что ли? – выдыхаю в ладони. – Чувствую себя одуревшим подростком.
– Ты и есть избалованный подросток с бурлящими гормонами. Научись видеть в ней не только объект вожделения. Хотя… Скажи честно, Игорь, она нужна тебе, чтобы в постель затащить?
– А для чего еще? – усмехаюсь. – Не замуж позвать же?
– Ну, ты и дурак!
– Конечно, это же тебе можно жениться в первую неделю знакомства, а потом пять лет отходить, забивая на всех толстый болт, а я не могу пресекать эти «радости» на подходе. Мне не нужны отношения «навсегда», я хочу свое «сегодня».
– Напомнить, что ты с моей бывшей кувыркался, когда она пыталась разрушить нашу семью? Непостоянный ты наш, серьезные отношения ему не нужны, – Саша кривляется. – Забей тогда на Веру, она другая женщина. Не ломай другим жизнь, иди и развлекайся, – машет в сторону коридора. – Там полно желающих.
– Все не то…
– Тебе не угодишь. То тебе надо, потому что просто хочу, а это пресно, потому что надоело. То хочу, сё не хочу. Выдели приоритеты, а то ты катишься в никуда, Игорь.
– Хорошо тебе говорить: жена-красавица-умница, два ребеночка, все на блюдечке с золотой каемочкой.
– Что ты несешь? – щурится брат.
– Я для тебя вечный отброс общества. Охренеть, и все потому что забил гол в те же ворота, что и ты?
– Чушь, я этого не говорил, – фыркает. Бледное лицо брата покрывается яркими пятнами.
– Но подумал. Я еще ничего не сломал, а ты меня уже в изверги записал. Ну, помацал сиськи разок, ну, поцеловал… И она отвечала!
– Ты просто придурок, – огрызается Саша и отворачивается. Слышу, как хрустят его зубы, вижу, как ходят желваки. – После твоего поцелуя она заявление об уходе написала. Или провести параллель у тебя ума не хватает?