Татьяна реагирует на них быстрее всех. Она достаёт из сумочки пачку печенья и бросает медвежатам три штуки, стараясь попасть в каждого.
Удивительно, но ей это удаётся!
Я специально купила для них сдобную булочку. Делю её на части, бросаю, но не так метко. Медвежата подхватывают угощение, устраивают небольшую, зато шумную потасовку при делёжке и, вкусно чавкая и сопя от усердия, косят на нас хитрыми глазами.
Мы некоторое время любуемся на жующих медвежат, а потом идём дальше. Татьяна при этом глубокомысленно замечает:
– Надо же! Какие профессионалы, хоть и малыши. Как наловчились мзду с посетителей требовать.
– Посиди сама в колодце и не тому ещё научишься, – оправдываю я медвежат. – Цемент им, что ли, грызть?
– Ну-у-у, их же кормят! – возмущается Танька.
– Ха! – восклицаю я. – Уж только не печеньем! Самой небось не только капустки хочется, но и тортика иногда. Что? Не так?! А чем они хуже?!
– Ничем, – соглашается Танька, Люська улыбается, и мы останавливаемся у клетки со львом.
Когда я смотрю на этих страшилищ, то всегда радуюсь, что не угораздило меня родиться в Африке. Несмотря ни на какие кризисы и катаклизмы, сотрясающие с пугающей регулярностью любимую Отчизну, в такой момент я твёрдо уверена, что моя страна – лучшая в мире и другой мне е надо. Ни за какие коврижки не надо! И все самые красивые животные мира тоже водятся именно в нашей стране. Не чета всяким там бегемотам и гиенам. Нет, двуногих представителей типа гиен и шакалов и в нашей стране предостаточно. Да и где их нет?! Правда, я, как Маленький принц, тщательно оберегаю свою собственную планету от подобных типов. Так что живём мы с ними на разных полюсах…
Странно, что именно у клеток со львами всегда много посетителей. Меня это удивляет, но не слишком. Не зря же говорят, что сколько людей, столько и мнений. То, что одному не нравится, другому может показаться эталоном красоты. О вкусах, как известно, не спорят. Сегодня тут тоже небольшая толпа, поэтому мы не можем подойти слишком близко.
Если честно, то я и не рвусь. Аромат от животных хоть и терпимый, но не из приятных. И взгляд у этих тварей никак не ласковый, а очень даже злобный. Просто дрожь по коже. Обычно я медленным шагом прохожу мимо, бросив на львов мимолётный взгляд, но сегодня мы всё же останавливаемся.
В толпе зрителей выделяется худой мужик в не слишком свежей сорочке, но зато в шляпе, который кривляется не хуже обезьяны и при этом орёт в сторону клетки со львом:
– Что, скотина, морду воротишь?! Люди деньги заплатили, а ты к ним задницей?! Ишь ты, урод!
Женщина, стоящая рядом со мной, тихо замечает:
– Это надо ещё посмотреть, кто тут урод.
Мужик не унимается:
– Что?! Рожи наши не нравятся?! Ишь ты…
Я фыркаю, а Люська тихонько говорит, обращаясь ко мне:
– Маш, ты глянь, как лев на этого мужика посмотрел. Презрительно, честное слово.
Я смотрю на льва, но не успеваю поймать его взгляд, потому что лев отворачивается, минуту стоит неподвижно, потом мягким, кошачьим движением принимает в сторону, становится к решётке боком, поднимает заднюю ногу, и толстая струя остро пахнущей мочи обливает грубияна с головы до ног.
Надо же, как точно?!
Толпа с криками распадается на части. Люди, кто со смехом, кто с руганью, шарахаются в разные стороны. Брызги вонючей жидкости долетают и до стоявших рядом с крикуном, слегка орошая всех. Вокруг мужика мгновенно образуется свободное пространство. Никто особо не пострадал, а вот с него буквально течёт. Капает и с носа, и со шляпы, но сочувствующих нет. Он мгновенно становится изгоем. Пучит глаза и молчит, словно язык проглотил, будто и не он только что кривлялся и кричал во всё горло, оскорбляя на все лады бессловесное животное.
Раздаются негромкие смешки и выкрики:
– Поделом!
– Ай, да умница!
– За оскорбление надо платить!
– Так ему! Так!
– По заслугам!
Толпа разражается хохотом. Смеются даже нечаянно пострадавшие, те, кого лев слегка обмочил за компанию. Хотя надо отдать ему должное – прицелился он по-снайперски точно, почти все запасы мочи достались обидчику.
Мы тоже хохочем. Разве удержишься?! Один лев невозмутим. Он поворачивается хвостом к присутствующим и замирает в таком положении.
Мужик наконец отмирает, судорожно отряхивается, трясёт шляпой, головой, что-то злобно бормочет сквозь зубы, озирается и, не видя сочувствия, мгновенно исчезает из поля зрения. Вряд ли ещё когда-нибудь у него появится желание дразнить льва. Да и не только льва!
Люди, оживлённо переговариваясь и посмеиваясь, отходят от вольера. Представление окончено.
Им на смену спешат другие, привлечённые необычным оживлением, смехом и шумом.
Мы тоже уходим, но успокоиться не можем.
– Какой умница! – восхищается Танька, имея в виду льва. – Нет, вы подумайте, девочки, какое самообладание! Какое чувство собственного достоинства! А сколько в нём грации!
– Да уж, – вздыхает Люська, – наш сородич в этой истории выглядит не лучшим образом.
– И вовсе он не наш сородич, – сходу открещиваюсь я от родства с обмоченным мужиком. – Это совсем другая ветвь развития. Они только на днях от обезьяны произошли. Их ещё прогресс не коснулся. Даже краешком не задел.
Танька хохочет. Мы не выдерживаем и присоединяемся к ней. Люди с недоумением смотрят на нас. Но мы не обращаем ни на кого внимания. Они на нашем месте хохотали бы так же. Слишком свежа ещё картинка. Не удержаться. Да мы и не стараемся. Смех, как известно, продлевает жизнь.
Вечер прекрасный. Город долго мучила жара, но на днях она спала, и мы наслаждаемся прогулкой. Вечернее солнце приятно, в воздухе пахнет цветущей липой, на душе праздник.
Справа от нас, совсем рядом, под липой, пустая скамейка так и притягивает взгляд. Мы как-то одновременно возжаждали на неё присесть, что немедленно и исполнили.
– Попить бы, – мечтательно говорит Татьяна. – Соку холодного или хотя бы водички.
– Вон смотри, – указывает Люська вперёд и влево, – по-моему, там бутылки с лимонадом продают. Видишь, на лотке стоят?
– Вижу, – кивает Татьяна, – только лимонаду я не хочу. Мне от него только ещё больше пить захочется. Совсем сушняк замучает. Да и не люблю я лимонад. Воду эту крашеную и нахимиченную.
– Может, там и минералка есть, – гадаю я. – Отсюда не видно.
– Посидим немного, – предлагает Люська, – а потом проверим, что там есть, а чего нет.
– Не умрёшь от жажды? – спрашивает она у Татьяны. – Потерпишь? Или пойдём?
– Посидим, – решает Татьяна.
На ней туфли с высоким каблуком, поэтому я её понимаю. Лично мне глубоко начхать на этикет и на то, что с чем сочетается, что модно и не модно. Для меня главное – удобство. Что удобно, то и модно. Но я не жена банкира, мне простительно, поэтому на мне сегодня лёгкий сарафан и босоножки типа сандалии. Татьяна в таком виде дальше собственного сада не пойдёт. А я – так запросто. И куда угодно.
Танька не люби гламурные журналы, но они у неё валяются на журнальном столике, потому что так надо. Кому?! Не спрашивайте. Только плечами пожмёт и хмыкнет.
Я тоже не люблю такого рода прессу, и её у меня нет. Не интересно, значит, не нужно. Всё очень просто.
Кому не нравится – я не виновата…
– Я, когда маленькой была, мечтала в зоопарке работать. Представляете? – выдаю вдруг я, а Люська подхватывает:
– А я всё в магазин играла. Непременно, чтоб я была продавцом.
– Угу, – бурчу я. – Сколько раз я с тобой ругалась из-за того, что была вечным покупателем. К весам, это когда палочка на осколке кирпича качается, ты меня и близко не подпускала. И ведь в остальном такая была покладистая, зараза.
Люська довольно смеётся, а Татьяна мечтательно произносит:
– А я в детстве всё кукол нянчила…
– Да ты и сейчас их всё время нянчишь. Только живых, – усмехаюсь я. – Такая вот ты у нас целеустремлённая личность.
– Ой, а ты-то! Со своим зоопарком! – не остаётся в долгу Татьяна. – Скоро сюда переселишься?
– Каждому своё, – грустнеет Люська, непонятно о чём подумав, и я решаю, что мы засиделись.
– Что это мы, как старухи, в лавочку вцепились и в воспоминания ударились?! – спрашиваю я подруг, словно и не замечая Танькиного выпада. Давно к ним привыкла. Сама такая. Языком молочу к месту и не к месту. – Мы зачем сюда пришли? На пятые точки мозоли наживать? Или гулять? Вот и пойдёмте гулять. Сколько можно сидеть-то?!
Мы дружно встаём и шагаем к лотку, на котором стоит то ли лимонад, то ли минералка.
К счастью, минералка тоже есть. Правда, тёплая, но это лучше, чем никакой.
Дружно берём по небольшой бутылочке минералки, переглядываемся и срываемся в хохот.
Просто так. От избытка внезапно навалившегося веселья.
– Ну, и где тут скамейка поблизости?! – озвучивает наши общие мысли Танька, и мы снова смеёмся.
– Не на посиделки пришли, – тоном старой брюзги обрываю я избыточное веселье. – Нечего скамейки задницами протирать. У нас культурная программа. Обзорная экскурсия.
Я еле сдерживаю смех, подруги фыркают и смотрят на меня, расплёскивая глазами вернувшуюся юность.
Полезно отрываться от кастрюль. И от повседневности. Страшно жить по протоколу. Во всяком случае, для меня. Терпеть не могу места, где правила игры требуют носить маску.
Но сейчас и здесь…
Видели бы меня мои ученики! Вооружившись бутылками, стоим посреди дороги, мешая людям пройти, и радуемся неизвестно чему.
Хотя почему неизвестно?! Радуемся мы жизни, молодости и свободе.
Нет, не подумайте ничего. Мы очень любим своих домашних и не согласны надолго оставаться без них. Только на какое-то время. Очень короткое, впрочем.
Но сейчас мы не солидные тётеньки, обременённые заботами, сейчас мы девчонки, только что закончившие школу и опьянённые свободой.
Да здравствует радость!
– Я пить хочу, – доносится до меня голос Татьяны.
Ну вот, с небес и – шмяк об землю!
– Пей, – великодушно разрешаю я.
– Как это – пей?! – обижается Танька. – Что, вот так будем посреди дороги стоять и пить из бутылок?!
– Нашу скамейку заняли, – радостно сообщает Люська, и мы с Татьяной оглядываемся.
И правда, какая-то немолодая пара уже оккупировала место наших недавних посиделок.
– Чему радуется эта малахольная? – глядя на меня, вопрошает Танька. – Этак мы и с водой умудримся от жажды околеть.
– А пошли вон туда вниз, – предлагаю я. – К козлам.
– Куда?! – дружно вырывается у моих подружек. – К каким козлам?!
– Да к обыкновенным! – давлюсь я смехом, разглядывая две недоумённые физиономии. – Смотрите, у вольеров с козами, козлами, ну и всякими другими копытными, совсем никого нет. И поблизости тоже нет. Ни единой живой души. Пейте, хоть захлебнитесь. Никто не помешает. Тем более что эти вольеры в стороне от основного пути.
– Спасибо, – вежливо произносит Люська. – Хорошее пожелание. Насчёт захлебнитесь. А главное – вовремя.
На ходу откручивая пробки, мы дружно трусим вниз, к вольерам, у которых действительно никого сейчас нет.
Сиротливая пустая скамейка и всё. Ни души.
Мы усаживаемся на неё, торопливо пьём.
– Хорошо-то как! – мечтательно поднимает глаза к небу Танька, и я с ней согласна. Я вообще люблю бывать у этих вольеров. Они довольно просторны. В них нагромождены камни, которые напоминают естественные невысокие горки, и по этим горушкам резво носятся грациозные животные. У коз, несмотря на жизнь в неволе, задорный вид, блестящие умные глаза и завидная подвижность. Мне бы так пробежаться. Хотя бы раз в жизни! Увы! Увы! Что не дано, то не дано.
Вода тёплая. И всё-таки – это…
Кайф! Но длится он недолго.
Краем глаза я ловлю какое-то движение немного в стороне от нас, но на довольно близком расстоянии.
– А вот и козлы, которых вы имели в виду, – тихо говорю я, указывая кивком головы на троицу парней, быстро приближающуюся к нам.
И откуда они взялись? Ведь никого же не было в пределах видимости. Правда, с той стороны – кустарник…
– Твою мать… – бурчит Танька своё коронное, но я тихо советую ей заткнуться…
– Ваш сын последнее время совершенно неуправляем, – резко начинаю я громким, противным, скрипучим голосом, вскакивая с места и хватая под руку Люську. Я таращу на неё глаза и широко и некрасиво открываю рот. – Если вы не сможете повлиять на его поведение, придётся вызывать вас вместе с ним на родительское собрание.
Троица притормаживает и уже не так сильно жаждет с нами познакомиться. На их лицах лёгкое недоумение, плавно переходящее в тяжёлый мыслительный процесс, который с трудом пробивает себе дорогу через недавнее игривое настроение.
Люська выглядит не лучше. Она выпучивает глаза, хватает ртом воздух, но ничего сказать не может. То ли из-за того, что рот её слегка перекосило, то ли в голове что-то заклинило от неожиданности ненадолго, но сейчас мне её молчание на руку, и я перехожу в атаку на Таньку, которая в этот момент напоминает статую. Такая же неподвижная и немая.
Она сидит на узкой скамейке, подняв ко мне лицо, и я вижу, как у неё непроизвольно открывается рот и широко распахиваются глаза. Правда, она не такая пучеглазая, как мы с Люськой, иначе я не выдержала бы и рассмеялась. Три пучеглазки – это слишком много для моего живого воображения. Себя я не вижу, но легко представляю, поэтому рвущийся наружу смех буквально приходится заталкивать себе в глотку. Я набираю побольше воздуха и…
– А ваша дочь, – громким «учительским» тоном вещаю я и тыкаю пальцем в середину Танькиной грудной клетки, – плюёт в одноклассников, дразнится, грубит учителям. Совершенно невоспитанная девочка. Ничего удивительного. Что ждать от ребёнка, если папа – бандит?! И не простой, а лидер крупной преступной группировки, способной на всё.
Троица как-то быстро линяет. Вот только что были тут, а сейчас не видно даже на горизонте. А Танька всё сидит с очумелым лицом и молча моргает. Только очень быстро.
– Концерт окончен, – раскланиваюсь я.
Танька переводит взгляд с меня на Люську, потом опять на меня и, наконец, спрашивает без всякого выражения:
– Что это было.
– Концерт по заявкам! – злюсь я, потому что отмирает Люська и на полном серьёзе заявляет:
– Нет у меня никакого сына. Ты что, Маш?
А Татьяна тут же набрасывается на меня:
– Да сроду ни одной из моих дочерей в голову не придёт плевать в своих одноклассников! Да и в чужих тоже! Даже если они этого заслуживают! Или обзываться! И как ты моего мужа обозвала?! Мать твою… Совсем ты, Машка, очумела! Какой он тебе бандит?! Да ещё лидера какого-то приплела!
– А вам хотелось бы битых полчаса мямлить: мальчики, мы – замужние, серьёзные, приключений не ищем, так что вы нам без надобности! Идите себе с Богом куда шли! А мальчики будут в это время ржать по-жеребячьи и уговаривать: да хватит вам ломаться, мы и так цену знаем! Не скупые! Проверьте! Вам это надо?! – кипела я праведным гневом. – Уж сколько раз такой геморрой подхватывали! И не объяснить этим козлам ничего с помощью слов! Забыли, да?!
Девчонки мои задумались на мгновение и вдруг хихикнули. Как-то так странно, синхронно хихикнули, что я сама чуть в статую не превратилась, а потом тоже хихикнула. С кем поведёшься…
– Попили водички, – протянула Танька и согнулась от смеха.
Мы с Люськой недолго думали и охотно поддержали компанию.
Потом вдруг (все разом!) посмотрели на табличку, висящую на вольере и оказавшуюся перед самыми нашими носами, прочитали с чувством вслух: нубийский козлик! – и снова оглушительно захохотали.
– Ой, не к добру, девки, на нас сегодня смех напал! – выпалила Танька. – Целый день ржём ни с того ни сего. Ой, не к добру!
– Типун тебе на язык! – тут же дружно среагировали мы.
– Иди сюда, мой хороший, – засюсюкала я в сторону вольера. – Это я не о тебе. Ты-то умница. Красавчик! Ну, иди сюда. Иди.
Небольшой козлик (наверное, ещё детёныш, в смысле, козлёныш) доверчиво подошёл к решётке, и я смогла погладить пальцами его задорную мордочку. Не всю, а самую малость, сколько дотянулась.