– Тебя это не устраивает?
– А знаешь, Лена, ты изменилась, – круто переменил разговор Огонек.
– Возможно… Мне пора возвращаться. Надо еще за Викой в садик зайти.
– Быстро вы ее в садик устроили… Профессор помог?
– Да… Но только не Сергеев.
– Сколько профессоров, – усмехнулся Огонек.
– А чему здесь удивляться? – обиделась Лена и встала со скамьи. – У моего мужа есть научный руководитель, профессор Бородулькин. Только и всего.
– Понятно… У меня, конечно, такого руководителя нет.
Огонек продолжал сидеть на скамье, глядя прямо перед собой. И так одиноко он выглядел, что Лена не выдержала, склонилась к нему и крепко поцеловала. Волнуясь от своего же поцелуя, от прикосновения горячей руки Огонька, она расслабленно опустилась к нему на колени, быстро и горячо зашептала:
– Ничего не хочу знать, ничего… Можем мы встретиться просто так? Ну почему так много слов? Я устала от них… Слышишь, Вовка, ус-та-ла… Пожалей хоть ты меня… Пожалуйста…
Огонек, крепко обнимая Лену, продолжал холодно смотреть перед собой…
Они выходили из парка, когда солнце должно было вот-вот коснуться далекого горизонта, и по городу был разлит особенный, осенний уже, полусвет. Прозрачный воздух, слабо прогретый за день, легким холодком переполнял грудь, листья беспокойно шуршали под ногами, на Амуре тоскливо гудели последние катера, туго разрезая свинцовую воду потемневшей реки.
– Вот, встретились, – с сожалением вздохнула Лена.
Они пересекли площадь и остановились, чтобы попрощаться. И никак не находились подходящие слова, пока Огонек, наконец, не спросил:
– Мы еще встретимся?
– А ты этого хочешь? – как-то небрежно поинтересовалась Лена.
– Нет…
– Что-о?! – Лена быстро вскинула на Огонька синей тушью подведенные глаза.
– С такой, какая ты сейчас, мне встречаться не хочется…
– Вот и прекрасно… Но странно, однако, – Лена пожала плечами и собралась уходить, когда вдруг на них чуть не налетел Вячеслав Сергеев.
– Лена? – удивился он. – Я тебя не узнал…
Была неловкая пауза. Лена смутилась. Впрочем, ни того ни другого Вячеслав не заметил.
– А я из управления бегу. Получил оборудование для больницы, – сообщил Вячеслав. – У нас же все там сгорело…
– Я знаю.
– Ты домой?
– Да нет, мне еще за Викой надо зайти.
– В таком случае нам не по пути. До вечера.
Вячеслав торопливо протянул руку, и Огонек крепко ее пожал.
– Кто это? – спросил Огонек, как только Вячеслав скрылся за спинами прохожих.
– Это мой деверь, Славик Сергеев, – Лена невольно улыбнулась.
– Кажется, я его где-то видел, – наморщил лоб Огонек. – Точно помню – видел… Но где?
– Володя, мне пора. Я опаздываю в садик…
– Поедем в воскресенье на левый берег? – вдруг легко и просто спросил Огонек.
– Даже не знаю… Все будут дома, что я скажу?
– Придумай что-нибудь, Лена, пожалуйста, – горячо попросил Огонек. – У подруги ты, у друзей – где угодно… А?
– Не знаю, – неуверенно ответила Лена, – разве что…
– Леночка, пожалуйста! – перебил ее Огонек. – Я буду ждать тебя здесь же. В полдень. Идет?
– Я постараюсь…
– Пожалуйста, постарайся.
– Пошла я, – Лена коснулась руки Огонька и быстро зашагала по улице Тургенева. Поравнявшись с цветочными лотками, оглянулась и помахала на прощание.
А Огонек, пока можно было, провожал взглядом ее стройную, ладную фигурку в красном плаще и высоких красных сапожках на среднем каблуке. Он очень хотел, чтобы Лена оглянулась еще раз, но она не оглянулась.
I
Х
В первый раз увидев Бориса в офицерской форме, Лена поразилась: форма ему шла. Более того – она ему очень шла! Ничем ни примечательный, склонный к полноте, он вдруг превратился в стройного, подтянутого мужчину, который, казалось, твердо знает, чего хочет от жизни… Через неделю это впечатление не прошло, не прошло оно и через месяц. Лена стала замечать, что Борис нравится женщинам. Особенно офицерским женам. Что-то вроде ревности шевельнулось в Лене, но она пока еще не верила в это чувство. Странно и приятно было видеть и то, как иногда черная «Волга» заезжала за Борисом и солдат-водитель, распахивая дверцу автомашины, отдавал Борису честь, на что он отвечал довольно ловким, небрежным кивком. Так же ловко и небрежно, с непонятно откуда взявшимся шиком, Борис носил новенькую офицерскую форму. «Да он что, где-то потихоньку всему этому учится? – невольно думала она. – Ведь нельзя вот так, сразу, влезть в новую одежду и чувствовать себя в ней прекрасно. Вон, к новому платью или кофточке сколько приходится привыкать: где-то тянет, где-то морщит…» Но Борис, похоже, был просто создан для формы. Смешно, Лена даже себе стеснялась сознаться в том, что Бориса в форме она побаивается, вернее сказать – робеет перед ним. По крайней мере – робела в первое время. Потом, она никак не могла запомнить, какое количество звездочек соответствует какому званию. И ей всегда надо было делать усилие над собой, чтобы свести воедино четыре звездочки на погонах Бориса и звание «капитан».
В первый раз, когда Борис привез и свалил в комнате на диван свое обмундирование, она была поражена запахом кожи, казенного сукна и еще чего-то такого, особенного. Проводив Бориса в ванную комнату, Лена потихоньку потрогала каждую вещь. Но заглянула в комнату Светлана и насмешливо спросила:
– Что Борис Сергеевич новую сбрую получил?
– Форму, – поправила Лена. – Сбрую, по-моему, только для лошадей получают…
– Вот и стала ты офицершей. Поздравляю!
– Спасибо… А тебе не нравится, да? – с вызовом спросила Лена.
– Нет…
– И почему же?
– Душок от всего этого какой-то нехороший…
– Серьезно? – Лена села на диван и нахмурилась. – А вот мне кажется, что вы все недолюбливаете Бориса и страшно завидуете ему.
– Завидуем? – Светлана округлила глаза.
– Да, именно: за-ви-ду-е-те… Иначе почему вот этот тон? С чего бы такое презрение? Хорошо, Борис пока ничего на сделал для науки, а вот ты-то сама, что успела сделать, кроме…
И Лена чуть было не сказала, сдержавшись в самое последнее мгновение.
– Кроме? Ты не договорила. Пожалуйста, продолжай…
– Не стоит… Света, мы очень мешаем вам, да? Вика балуется, бегает по комнатам, мы вечером за общим столом сидим, да?
– Никак не могу решить, – поморщилась Светлана, – ты в самом деле ничего не понимаешь или тебе удобно не понимать? Впрочем, это дело твое… Извини, конечно, если я тебе помешала.
– Да нет, ничего, пожалуйста, – холодно ответила Лена.
Несколько минут она просидела на диване, словно в оцепенении, успокаиваясь и сдерживая себя, чтобы не разрыдаться. Борис, вернувшийся из ванной комнаты, заметил ее состояние.
– Что случилось, Лена? – озабоченно спросил он, растираясь жестким полотенцем у зеркала.
– Ничего…
– Но ведь что-то случилось? Я же вижу…
– Почему они тебя так не любят?
Борис удивленно оглянулся, аккуратно свернул полотенце и спросил:
– Кто?
– Ну, Светлана, например…
– Вот чего не могу сказать, того не могу… Только я не пойму, с каких пор ты о ней во множественном числе отзываешься?
– Да я не только о ней…
– О ком же еще?
– Какие у тебя отношения с отцом? Вы же едва-едва здороваетесь, а Виктора Щербунько он при встрече обнимает… Почему?
Борис помолчал. Прошелся по комнате и остановился рядом с Леной.
– Знаешь, мать, – тихо сказал он, – не все в жизни можно объяснить… Я, конечно, попытаюсь, но не сейчас. Вот переедем в свою квартиру, там у нас с тобой будет возможность для такого разговора…
– Скорее бы, – невольно вздохнула Лена.
– Потерпи. Теперь уже совсем скоро, через недельку, крайний срок – две.
– Что-о?! И ты молчишь?
Борис осторожно привлек Лену и поцеловал в щеку, потом, легонько раскачивая ее, медленно и спокойно пояснил:
– Я готовил для тебя сюрприз, но вот, видишь, не выдержал. У нас все будет хорошо, Леночка, только надо еще немного подождать. Понимаешь? Я это тебе говорю вполне ответственно: у нас будет все! Очень скоро я защищусь. Да, Леночка… А там, возможно, будет длительная поездка в Москву. Всей семьей. И не на месяц, Леночка, и даже – не на год…
– Боренька! – ахнула от удивления Лена. – Да ты не выдумываешь ли?
Но она уже знала, понимала, что нет, и ей грезилось что-то такое, пока что малопонятное и самой, но чрезвычайно любопытное: большой и высокий зал, свечи, много дорогих свечей в бронзовых подсвечниках на львиных лапах, женщины в темных вечерних платьях и мужчины в белых сорочках с бабочкой и бильярдными киями… Откуда это, почему, с какой стати свечи и бильярдные кии, она, наверное, и под гипнозом не смогла бы объяснить, однако же…
– Я говорю вполне серьезно, но пока об этом… – Борис приложил палец к губам, а увидев растерянность Лены, засмеялся: – Между нами, хорошо?
– Вика, что ты сегодня натворила?
– Я не творила.
– Как же «не творила», если воспитательница рассказала бог знает что…
– Я не творила, – упрямо нахмурилась Вика, – я подралась.
– Даже так?
– Пусть он не трогает чужие шарики… А то все время возьмет шарики, как будто он один хочет с ними играть, а больше никто не хочет.
– Какие шарики?
– Шарики. Играть. Они деревянные и громко катаются по полу.
– Та-ак… Так почему же надо обязательно драться из-за них?
– Ты глупая?
– Вика! – Лена дернула дочку за руку.
– Я же тебе уже говорила, что он все шарики забрал. Умный какой, только наоборот.
– Кто он?
– Сашка Бураков, кто… Он самый вредный в группе, вот кто…
– Понятно… А почему ты не сказала воспитательнице, что он все шарики забрал?
– Я кто – ябеда?
– Ну, в данном случае – нет.
– А кто?
– Девочка, которая хочет играть с шариками.
– Это после того, как ябеда?
– Перестань… с тобой невозможно нормально разговаривать.
– Я подошла к нему, когда он все шарики забрал. Я подошла и встала. Стою я, стою, а он спрашивает, чего ты здесь стоишь? Я ему говорю, тебе места жалко, да? Он говорит, что да. Тогда отдай шарики, я ему сказала, ты не один хочешь с ними играть. А он сидит на земле, и затылок у него стриженый… Ну и вот, когда сказал, что не даст, я ему по этому стриженому затылку ка-ак тресну! Он испугался и затылок свой стриженый руками закрыл, а я шарики забрала и убежала. Потом Нинке дала, Сереже дала, Клюкве дала…
– Кому-у?
– Девочка одна у нас, мы ее Клюквой зовем. Она красная все время. Надо ее папе показать, может быть, она больная… Вот, я всем шарики раздала и ему один оставила, а он не захотел брать.
– А я вот тебе сейчас тресну по затылку! Тебе понравится?
– Конечно, ты большая, – вздохнула Вика.
– Но я ведь этого не делаю, – у Лены в самом деле было сильное желание хоть разок отшлепать дочку. – А почему, как ты думаешь?
– Почему?
– Да потому, что кулаками ничего не докажешь. Для этого человеку дан язык. Это только невоспитанные дяди дерутся, а хорошие убеждают словами.
– А тети?
– И тети – тоже. В первую очередь… Ты меня хорошо поняла?
– А если он не отдает шарики?
– Да, – вздохнула Лена, – видимо, придется тебе все-таки поговорить с отцом. Меня ты не понимаешь. Хорошо, сейчас придем, и я тебе это устрою.
– Ма-ам, не надо, а? – попросила Вика.
Но случилось так, что дома Лена и думать забыла о Вике. Еще в прихожей ее встретил Борис: в полной форме, только что не в шинели.
– Лена, в чем дело? Где вы пропадаете целый час? Звоню в садик, там мне говорят, что давно уже ушли, а вас все нет и нет…
– Что-нибудь случилось? – испугалась Лена.
– Ничего не случилось, – несколько успокоился Борис, – просто нам надо быть сегодня в гостях.
– Сегодня?
– Сейчас… Мы уже должны быть там.
– Но я не готова, – растерялась Лена, невольно ощупывая прическу. – Почему такая внезапность?
– Так получилось, Леночка. Я тебя очень прошу, очень: соберись побыстрее. Машина уже ждет, но главное – ждут они.
– Кто?
– Бородулькины…
Вот тут Лена растерялась по-настоящему. Она много раз слышала эту фамилию, много раз пыталась представить, какой он, этот Бородулькин, по чьему велению в один день решается вопрос с детским садом, открыты двери в любой военторговский магазин (разумеется, двери «черного хода»), в двухмесячный срок выбивается квартира в самом центре города – не счесть за один раз возможности этого могущественного человека… И вот теперь, через несколько минут, она увидит Бородулькина воочию…
– Ты с ума сошел! – прошептала Лена. – Ведь я в таком виде…
– Леночка, бога ради, скорее! – только и смог ответить Борис.
И она совершила чудо: в полчаса успела накрутить и высушить феном волосы, нагладить вечернее платье, освежила лак на ногтях, подвела тушью глаза и даже сделала небольшую штопку на левой ступне колготок.
– Умница, – похвалил ее довольный Борис, когда она через полчаса предстала перед ним, – все очень в меру и очень хорошо, разве лишь…
– Что? – испугалась Лена.
– Убавить немного красоты, – улыбнулся Борис. – А то ведь влюбишь в себя старого Бородулькина.
– Глупости, – небрежно откликнулась Лена, но комплимент польстил ей…
Когда они пришли, у Бородулькиных давно уже все были в сборе.
– Опаздывает молодежь, опаздывает, – легонько пожурил Бородулькин, протягивая Лене крупную белую руку и внимательно заглядывая в глаза. – Петр Самойлович Бородулькин… Это моя жена, Эльза Карловна, это – племянник, его вы можете называть просто Гошей. Он зубопротезист. Отличный специалист, но несколько ленив, хотя и знает, что праздность утомляет больше, чем труд… Вон там, в кресле, мой заместитель, полковник Лазорский. Вы позволите? – Бородулькин взял Лену под руку и повел в большую, светлую комнату, попутно представляя ей своих родных и сослуживцев. – Да, Леночка, вы позволите мне так вот, запросто, обращаться к вам? Спасибо. Так вот, не коробит ли вас наша простая армейская форма? – И Бородулькин опять очень внимательно посмотрел прямо в глаза Лены. – Нет! Ну и прекрасно. Знаете ли, я в этой форме с июля 1941 года, очень привык к ней и теперь, на старости, не хочу менять. Как в свое время говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Привычка свыше нам дана: замена счастию она». Не так ли?
Лена почувствовала, что пришла пора говорить и ей:
– Вам форма очень к лицу, – не очень уверенно, робея, сказала она. – Я вас почему-то именно таким и представляла.
– Ой ли? – погрозил Бородулькин пальцем. – И это после того, что в доме Сергеевых говорят обо мне?
– О вас? – искренне удивилась Лена. – А что должны говорить о вас?
Профессор понял свой промах и тут же постарался исправиться:
– Впрочем, кто теперь без дела вспоминает фронтовых друзей или, скажем так, старых товарищей? Шутка ли, сорок лет минуло… За это время наше поколение успело состариться, а отчасти и вымереть. Это так, прекрасная Елена, так! Это – закон природы! Как там, у древних римлян говорилось: лэкс, сэд лэкс… Кажется так, если мне не изменяет память. Что в переводе на наш великий означает: закон суров, но это есть закон… А теперь простите меня, старика, я вынужден на время вас покинуть. Но – только на время, – многозначительно улыбнулся Бородулькин, исчезая за тяжелыми, красного бархата портьерами.
В это время Борис беседовал с Эльзой Карловной, и Лена смогла оглядеться и немного прийти в себя. Большая комната, как видно столовая, была богато убрана. В огромных, массивных сервантах, стоящих вдоль стены, матово взблескивал под лампами дневного света дорогой хрусталь. Лена вгляделась и чуть не ахнула: целое сокровище было у нее перед глазами. Вазы самых причудливых форм, с чеканкой по серебру и позолоте, кувшины, графины и графинчики – чего здесь только не было! Отдельно громоздился китайский столовый сервиз из тончайшего фарфора, расписанный незатейливыми, но, одновременно, очень изящными рисунками из жизни китайского крестьянина. А фужеры, бокалы и всевозможные рюмочки из хрусталя! Сувениры и все дорогое, все притягивает и долго не отпускает взгляд. Однако же венцом всему великолепию была все-таки люстра, огромная, трехэтажная, с хрустальными подвесками…