Вежливость и улыбчивость гостей сделали своё дело, да и сами сестры теперь всё воспринимали несколько иначе.
─ А проходите, гости дорогие к столу! Выпьем, да закусим, чем бог послал! А уж потом и о деле поговорим. ─ произнесла Фелицата царственным голосом и жестом пригласила казачков к столу. Саломия быстро налила им по полному стакану крепкой самогонки.
Казачки не стали ломаться и уселись за столом.
─ За здоровье матушки Фелицаты и матушки Саломии! ─ произнес их вожак, и казаки разом опрокинули в рот самогонку, довольно крякнув и вытерев рты рукавами. Никто из них даже и не притронулся к пище и не завел разговор.
Саломия тут же налила им ещё по стакану самогонки. Вдогонку. То же самое произошло и со вторыми стаканами, но в этот раз казаки выразили желание поговорить о деле. Кратко изложив своё предложение о закупке мяса для казаков, и осведомившись о ценах, они нашли их приемлемыми, и договоренность можно было бы считать достигнутой. Однако лукавый огонек проскочил в глазах вожака.
─ А чо, матушка Фелицата и матушка Саломия, я вижу, у вас банька истоплена?
─ Банька-то истоплена, да вот некому девичью спинку дубовым веничком похлестать! Своих-то силенок не хватает! ─ почти открыто отозвалась Фелицата, прекрасно поняв намек есаула, нервно поглаживающего усы.
─ Ну, у нас есть, кому похлестать! Выбор за вами: есть и опытные, и молодые – осторожно произнес он, явно намекая на себя и урядника. ─ А молодежь пока отправим коней постеречь!
Заметив недовольство молодых казаков, есаул нахмурил брови. Но и этого ему показалось мало: он кивнул им на дверь! Недовольные казачки нехотя встали и, поклонившись дамам, вышли: перспектива стеречь коней, пока начальство будет париться с монашками, их явно не устраивала. Но и ослушаться приказа они не могли. Вздохнув, оба казачка направились к лошадям.
Смарагда тихо сидела на приготовленных ею дровах и ждала матушек Фелицату и Саломию. Банька была уже полностью готова, воды было полно, веники лежали на месте. Оставалось только ждать. Да прислуживать: мало ли, что-то придется им принести еще!
Тихий шорох за спиной заставил её обернуться и застыть от страха: лицо похотливо улыбающегося казачка уже склонилось над ней. Не успела она и вскрикнуть, как ей заткнули рот, взяли за руки и за ноги, подняли и понесли в высокую траву, обильно растущую возле речки.
Там Смарагда ощутила полную беспомощность, оказавшись прижатой к земле. Грубо подняв почти до головы сарафан и раздвинув ей ноги, один из них снял штаны и направился к ней. Между ног его был такой же, как у жеребца предмет.
─ Гриб – боровик! ─ прошептала она, вдруг вспомнив, что видела этот предмет во сне, прежде чем почувствовала, как что-то грубо и больно разрывает её плоть там, в самом святом месте. Страх за своё тело охватил её и она, покрывшись липким потом, закричала. Но тут же сильная боль ударила в голову: вспомнился огонь, каждый раз снившийся ей в кошмарах, стало душно, ужас сковал душу. Смарагда потеряла сознание.
Первой её услышала Фелицата, идущая в компании с Саломией и казаками в баню. Несмотря на то, что была немного пьяна, мгновенно все поняла и побежала на крик, отчетливо понимая: совершилось непоправимое!
─ Ах, вы, стервецы! ─ закричал есаул, скачками устремившись к траве, где все ходило ходуном и из которой раздался душераздирающий крик. ─ Ну, я вас!
Фелицата и Саломия, чуть-чуть отстававшие от урядника были расстроены: хмель, так приятно волновавший кровь разом прошел, оставляя после себя сильную головную боль и горькое похмелье. Когда они добежали до места, есаул уже плеткой хлестал молодого казачка, так и не успевшего надеть штаны, приговаривая. ─ Ах, мать вашу! Стервецы, ишь чо удумали? Силой?! Да я вас. Сгною! В карцер! Немедля!
Смарагда лежала полуголая с обнаженным низом живота и раздвинутыми ногами. Возле неё вниз головой с голым задом, схватившись за голову и прижав её к коленям, сидел казачок, а рядом с ним находился другой, тоже на коленях, добровольно склонив голову перед есаулом, который, матерясь, налево и направо охаживал их своей плеткой, вставляя между матом следующие слова. ─ Посажу! На хлеб и воду!
Фелицата, быстро прикрыв тело и ноги Смарагды, переглянулась с Саломией. ─ Вот те и банька!
Они испугались. ─ А вдруг обо всем этом узнает игуменья? Что будет тогда? Ведь обо всем, что творилось здесь, им пока удавалось скрывать. И регулярные пьянки их после бани. И несанкционированные продажи скота на мясо, после которых приходилось подделывать им бумаги: ведь все денежки они делили между собой! Да и на остальные её делишки смотрели со скидкой из-за доходов подсобного хозяйства. А теперь? До сих пор удавалось все сделать так, что оставалось шито-крыто. И вот те на! Да еще с любимицей Аполлинарии, которая считалась вторым лицом по значимости и близости к игуменье. ─ потому и вглядывалась с тревогой Фелицата в побелевшее лицо Саломии. ─ Чо бум делать-то, подруга?
─ Давай в баньку её! Напарим, водой отольем, авось да и отойдеть! ─ предложила находчивая Саломия, глядя с надеждой в глаза подруге. ─ А что если с меня ихуменья спросит? Ведь за Смарахду-то я, Саломия, в ответе!
─ Есаул! Давай, бери своих и уезжай! Нам, видно, теперь не до шуток будет! ─ строго и твердо произнесла Фелицата, понимая всю серьёзность создавшегося положения.
─ Ах, вы, мать вашу! ─ матюгнулся есаул: он был откровенно зол на молодежь: сорвались поставки дешевого и качественного мяса, сорвалось приятное общение с двумя молодыми женщинами. И все из-за необузданной молодежи. ─ В колодки! На каторгу! Шкуру спушшу!
И стегал провинившихся казаков так, что скоро спина у них стала красной от крови. Так их и увез есаул на спинах своих же лошадей, попросив за них прощения у матушек и отсрочку дела.
Обмякшее тело Смарагды Фелицата и Саломия разложили на полке, давая пару согреть его. Сами же разделись полностью, поддали парку и начали её парить.
Смарагда застонала и открыла глаза: ей стало жарко и больно. Черный потолок бани был хорошо знаком ей, но сейчас он почему-то был в паровом облаке, которое то и дело набрасывалось на неё от веников двух фурий, метавшихся около неё с мокрыми волосами и голыми телами. Неожиданно она поняла, что это те самые девушки, которые кружились возле столба, в её сне, огнем и жаром обдавая все тело. И она закричала, начав дергаться во все стороны.
Фелицата первая поняла, что любимица игуменьи очнулась, и, улыбнувшись Саломии, крикнула. ─ Воды!
Саломия, зачерпнув целое ведро воды, вылила его на Смарагду.
Вода приятно освежила девушку: ей вдруг показалось, что волны жара, окружавшие её, привязанную к столбу, стали на миг прохладнее, и она облегченно вздохнула.
─ Давай сунем её в речку! ─ предложила Саломия, встретившись с встревоженными глазами подруги. ─ А мы. Вместе с ней! А то, не дай бох, ишшо испужаетси!
Фелицата и сама подумывала об этом, увидев облегченный вздох Смарагды после ведра воды.
В прохладную воду Елани они прыгнули вместе с обмякшей Смарагдой и тут же вынули её голову из воды. ─ Не дай бог, еще захлебнется! Тогда вообще нам не жить! Никогда еще им не было так страшно за другого человека, как сейчас.
─ Смарахдушка, девонькя, открой, открой хлазоньки! ─ почти умоляла её Саломия, легонько пошлепывая её по лицу. ─ Ты тока не умирай! Тока не умирай!
─ Ты чо, дефькя? Не сдавайси! Нашла от чево умирать! ─ уговаривала её Фелицата, брызгая ей в лицо водой и обмывая его. А сама сердилась, слушая шепот кого-то внутри себя. ─ Вот, черт! Надо ж было такому случиться! И принесла же их нелегкая! Ну, вот чо теперь игуменья скажеть? Ежели чо, пойду за зашшитой к настоятелю: монахи не откажут! Один черт, запасной ключик-то от поздемнова ходу я себе исделала хороший. Ежели чо, по нему и схожу! А пока, буду делать всё, чтобы ента дура очухалась!
Страх её уже начал уходить, оставляя после себя злость на Смарагду. ─ Дура! Тебя-то чо на них понесло? Захотелось изведать, чо болтаетси у жеребцов? Казаки-то, народ ушлый: живо заломают!
Небольшая перемена в поведении Фелицаты тем не менее не смутила Саломию, решившую испытать на Смарагде второй сеанс банного лечения. Однако не успела она предложить это Фелицате, как Смарагда открыла глаза.
Небо, прохлада и вода, брызгами освежающая лицо. Не понимая ничего, смотрела Смарагда удивленно на своих начальниц, совсем голых в воде и улыбающихся ей. ─ Где это она? Почему вокруг вода? И где те? И на её глазах появились слезки.
─ Ну, вот, дефькя, давно бы так! ─ от избытка эмоций Фелицата даже чмокнула в щеку ничего не понимающую Смарагду: заблестевшие от слез глаза она приняла за брызги воды, которой поливала её лицо. ─ Саломия, давай вытаскивать её из воды! Да в келью её. Дефькя-то наша перепарилась с непривычки! Ты поняла? Перепарилась она. Сдуру! Вот и стало ей плохо!
Саломия, перекрестившись свободной рукой, довольно улыбалась – неожиданная идея Фелицаты ей понравилась. И, подхватив сумасшедшую мысль, перекрашивающей черное в белое, сама запричитала. ─ Ну, чо ж ты, дефькя, так – то? Ить и паритьси-то надоть умеючи! Не окажися мы с матушкой Фелицатой поблизости, ить и ухорела бы совсем! Холова-то болить? Руки – нохи как? Небось и низ живота рветь жаром? Ох, бедная! Да как же тебя ухораздило так перепаритьси? Небось и казаки тебе видютьси? Ох, бедная, разнесчастная! Да как же ты так? Уметь надоть паритьси, а то ить так-то и помереть недолго!
Фелицата слушала поток лжи, извергаемый Саломией, и улыбалась. Однако тревога вновь пришла к ней. ─ А что ежели Смарагда не поддастся на внушение Саломии? Или хуже того, забеременеет? Тогда точно не скрыть произошедшего!
И простая по всей сути мысль успокоила её. ─ Ну и что? Так ведь это произойдет потом, а не сейчас. Вот тогда и видно будет, как следует выкручиваться. Можно сказать, что сама. И не сейчас!
Накинув на неё одежду и одевшись сами, они с помощью вызванных монашек дотащили Смарагду до кельи Саломии и положили на тахту.
Смарагда окончательно очнулась в келье Саломии: сильно болела голова, жгуче – щекотно беспокоило что-то внизу живота. Сухие губы прошептали. ─ Пить!
─ Очнулася, Смарахдушка! ─ Саломия, приставляя к её рту целый стакан самогона, внимательно смотрела в её глаза. ─ Помнит ли то, что произошло?
И, видя ничего не понимающие глаза послушницы, на всякий случай снова начала излагать легенду, сложенную Фелицатой. ─ Ты чо, не знашь? Ить ухорела ты в бане-то, перепарилася! Низом живота ударилася! Ну, как же ты так? Хорошо, мы рядом были. В воду тебя отташшили! Отходили едва – едва.
Всё это Саломия говорила ей, пока та, захлебываясь, пила крепкий самогон, который для неё налила Фелицата. А сейчас сама с надеждой смотрела на лицо и мимику послушницы в поисках ответа. ─ Ну, говори же, веришь ты аль нет? Вот, сволочи, казачьё! Заварили кашу, а я расхлебывай!
И, увидев сомнение на лице Смарагды, выплеснула. ─ А казаков тех, которые тебя схватили, есаул в кровь испорол!
И Смарагда вдруг вспомнила. ─ Казак. Штаны. Столб. Огонь и жара. Ведьмы. Вода. И ей хорошо!
И прохрипела сухими губами. ─ Да-а-а. В бане. Жарко. Пить!
Веки её вдруг налились свинцом, всё тело, руки, ноги отяжелели. И Смарагда почувствовала, как в диком вихре снова погружается в тяжелый и глубокий сон. Она то кричала, то пыталась вскочить, то замирала, становясь белой, как полотно, и покрывалась холодным потом, то опять кричала, так, что сестры-монашки со страхом жались друг к другу и крестились.
Фелицата и Саломия, услышав «Да!» Смарагды, теперь уже открыто всем рассказали, как они спасали её от угара и перепаривания.
─ Вот, что, подружка! Ты присмотри–ка за ней хорошенько, дай ей отдохнуть несколько деньков. А я на днях к вам заеду. Тогда и решим, что с ней делать дальше. А про то, что было, забудь! ─ прощаясь, Фелицата все же тихо на ухо ей добавила. ─ А все же жаль, подружка, не удалась наша нынешняя банька!
И, лукаво усмехнувшись, подмигнула Саломии.
7.
Середина августа 1896 года, по пути к селу Малиновка Балашовского уезда.
Ночь застала Потифора и Марфу на берегу Хопра. Им осталось – то доехать всего верст пять-шесть до Балашовского моста, но осторожный Потифор своей ценностью решил не рисковать: он хорошо был осведомлен о местном ворье, особенно активно промышлявшем в темное время на этой дороге у моста. А потому, отпустив на привязь лошадку, разжег костер на берегу реки недалеко от телеги.
Марфа спала на телеге, то и дело дергаясь во сне и вскрикивая. Когда же она начала стонать, Потифор и вовсе всполошился. Он уже не раз и не два походил к ней с горящей головешкой, чтобы разбудить, но всё никак не решался и снова садился у костра, сторожить её и лошадь. Но когда она глухо зарычала, как дикий зверь, Потифор сам перекрестился и её перекрестил, махнув над ней горящей головешкой. ─ Изыйди, дьявол нечистай!
Так говаривала его мать, отгоняя от малых детушек своих всякую нечисть, когда им снилось что-то плохое. Потифор, как самый старший, подглядывал за ней и невольно запомнил слова.
Как это ни странно, но Потифор, сколько себя помнил, всегда любил огонь: еще маленьким, однажды обученный отцом разводить огонь, он так полюбил этот запах и игру огня, что потом при первой же возможности разводил костер. Огонь его воодушевлял. Огонь придавал ему силу. Огню Потифор доверял все свои секреты, как самому верному и надежному товарищу и защитнику. В этом он быстро убедился, когда оставался в лесу ночевать на рыбалке или охоте.
─ Как ты думашь, какая она? ─ спросил он у огня, вглядываясь в игру его пламени, будто ожидая от него ответа. Но хитрый огонь горел ровно, лишь изредка пощелкивая искрами. ─ Вот и я так думаю: ничо девка-то. А вот чо с ней случилося?
Костер вдруг вспыхнул, разбушевался, выбросил вверх сноп искр.
─ Вот и я так думаю: попала дефькя в чо-то плохое. Как кур в ошшип! Уж шибко хреново ей видать! -─ парень покосился на телегу. Но в этот раз там всё было тихо. Он подкинул пару сухих и толстых веток в костер и огонь радостным гудением одобрил его поступок. Но Потифор по-своему истолковал его гудение. ─ Вот и я грю. Матерю-то она свою схоронила ишшо прошлым летом, а шшаз? Ишь, как мается, болезная!
Но тут в голову его пришло сомнение. ─ А что мне отец-то да маманя за это скажут? Это кто ещё такая? А я и сам не знаю!
Потифор от этих мыслей даже растерялся на пару секунд, но потом выпятил грудь колесом. ─ А я им скажу «молоду жону везу»!
И так ему от этой мысли стало радостно, что даже огонь, поняв его состояние, разом охватил подкинутые ветки и осветил его лицо. Возможно, поэтому и принял за согласие с ним его потрескивание огня и подфыркивание.
Потифор улыбнулся: он всегда знал, что уж кто-кто, а огонь-то его лучше всех поймет! И, чтобы не испортить полученный от огня ответ, перестал с ним разговаривать.
Через некоторое время мысли его разбрелись кто куда, а самого Потифора начало клонить ко сну. Чтобы размяться, он взял горящую головешку и подошел к телеге. С одного взгляда тут же определил, что девушка мерзнет, хотя и скрючилась под армяком калачиком. Невольно и сам ощутил этот озноб.
─ Вот, дурень! ─ парень хлопнул себя по лбу. ─ Молодая жена мерзнеть, а я стою тута!
И, подбросив два толстых бревна в костер, осторожно полез на телегу к Марфе. Осторожно, бочком примостился к ней и обнял её поверх армяка. Подождал еще немного и, убедившись, что девушка перестала дрожать, закрыл глаза.
Меж тем Марфе снился сон.
Вот она, молодая и красивая, собирает яблоки и поет песни. ─ Только что это с ней?
На руках, ногах, на всем теле появились противные толстые и черные волосы. Откуда-то в руках взялись ножницы и она начала их стричь везде, где только видела. Однако, не успевала состричь, как они опять отрастали. Мало того, еще и ногти начали расти, всё больше и больше напоминая вид когтей! Она уже и их стрижет, а они все растут и растут. Ну вот, слава Богу, всё состригла!
Смотрится в зеркало и видит. ─ О, ужас! Это вовсе не она, а какое-то черное волосатое чудовище смотрит на неё и нахально ухмыляется!