Расписывается «здесь и здесь», «челюсть» уходит, он переносится к коробке. Взрезает скотч, обычный канцелярский прозрачный, неприятно тонкий… открывает клапаны: на него, облачком, вылетает химический запах разноцветных опилок.
Он роет их вниз, вниз и вниз. Пока не натыкается на палево-коричневую спину, проводит по ней, внизу, на животе, ощупывает длинный продольный шов.
То ли от ужаса, то ли от раздражения, поднимает и бросает коробку об пол, с головы чучела падают остатки опилок.
На него сморят глаза. Круглые и блестящие. Абсолютно неживые, хотя и немного правдоподобные, с отсветом грусти и мудрости – одновременно. Похоже, Рэнди, и правда, знает свое дело.
Достает чучело, отвинчивает колесики от журнального столика, того самого, под которым он не нашел Эмму в тот день, в который…
Следующий на очереди – моток серого скотча в тонкую паутинку армированных волокон.
Приматывает колесики к ногам. Где-то получается неаккуратно, восстановленные Рэнди, когти пытаются прорвать скотч. Ну и ладно… хоть как-то держится…
Когда заканчивает с ногами и колесиками, отматывает метра полтора ленты, скрепляет две половинки, соединяя один конец в петлю, надевает ее на шею, вместо ошейника.
– Отлично придумано, сынок! – обычно, в конце сна, появляется физиономия Мэта, в дурацкой бейсболке и, с поднятым вверх, пальцем. – Ты решил эту проблемы с помощью скотча! Так, Джорджи, сынок!?
***
Обошел заросли, прошел через лес. Тот сменился на перелесок, потом – на ровную поверхность с редкими деревьями и проплешинами.
Давно он не ходил столько! После дня прощания с «Интерепид», они проходили немного, каждый день по чуть-чуть, никогда не шли через заросли или густой лес.
С каждым днем, она становилась, как чучело. – подумал и поругал себя за такие мысли.
Закрыл глаза, снова куда-то провалился. В этот раз, не в гостиную дома, а в заброшенный город. Тот самый, который видел сегодня во сне.
Из-за угла дома, выглянул «футболист». Выпирающая челюсть, толстовка с «Капитаном», широкие плечи.
– Эй, ты! Пустой бак! – «футболист» сложил два пальца, засунул под нижнюю губу, громко свистнул, как, наверное, часто свистел на трибунах перед татчдауном4, – Твоя телка с полным баком, я вижу!? Ага?
– Пошел ты!
– Да-да! С полным баком… ба-ком… опилок! А-ха-ха-ха!
– Что, что…
Он оглядывается и видит, что идет не один. За собой катит чучело Джул. К ее ногам примотаны колесики, точно, как от того журнального столика в гостиной. Неаккуратно налепленный скотч, раздается «кх-рр-хх» по асфальту.
– Эй! Дорогуша! Хочешь мой шланг? – «футболист» подхватывает за промежность, трясет содержимое. – Тебя ждет полный бак, крошка! Иди, попробуй! Наполни себя! А-ха-ха…
– Дурацкий, дурацкий… – злится Джордж, боясь сказать что-то еще. Вдруг, «футболист» припомнит поцарапанный пикап.
Старается идти равномерно, медленно, как идут, когда знают, что за ними следит хищник. Полностью не останавливается, катит чучело Джул, скотч продолжает «кх-рр-хх». Колеса, прикрученные к ногам, в некоторых местах, опасно подпрыгивают на неровностях дороги.
Неплохо вышло со скотчем. Да, сынок!?
Очнулся. Повернул, пошел обратно. Приняв, про себя, решение… Если я вернусь, а Джул лежит все так же, я все ей скажу! Все! И если она не ответит, пусть остается! Пусть. Я оставлю ей все консервы, буду даже приходить раз в неделю, проверять, как там… но, дальше я с ней – не пойду.
Н-е-ет! Хватит с меня скочта! Хватит чучел! Хватит возюкать!
***
В следующие два дня он обошел весь лес, перелесок, места с холмиками, исследовал овраги. Несколько раз пролез туда-сюда через гряду из кустарника, спутанного с молодыми деревьями. Бежал к каждой поляне, расположенной на возвышении, ожидая увидеть там потухший костер, раскиданные банки с консервами и красные ромбы, из которых – на него выглянут две злые серые точки. Все еще… такие родные, такие любимые!
За эти два дня, даже красные ромбы начали казаться не такими дурацкими.
Но, так и не нашел ее. Ни ее, ни лагеря. Не нашел дорогу, по которой они сюда дошли. Вообще не нашел никаких следов. Как будто, все этого вообще не было.
Несколько раз вспоминалась Эмма. Дрожа, из последних сил, стоя в переноске, в багажнике «Врэнглер» – лишь бы увидеть его, в последний раз. И этим последним взглядом прося, чтобы он поехал с ней. Чтобы он был с ней.
Может быть, того же хотела и Джул. Только ее глаза были безжизненными. Но, это ведь не значит, что эти глаза, от этого, меньше о чем-то просили!?
***
Два дня, следующие за несколькими днями поисков, он не помнил. Но, в конце, что-то заставило его встать из-под дерева, хотя он и не понимал, что, проглотить половину упаковки «Тик-Тук», валявшегося в кармане, запить водой из лужи.
Потом, что-то заставило его пойти. Куда – он не понимал. Для чего – тем более.
Оставалось только возюкать дальше. И он возюкал.
В один из следующих дней, вышел на дорогу. И, пройдя по ней сколько-то, увидел на обочине магазин. Один из тех, которые раньше использовали люди на пикапах подешевле и постарше, – чтобы заправиться. Заправить свои желудки плохим алкоголем и жирной едой.
Ненавидел такие магазины. Дурацкие! Но, зашел внутрь.
***
Взял несколько банок со стойки с консервами, стараясь избегать фасоли. Кое-как, пальцы не слушались, открыл три из них, сразу. Засовывал руками содержимое в рот, чередуя. Кукуруза смешивалась с половинками непонятных фруктов, сверху сдабривалось рыбной требухой.
Никогда не любил рыбные консервы! Дурацкие! К тому же, к рыбным консервам применимо «правило бургера» – то, что оказывается под упаковкой, совсем не такое, как на картинке.
Но, сейчас все это было неважно. Он понял, насколько сильно проголодался за эти… сколько!? Сколько-то дней. Сколько-то ужасных дней. Не важно.
Хватит! Заткнись! – ударил себя по виску банкой. – Хватит! Ты потерял ее! Ты потерял, потерял, потерял…
Долго плакал. С начала в голос, потом беззвучно. В какой-то момент, через пелену слез, за крутящейся стойкой с книгами и журналами, появился футболист.
– Эй, пустой бак? – огромная челюсть еле протиснулась между спортивным журналом и «Джи Кью».
– Пошел ты! – запустил туда банкой, от чего стойка с журналами грохнулась на пол, рассыпав все содержимое.
Футболист пропал. А, открывшаяся картина, показала отдел «Для автомобилиста». Помимо всякой дурацкой ерунды, на крючках белой стойки, висело кое-что, что действительно было необходимо сейчас.
По цвету, чем-то напоминало глаза Джул, за мгновение до того, как он ушел собирать ветки, а на самом деле – просто ушел.
Хорошо еще, что стойка была белой. Если бы серые кругляши смотрели на него с чего-то красного, похожего на дутые ромбы спального мешка, тогда бы не выдержал.
Взял одно кольцо, покрутил в руках. Тяжелая и добротная штука. С мелкими точечками в основе армирования.
Любимый, автомобильный! Крепкий и тянущийся. Универсальный и, ко всему, подходящий.
Например, сейчас… – плач сменился всхлипываниями, – Например, сейчас! Отмотал сразу метр полосы, туго накрутил чуть выше предплечья.
Держал долго, чувствуя, как покалывает кончики пальцев. Отрезанная от подачи крови, часть руки, постепенно умирала, сопротивляясь этому. Вены набухли, мышцы округлились, стараясь прорвать «кордон».
Этикетка обещала нагрузку в две тонны, сопротивление было бесполезным. Но, его организм, точнее, рука, об этом не знали. Поэтому, сопротивлялись.
Да, так отчаянно, что края ленты с той стороны, где давила кровь, немного вывернулись. Ни намека на разрыв, конечно, но…
Вспомнил тех, кого видел, пока они с Джул, сначала ехали, потом шли по дороге.
Почему они перестали сопротивляться!? А я нет?
Выдохнул, снял скотч, кровь потоком хлынула в освободившееся пространство. К тошноте добавилось головокружение.
Почему я не перестал сопротивляться!? Или, я никогда и не сопротивлялся?
Я никогда не умел драться. Ни нож и не дробовик. Зато, зато… зато, что!?
***
Стало чуть легче. Нашел хозяйственную сумку, подготовился. Поверх консервов, бросил два серых кольца.
На фоне красноватых этикеток «Дженерал Фуд», те очень напоминали серые точки глаз, укутанные в красные ромбы спального мешка.
Вышел из магазина, пошел в сторону, как ему казалось, основной магистрали. Вид серых точек не пропадал. И красных ромбов тоже.
А поскольку, смотреть больше было не на что – перевернутые машины, трупы, мусор, – то смотрел на свои ботинки, которые явно не годились для таких туристических мероприятий.
Часть шнурков болталась, другая – наоборот, больно глубоко врезалась. К тому же, от его косолапой походки, подошвы обтерлись с боков, напоминали две дурацкие черные мыльницы.
Сумка бряцала банками и давила плечо. Штаны настолько заскорузли от грязи и пота, что, при каждом шаге, врезались в колени.
Все дурацкое! – перевесил сумку на другое плечо, вышел на большую магистраль. Оглянулся и остановился. Увиденное отвлекло от серых глаз в красных ромбах.
Сзади, справа и слева, идя между разбросанных остовов машин и того, что из них вывалилось, шли люди.
Часть 2. «Пустота»
Глава 1. «Шлепки»
Пустота побывала повсюду. В брошенных машинах, в грудах мусора, в больших магазинах и газетных лавках. Побывала в людях. Прилив принес Пустоту.
По этой причине, он не останавливался в домах. Однажды, зайдя в большой дом, увидел семью. Они лежали втроем, собравшись куда-то, но не отправившись. Как приготовления на праздник, на который никто не пришел. Вообще никто. Пустота.
В тот день он шел по дороге вдоль красивых вилл. Прежние владельцы успевали выплатить по закладной. А может, вообще не пользовались кредитованием. Но, эти дома больше им не принадлежали. Как и не принадлежали никому.
Именно этот дом привлек его двумя большими лестницами, которые опоясывали основную часть, как шарф укутывает горло больного. Просторное здание, покрытое панелями из солнечного тика с панорамными окнами, – как само ощущение надежности и открытостью. Наверное, владельцам такого дома, действительно, нечего было бояться, а надежность и открытость можно было сделать девизом. Нанести вышивку на какой-нибудь комплект текстиля или выгравировать на серебряных приборах.
В прошлой жизни. Но, не сейчас.
Когда поднялся в спальню, увидел «гольфистов», как он их назвал.
Женщина была одета в бежевые брюки с аккуратными сборками на талии, рисунком в мелкую клеточку, в рубашку-поло, с длинным рукавом. Рукава скрывали, во что превратились ее руки. Точнее, во что они не превратились. Вместо них, Пустота.
Мужчина был одет похоже: брюки и поло. Одна из его брючин задралась, из-под замшевых ботинок, выглядывали носки в тонкую разноцветную полоску, не облегающие, а провалившиеся. Пустота!
Девочка лет семи-десяти (точно не определить, из-за Пустоты), была одета в платье-прямоугольник. На ногах высокие носки (всегда забывал название таких), мокасины на кожаной подошве. Не понятно, за что те держались, вместо ступней и лодыжек, у нее осталось что-то, похожее на обугленные прутики. Пустота.
Раньше на такие семьи равнялись. Что там… выплатить по закладной. Они даже не возюкали тележками! Предпочитали обедать вне дома, в магазине обходились маленькими пакетиками из коричневой бумаги, куда им, на кассе, складывали всякую дорогую ерунду.
Дурацкими пакетиками! Не брали в руки тележек! Не брали, не брали, не… – он кричал, выбегая из дома «надежность и открытость», прыгая по ступенькам правой части «лестницы-шарфа».
Отбежав, переведя дыхание, понял, что в его словах больше отчаяния, чем злости. Семьи, не пользующиеся закладными, – всегда были каким-то недостижимым ориентиром: где-то есть, но никак невозможно.
Ориентиров больше нет. – понял он. – И не будет.
***
Раньше, он иногда представлял «как это будет», думал, что мир превратится в «однопроцентный» клуб. Наркотики и насилие, никакого кэшбэка. Но, мир стал пустым, превращался в Пустоту.
Кто-то становился пустым не сразу. Постепенно. С ними было еще сложнее. «Шлепки» – так он их называл. Жестоко, зато правда.
Чем дальше он шел, тем больше было «шлепков». Трущиеся подошвы, сиплое дыхание, беззвучное покашливание и… вдруг, раз – шлепок. Звук, упавшего о твердую поверхность, тела, выделяющийся среди остальных, шуршащих-стонущих «хх-шш-рр».
Шлеп! – значит, еще кого-то забрал Прилив. Теперь он принадлежит Пустоте.
На восьмиполосной магистрали, шлепков стало больше. Шур-шур-шур… – по асфальту, потом резкий, но негромкий крик, как будто, мячик вспороли, выпустили воздух. И, сразу за ним, – шлепок.
Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп… – новые звуки, нового мира.
В начале, от каждого шлепка, он вздрагивал. Потом вздыхал, потом перестал обращать внимание, пока, в конце концов, не перешел в свое обычное состояние: бессильной злости и неуверенной раздраженности.
Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп… и Пустота.
***
В один из дней, заметил, как что-то изменилось. «Шур-шур-шур… шлеп-шлеп-шлеп» почти прекратились. Странно, но, больше – страшно.
Пустота пришла за мной!? – остановился, оглянулся.
Увидел, что от целой толпы остались отдельные тени, стоящие рядом с отбойниками, раньше служившими, чтобы подвыпивший юный «футболист» с нескончаемым сперматоксикозом, не выскочил на встречное направление, помимо себя, убив еще несколько людей.
Теперь, эти стальные, прикрученные на огромные винты, полоски с установленными, раз в сто миль, световозвращающими значками, служили тому, чтобы идущие «шур-шур-шур» приваливались к ним, чтобы не пойти дальше. Основательность была явно избыточна для такой функции.
Шур-шур-шур… привалился, и… шлеп!
Совсем не смерть на встречке после бутылки текилы. Грустно, одиноко.
Скоро «шлепки» совсем прекратятся. – понял он, посмотрев на восьмиполосную с отдельными, единичными «столбиками» других идущих, и эта мысль вселила настоящую жуть.
***
– Парень! – Кто-то окрикнул его. Голос отличался от всхлипов, которые он слышал до этого.
– Эй ты, парень!
У дерева сидела старая женщина, с повязкой, плотно закрывающей глаза, наезжавшей на нос, с породистой горбинкой, заметной даже на расстоянии.
Конец ознакомительного фрагмента.