Подарок старика-дунганина оказался хорошим. В зимнее время будет в самый раз, голову греет отлично. Только летом чересчур жарко. Вспомнив с грустью о старой панаме, Шал спрятал шапку в сумку и достал кусок ткани. Задолго до того, как обзавелся армейским головным убором, использовал ее в качестве банданы – вот и сейчас с облегчением повязал на голову, а то так и сопреть недолго, и свежий шрам от пота чешется сильней. Кроме того, остатка тряпки, что свисает на затылке, хватило и лицо прикрыть. Мало ли какую гадость поднимает ветер с песком, дыши потом ею.
Впереди послышался собачий лай, и следом галдеж детских голосов. Дорогу перебежала небольшая стая тощих собак, а через мгновение из боковой улочки в том же направлении высыпала вооруженная палками ватага босоногих пацанов. Внимания на всадника никто не обратил, кроме хромого мальчишки в хвосте толпы – тот замер на месте и стоял не шелохнувшись, пока Шал не приблизился. Потом вдруг закричал, засвистел вслед убегающим товарищам и сделал попытку их догнать.
– Постой, бала. Не убегай!
Пацан остановился, но приближаться не стал, и только испуганно поглядывал то на всадника, то в ту сторону, куда убежали остальные.
– Не бойся, бала, не кусаюсь. Просто спросить хочу.
– Что?
– Где остальные жители? Такой большой аул, а никого нет.
– Здесь не живет никто. Там живут, – малец махнул рукой на восток, в том же направлении, куда тянулась улица, – у мечети.
– А кузнец есть у вас?
– Тоже там.
– Ясно, – кивнул Шал, – спасибо.
Он причмокнул, дернув поводьями, и когда Сабыр сделал шаг, снова их натянул. Конь послушно остановился.
– А чего за собаками гоняетесь? – поинтересовался он у пацана, который уже собирался дать деру.
– Кусаются больно. – Мальчишка показал на свою ногу.
– Понятно, – усмехнулся Шал, – месть. Я думал, кушать хочется.
– И кушать тоже, – буркнул пацан.
– Догоняй братву, а то без тебя всех съедят.
– Не съедят. Меня же покусали.
– Резонно. – Шала разобрал смех. – Право первой кости. Беги.
Пацан, прихрамывая и что-то выкрикивая, побежал дальше.
Улица немного петляла, и после очередного изгиба среди частных домов стали появляться здания, прежде бывшие общественными, – школа, редакция местной газеты, пара магазинов, – а дальше уже виднелись стены мечети. Когда-то белое строение стало серым, синий минарет давно поблек и облез, местами покрывшись ржавчиной. Аул заканчивался сразу за мечетью, и впереди виднелось бескрайнее пространство желто-зеленой степи, накрытой куполом голубого неба с росчерками белых облаков. Из боковой улочки, идущей параллельно предыдущей, появилась та же толпа сорванцов, и целенаправленно припустила за Шалом. Видимо, пострадавший пацан уже поделился главной новостью, и неизвестный человек для них оказался важней установления доминирующего статуса своего вида на территории или добычи пропитания.
Внешний вид юного воинства представлял красочное зрелище. Обычная одежда из потрепанных штанов и таких же рубашек с короткими рваными рукавами или вообще без них была усилена подобием доспехов из линолеума и кусков жести. Вооружение состояло из дубинок, длинных заостренных палок и нескольких луков. Бритые наголо и загоревшие дочерна, они скорее напоминали воинов африканского племени из предгорий Килиманджаро, чем сынов степного народа. Настоящие дети апокалипсиса.
Окружив всадника, мальчишки загалдели наперебой, яростно споря о калибре ружья, что торчало из кобуры рядом с седлом. Вдруг один, по виду самый старший, громко свистнул и поднял руку. Остальные послушно замолчали. Пацан важно подошел к Шалу и протянул руку.
– Ассаламаллейкум, агай.
– И тебе салам, бала, – кивнул всадник, пожав в ответ ладонь мальчишки, – ты тут вожак?
– Я. А вы откуда приехали?
– Издалека, бала, издалека. Отсюда не видно. Скажи-ка мне, где тут у вас кузнец?
– Там, – пацан показал на выезд из аула, – слева старая заправка, там он и живет.
– Спасибо, – кивнул Шал. – Зовут его как?
– Нурлыбек. А это шестнадцатый калибр или двенадцатый? – пацан похлопал по прикладу ружья.
– Двенашка, – хмыкнул Кайрат, – а что?
Мальчишка повернулся к товарищам и победно изрек.
– Поняли? Я ж говорил, двенадцатый! Агай, а агай! А есть пара лишних патронов? Или порох? Нам очень надо!
– Зачем?
– Самострел сделать. Собаки озверели совсем. Вчера Айсулу покусали, сегодня, вон, Серика.
– Домашние озверели?
– Дикие. Домашние на цепи сидят и дома охраняют. А эти с окрестных аулов приходят и в стаи сбиваются. На взрослых не кидаются, а детям за двор не выйти, – подросток сплюнул сквозь зубы.
– А взрослые где? Чего они эту проблему не решат?
– У них свои дела, – махнул рукой пацан в сторону степи. – Днем скот пасут, ночью его охраняют. Да мы и сами взрослые уже. Разберемся.
– Молодцы, – кивнул Шал и сунул руку в сумку.
Где-то завалялось у него несколько старых бумажных патронов – отсырели, а перезарядить их руки не доходили. Пороху в запасе достаточно, поэтому решил этот брак пожертвовать юным охотникам.
– С дробью пойдет? Тройка. – Шал достал жменю патронов.
– О-о-о! Большой рахмет, агай! – Подросток подставил ладони.
Толпа довольно зашумела, комментируя, как изменится теперь расстановка сил в ауле.
– Спасибо в карман не положишь, – возразил Шал, и патроны отдавать не спешил. – Скажи мне лучше, что за пацан тут у вас животных может приручать?
– Так это не у нас. В Луговом.
– Это же рядом. Чего его не попросите помочь в борьбе с шавками? Пусть поколдует, приманит, а вы тут – раз, и перебьете всех скопом.
– Балашка он, – презрительно скривился подросток, – малой еще. За юбку мамкину держится и от дома не отходит далеко.
– С порохом не переборщи, а то ствол самострела разорвет, – предупредил Шал, отсыпав все же патроны в протянутые ладони.
– Хорошо, агай, – кивнул пацан, – спасибо. Пойдем мы.
– Хорошей охоты, Маугли. – Шал улыбнулся.
На лице подростка мелькнуло недоумение, но нетерпеливые товарищи, желая быстрее потрогать раздобытые боеприпасы, сбили его с мысли, и он занялся защитой патронов, отпихивая протянутые руки.
Провожая их взглядом, Шал нахмурился. Нескоро еще наступят времена, когда у новых поколений будет нормальное детство, без необходимости сызмальства бороться за свое существование. Злость мальчишек можно понять. Когда-то лучшие друзья человека, служившие ему верой и правдой, вдруг превратились во врага, прекрасно знакомого с повадками своего противника. Местным детям собаки попались хоть и одичавшие, но, по сути, еще домашние, без примеси волков, коих в степи предостаточно. И если такие гибриды внешне похожи на волков, то повадками напоминали собак. Человека не боятся совершенно, скрытны и жестоки, а преследуя добычу, никогда не подают голоса. Так что детям в этом плане еще повезло, и пусть немного, но чем-то Шал им все же помог. Единственное, отчего он не смог бы дать защиты, так это от бешенства, и глядя им вслед, он не знал, сколько жить осталось покусанным ребятишкам.
Старая заправка в километре от аула оказалась целым придорожным комплексом – СТО, шиномонтаж, автомойка и, собственно, АЗС. На выцветших и ржавых вывесках еще угадывались буквы на двух языках – казахском и русском. Из распахнутых настежь ворот слышался размеренный звон металла. Само же здание АЗС давно превратили в укрепленное автономное жилище – в зарешеченных окнах павильона просматривались мешки с песком, а на крыше, рядом с трубой буржуйки, активно вертелся трехлопастный винт ветряного генератора. Заправочные колонки демонтированы и свалены кучей у одной из торцовых стен СТО, а между колоннами, где они когда-то стояли, натянуты веревки, на которых болталось какое-то тряпье. Жестяной профиль навеса местами отошел и теперь противно поскрипывал, мотыляемый порывами ветра.
– Ну что, Сабыржан, терпеливая ты душа. – Шал похлопал коня по шее. – Куда тебя сначала, на шиномонтаж или мойку? Хотя сначала работа, потом мыться. Да?
Сабыр фыркнул и потряс головой, словно соглашаясь с предложенной повесткой предстоящих мероприятий.
– Да шучу я.
Шал спрыгнул с коня и поправил в кобуре обрез. Стук кувалды прекратился, и в проеме появился кузнец. Одетый только в штаны и потертый кожаный фартук, он лоснился от пота. Худощавый, лет тридцати. Волосы коротко стрижены, а на лице чернели редкие островки растительности, которые принято называть бородой.
– Салам, – поздоровался Шал.
Кузнец, не сводя с него настороженных глаз, кивнул.
– Салам.
– Коня нужно подковать. Сделаешь?
– Чем платишь?
– Патронами. Могу самокрутом, могу пятеркой.
– Пятера.
– Сколько?
– Двадцать. По пятаку за ногу.
Шал подумал и кивнул.
– Сойдет. Хоть и дороговато для провинции.
Закинув ружье на плечо, снял с крупа коня сумку и рюкзак и сложил их у ворот. Нурлыбек подошел к Сабыру и осмотрел каждую ногу. Наметанный взгляд сразу заметил следы предыдущей ковки и поврежденное копыто.
– Давно расковали?
– Да уж недели две.
– Хорошо. Копыто зажило, можно снова ковать.
Пока кузнец работал, Шал к нему присматривался. Несмотря на отпущенное подобие бороды, лицо ему показалось знакомым. Память на лица была хорошей. Шал мог не вспомнить место, где он встречал человека, мог забыть имя, даже если это кто-то из знакомых, но лицо почему-то запоминалось навсегда. И к тому же коваль нервничал. Не любит, когда стоят над душой? Шал и не мешал особо, просто ходил по кузне и осматривался. Не любит незнакомых людей? Или чего-то боится? Нужно попробовать прощупать его. Тем более вроде вспоминается причина, почему это лицо может быть знакомо. А не в Таразе ли он видел это лицо, на доске в кабинете Самата?
Он сдвинул в сторону старое одеяло, зачем-то висевшее на стене. Под ним, на том же гвозде, колыхнулся «калаш». «Семьдесят четвертый».
– Слушай, а ты никогда для портретов не позировал? – неожиданно спросил Шал, вернув одеяло на место.
– Чего? – Кузнец уронил подкову и недоуменно уставился на него.
– Ну, портреты с тебя не рисовали? А то, может, я видел где. В галерее какой-нибудь? Лицо твое знакомо.
– Часто по галереям ходишь? – Коваль поднял подкову и потянулся к ухналям.
– Вообще не хожу, – цвыркнул зубом Шал. – Не осталось сейчас галерей. Не тянет людей к прекрасному. Все больше бытовухой озабочены, выживанием. Сожрать соседа, чтобы другие не заметили, например. Или прирезать в подворотне…
Рука кузнеца дрогнула, молоток сорвался и стукнул не по гвоздю, а по подкове. Сабыр недовольно фыркнул.
– Да и художники сейчас другим на жизнь зарабатывают. Плакатики всякие рисуют. С лицами.
Шал встал так, чтобы свет из ворот падал на лицо кузнеца, и прищурился.
– Определенно, где-то я тебя видел. Давно тут живешь?
– С рождения. – Кузнец старался не смотреть по сторонам, сосредоточившись на работе.
– А на заправке?
– Второй год. В ауле кузня сгорела, а тут помещения хорошие. Чтобы не бегать туда-сюда с работы домой, здесь и поселился с семьей.
– Угу, второй год. Как раз совпадает по времени, когда в Шымкенте зарезали замкомвзвода Внешней охраны. Как же его звали? – Шал задумался.
Нурлыбек отпустил ногу Сабыра, подошел к инструменту, разложенному на верстаке, и стал там копаться, что-то выбирая.
– Ергазин! Точно! Адай Ергазин, – вспомнил Шал.
Он тихо направился к верстаку, и когда коваль обернулся с арматурой, заостренной с одного конца, уже был рядом. Глаза кузнеца не скрывали намерений. Убить того, кто знает его тайну. Только Шал имел свое мнение на этот счет. И так быстро умирать не собирался, слишком много незаконченных дел вдруг навалилось. Теперь вот еще один бегун от правосудия на длинные дистанции нарисовался. Не зря раньше говорили, что неожиданные дела имеют свойство снежной лавины – то тишь да гладь, то вдруг завалят по самую макушку, и потом мучайся, разгребай.
Шал стрелять не стал, хоть рука уже и лежала на потертой рукоятке обреза. Пока Нурлыбек всматривался в силуэт на фоне открытых ворот и замахивался, он сделал быстрый шаг навстречу и выбросил ногу вперед. Кузнец охнул и, застонав словно от внезапной зубной боли, скрючился, схватившись рукой за пах. Шал резким движением вырвал арматуру из руки и тут же снова махнул ногой, стукнув внутренней стороной сапога по ступне. Нурлыбек от подсечки упал на пол. Шал осмотрел острие металлической пики и удовлетворенно хмыкнул. Если метнуть с силой, человека проткнет запросто. Направил арматуру в горло поверженному беглецу, слегка надавил и насмешливо улыбнулся.
– Так за что ты его?
Кузнец злобно поднял на него глаза и выдавил.
– Он на жену мою глаз положил. Проходу не давал.
– А поговорить с ним не пробовал? Или пожаловаться на него?
– Говорить пробовал. Он мне морду набил, – прохрипел кузнец, – а жаловаться без толку. Когда у нас власть своих прихлебателей наказывала?
– Ну, это да. Есть такое дело, и всегда было. Но генерал Ашимов вроде твердый мужик. Спуску не дает и своим нукерам, не только населению.
– Да меня бы не пустили к нему! – взорвался кузнец и дернулся, но острие у горла отрезвило и успокоило. – В лучшем случае измордовали, в худшем пристрелили бы. А Ергазин все наглел. Я, может, и не убивал бы его! Жена полы мыла на станции, а они как раз вокзал охраняли. Я в мастерских рядом работал, вагоны ремонтировали. Домой уже пора было, зашел за женой в служебные помещения и услышал ее крик. Он ее в кабинет начальника станции затащил и хотел оприходовать.
– Я же говорю, видел твое лицо. В Управе СБ, на стенде. И в Таразе, в комендатуре. Там много таких портретов. Как в художественной галерее.
– Ты из Управления?
– Нет, я вольный охотник.
– За головами?
– Ну не за жопами же, – фыркнул Шал. – За головы как-то охотней платят, их опознать проще. Ладно. Поднимайся. Будем считать, что я тебе поверил. Работай давай. Тороплюсь я.
Он убрал арматуру с горла и швырнул на верстак. Нурлыбек, все еще постанывая и придерживая пах, вернулся к инструменту и принялся за работу, искоса посматривая на Шала. Тот, также не выпуская хозяина из поля зрения, боком прошелся по кузне. Кто его знает, метнет еще пику в спину, и прощай этот дивный паскудный мир. Правда, пока он снова потянется к арматуре, Шал успеет его пристрелить, но кто тогда подкует коня? Да и Фаты говорил, что коваль хороший человек. Может, так оно и есть?
Он присел у рюкзака, достал автоматный рожок и дождался, когда снова раздастся стук молотка. Пока коваль занимался следующей ногой Сабыра, сместился к верстаку и отщелкал оговоренное количество патронов.
Людей из Управления СБ, в отличие от Народной милиции, не любили ни в Шымкенте, ни в Таразе, но самого генерала Ашимова народ уважал. Благодаря его умелой организации существующей системы безопасности жизнь в городах была почти похожа на нормальную, еще довоенную, с порядком и законом. Да, порой перегибали палку, но слишком много находилось сторонников анархии, что жили одним днем и думали только о себе. Поэтому любого, кого заподозрили в оппозиционных взглядах по отношению к действующей власти, высылали за пределы городов, набираться уму-разуму подальше от цивилизации. Конечно, кто-то уходил сам или, как Нурлыбек, сбегал. Особо за инакомыслие не преследовали, но если «Летучий отряд» СБ узнавал о местоположении какого-либо активного бунтаря или опасного преступника, могли и заявиться по его мятежную душу. Имея в пользовании довоенный транспорт, отряд передвигался очень быстро, в отличие от конных охотников, за что и назывался летучим.
– По сути, ты все сделал правильно. Я, будь на твоем месте, сделал бы так же. Честь семьи нужно защищать. И правильно сделал, что свинтил оттуда. Повесить не повесили бы, но в Ленгер прямая дорога. Нескоро бы жену увидел. Так что живи пока. Мне такая бытовуха неинтересна. Ты мне лучше вот что скажи. В последнее время незнакомцы у вас не объявлялись случайно?