Дрожь пробежала по телу Валентина, тошнота стояла тяжелым комом в горле. Краем глаза он уловил нечто, что тут же приковало его внимание, хотя он не мог понять почему. В узком замкнутом переулке между двумя высотками, среди мрачных и тяжелых вечерних теней, он заметил какое-то движение. Расстояние и отсутствие освещения в переулке помешали ему все как следует рассмотреть, но Валентин был на сто процентов уверен, что там что-то было. Что-то странное. Он видел, что движение это происходило у самой земли, будто ползло что-то небольшое, скорее всего не человек… и даже не животное. Ему казалось, что это шевелилась сама тьма. И он знал, что запах идет оттуда.
Совладав с собой, не без усилий оторвав взгляд от необычной зловонной массы, Валентин прикрыл рот и нос рукой и быстрым шагом продолжил путь к Гавани. Спешно удаляясь от переулка, поглощенный впечатлениями от происходящих странностей, Валентин даже не обратил внимания на то, что кроме него на этот запах никак не отреагировал ни один из проходивших мимо людей.
Гавань Души, в привычной для нее манере, была оживлена приличным количеством посетителей и их приглушенными голосами, слышавшимися поверх приятной спокойной музыки. Оказавшись за стенами столь любимого им заведения, Валентин чуть ли не сразу забыл о том, что почувствовал и увидел всего минуту назад. Он встал в дверях Гавани и набрал полную грудь воздуха, ощутив значительное облегчение, а затем протяжно выдохнул, словно избавляя тело от отравивших его снаружи бара токсинов. Беглым взором он окинул оживленное помещение, и слегка улыбнулся, вновь ощутив себя как будто частью маленького и сплоченного коллектива. Его взгляд остановился на высоком стуле у барной стойки, на котором он постоянно сидел. И теперь, впрочем, как и абсолютно все разы до этого, стул пустовал, он будто был негласно зарезервирован за Валентином и никто другой ни в коем случае не смел его занять. Предвкушая, как сейчас усядется у стойки и закажет себе бодрящего жгучего напитка, Валентин зашагал навстречу желаниям, горящими глазами разглядывая блистающие на свету ряды бутылок с лекарством, стоявшие на полках у стены за барной стойкой.
Заняв свое привычное место у барной стойки, Валентин кивнул бармену, разливавшему сейчас напитки двум милым на вид дамам, в знак приветствия, и получил от него в ответ обычную для этого человека широченную ехидную улыбку. В этот раз Валентин заметил в ней даже нечто большее – некое злорадство и насмешку, оставившую в его сознании легкий неприятный осадок. Он помнил этого бармена еще с тех самых пор, как впервые в жизни переступил порог Гавани, и с тех времен, что было очень странно, его каждый раз обслуживал именно этот человек, и никто другой, хотя в заведении кроме него работало еще как минимум три сотрудника. То, что посещение Валентином Гавани всегда выпадало на смену именно этого бармена, было действительно необычным совпадением, но совпадением не более, и поэтому Валентин не стал слишком сильно зацикливать внимание на этом неординарном факте, а полностью переключил внимание на красочные бутылки, стоявшие на стеллажах напротив него.
Закончив с обслуживанием девушек, бармен стал напротив Валентина и уперся руками в барную стойку. Он, в привычной для себя манере, расплылся в неестественно широкой улыбке и мягким дружелюбным тоном к нему обратился:
– Добрый вечер, молодой человек. Что сегодня будете пить?
– Здравствуйте. Пожалуй, сегодня выпью стакан виски, – ответил Валентин, указав бармену на марку напитка, которая была ему по карману, – безо льда.
– Один момент.
Парнишка, лет эдак двадцати пяти на вид, с коротко стриженными темными волосами, повернулся к полкам с напитками и снял оттуда указанную клиентом бутылочку виски. Заказ не заставил себя долго ждать. Энергично достав из-под стойки стакан, бармен проворно, одним быстрым движением скрутил крышку с бутылки и, наклонив ее горлышко над сосудом, наполнил его переливающимся серебряными бликами медным напитком. Внимательно наблюдая за тем, как лекарство расплескивается по стакану, поигрывая блеском на свету, Валентин сглотнул обильно выделившуюся слюну и невольно, словно умиравший от голода бедняк, набрасывающийся на кусок хорошего прожаренного ароматного мяса, потянулся за поданным напитком. Сделав несколько сдержанных неспешных глотков, смакуя лекарство, Валентин расплылся по стулу и закрыл глаза от наслаждения. Будь он сейчас дома, то растянулся бы по всему дивану и вкушал это блаженство, продлевая его настолько долго, насколько это представилось бы ему возможным. Раскрыв глаза после короткой паузы, Валентин слегка взболтнул стакан виски и сделал еще несколько глоточков.
– Как проходит ваш день? – услышал он голос бармена, все это время стоявшего напротив него.
– Теперь уже лучше, – сказал Валентин, осушив стакан, и добавил: – плесните-ка мне добавки.
– С удовольствием.
Взяв в руку обновленный стакан, Валентин улыбнулся бармену и, сделав вид, будто чокается с ним, пригубил лекарство. Улыбнувшись ему в ответ, бармен кивнул и отошел в сторонку к позвавшим его людям. Достав из кармана телефон, Валентин подключился к Wi-Fi Гавани и открыл интернет, решив почитать свеженькие новости. Держа телефон в руке, Валентин на мгновение призадумался, не позвонить ли ему Лизе, однако быстро откинул эту идею, понимая, что, как и все бессчетные разы до этого, она вновь проигнорирует его звонок. « А может, позвонить родителям и узнать как они, сказать им, что у меня все в порядке, чтоб они за меня не волновались? – подумал Валентин и тут же дополнил свою мысль: – а, к черту».
Осушив и третий стакан, подзывая бармена за добавкой, Валентин держал в голове мысли о самоконтроле и намеревался не превратить сегодняшний день из многообещающего в полное разочарование. Под видом заполнявшего сосуд грациозными волнами медного лекарства, слова товарища с работы всплывали в его памяти, помогая ему сдерживаться, голос того мужчины был хоть и отдаленным и приглушенным остальными мыслями, но все же слышался отчетливо и не терялся на фоне всего остального. Валентин поймал себя на соблазнительной идее выпить как следует и заглушить этот голос, хотя при этом понимал, что подобная идея была далеко не самой правильной.
Стараясь перевести ход мыслей в другое русло, Валентин пробежался глазами по окружавшему его интерьеру и людям, и встретился глазами с барменом. «Почему он всегда улыбается? – звучал в голове внутренний голос Валентина. – Его чертова улыбка – это что-то с чем-то. Такого в природе не должно существовать. Наверное, ему действительно нравится эта работа: общение с посетителями, комфортная обстановка, душевная атмосфера. Разливать по стаканам яд и смотреть, как люди сами себя им травят. В его улыбке есть доля этого садистского наслаждения. Наблюдать, как остальные сидят с поникшими лицами, упиваются до беспамятства, стараясь сбежать от проблем, якорем тянущим их на дно социума. А у него, наверняка, все хорошо в жизни. И он, улыбаясь, злорадствует». Бармен, будто читая ход мыслей Валентина, расплылся в ехидной и противнейшей ухмылке, а затем с заметной заносчивостью повернулся к окликнувшей его девушке. «Черт возьми, что же я такое несу? Придумываю какую-то ерунду, ей-богу. Навешал чертовщины на столь любезного человека, наверняка незаслуженно. Небось, это так виски запудрил мне мозги». Эта мысль, тем не менее, никак не воспрепятствовала Валентину пригубить стакан и насладиться этим напитком, дурман которого уже начинал затуманивать ему голову.
Последнюю на сегодня дозу лекарства Валентин пил не спеша, максимально долго растягивал удовольствие, смаковал каждый сделанный глоток и каждое мгновение, проведенное в уже столь близкой сердцу Гавани. Покидать ему ее совсем не хотелось. Это ощущение того, что он находится среди общества, мнимо заполняло пустоту в его сердце, пустоту, называвшуюся «одиночество». То, что он мог ощутить себя, хоть и на самом деле неполноценной, частью общества, влияло на Валентина почти так же, как и алкоголь – являлось для него так называемым лекарством, с заметно меньшим эффектом, но все же лекарством. Он не хотел возвращаться домой и потому, что покинув стены Гавани, он также переступал черту, отделявшую общество от самобытности, внешний мир от внутреннего. Там, за чертой Гавани, его ждали мысли о Лизе, воспоминания о доме и родителях, которые заслуживали лучшего отношения с его стороны, забывшие его друзья и проблемы, переполнявшие жизнь. Все это уже было нестерпимым, эти мысли протерли его сознание до дыр, износили сердце и переполняли его болью, с каждым днем все ближе и ближе приближая к критической отметке. Валентин обернулся через левое плечо и взглянул на людей, сидевших за столиками. Он видел их улыбки, их свечение счастьем, их беззаботность в отношении жизненных проблем, которых у них, наверняка, было куда меньше, чем у него. А затем он с завистью и презрением повернулся обратно, и уткнулся глазами в телефон, пытаясь найти в интернете хоть что-то, что сможет его от всего этого отвлечь.
Валентин просидел у барной стойки, не прикасаясь к выпивке, еще часа пол, а затем, расплатившись с барменом и попрощавшись с ним, покинул Гавань и отправился домой. Было еще не так поздно, как он обычно оттуда уходил, но принятая доза лекарства накатила на него сонливостью и он уже начинал ощущать усталость, расшевелившую в нем мысли о мягоньком диване. А отказать себе в таком соблазне в выходной день смог бы только безумец.
Шагая по улице к подземке он, все же, ощущал себя в том же положении, в котором и был до Гавани: алкоголь не работал, и он беспрепятственно блуждал в глубинах сознания, пусть и окутанного легкой дымкой болеутоляющего тумана. Он не утопил проблемы, как делал это всегда, поэтому ощущение их тяжести никуда не делось. Лишь единожды Валентин на мгновение выскользнул из тоскливых лабиринтов внутреннего мира, когда проходил мимо того переулка, где по пути в Гавань заметил нечто необычное, шевелившееся во тьме и источавшее тот тошнотворный смрад. И за то время, что он просидел в баре, сумерки сгустились еще сильнее, и теперь уж там точно ничего нельзя было рассмотреть, хоть как ни старайся. Однако Валентину все-таки почудилось, будто мрак был живым, и эта тьма в переулке еле приметно шевелилась, будто сами тени клубились и переливались кошмарными оттенками ночи. Списав это, успокаивая себя, на воздействие выпитого в Гавани спиртного, Валентин, вернувшись в поглощавшие с головой размышления, продолжил путь домой, быстро утеряв пугающие образы.
Облик Лизы все еще невольно всплывал в его голове. Валентин выпил не достаточно много для того, чтобы мысли подобного рода захлебнулись в жгучих водах лекарства. Тем не менее, он не мог отрицать того, что думать ему о Лизе было настолько же приятно, насколько и больно. Очень часто он мечтал о счастливой жизни, о том, что у него вновь появится достойный стабильный доход, семья, ребеночек, можно даже и два, как его пустующее жилище наполнится звонкими голосами и радушным смехом. Важнейшим кусочком такой жизни являлась она, Лиза. Он не видел себя ни с кем другим, кроме нее. Он хотел возвращаться с работы в квартиру и видеть там ее, как она встречает его улыбкой, как радуется его приходу, заключая в объятия. Тем не менее, Валентин понимал, что шрам, оставленный ей на его сердце, уже никогда не затянется. Он простит ее, да что уж там – уже давно простил, но тень ее предательства навсегда теперь повиснет над его жизнью.
«Интересно, как она там? – мысли Валентина ровно дышали, принятой дозы лекарства было недостаточно, чтобы исцелиться от них. – Из кого теперь она высасывает душу? Думает ли она обо мне, лежа в кровати перед сном? Вспоминает ли?»
Валентин неспешно шел по тротуару, опустив голову. Мысли о Лизе прокалывали его череп, бесцеремонно пробирались в голову не зависимо от его желаний. А все почему? – да потому, что он выпил слишком мало для того, чтобы забыться. Забвение не пришло. Он обнаружил в себе очень стойкое желание это исправить, его грудь начинала закипать, мышцы напряглись, а челюсти крепко сжались. И зачем он только сдерживал себя? Казалось бы, этот урок нужно было усвоить уже давным-давно. Нескончаемые мучения можно было прервать только достаточной дозой лекарства.
Ах, одиночество. Истинный корень всех эмоциональных зол. Это бестелесное чувство сжирало его изнутри, вгоняло его то в злость, то в отчаяние, то в депрессию. Сейчас ему как никогда нужен был человек, готовый его выслушать, понять, сказать, что все будет хорошо. Валентин знал, что одиночество было его самой болезненной проблемой. Ни Лизы, ни родителей, ни настоящих друзей, ни даже хороших знакомых, он будто жил в мире, где все от него отвернулись, в мире, в котором он был лишним. Он шагал по улицам кишащего жизнью мегаполиса, ездил в переполненном метро, ежедневно встречал тысячи людей, но настолько горестного и удручающего чувства одиночества он не испытывал еще ни разу в жизни. Как так получалось, что он находился в эпицентре скопления людей, но ощущал себя будто парящим в абсолютной пустоте? На земле живет свыше семи миллиардов людей, но по какому-то необыкновенно глупому и странному совпадению каждому этому человеку без исключения на собственном опыте было известно, что такое одиночество. Немыслимый парадокс.
Уже в который раз Валентин беспросветно погряз в водовороте мыслей, которые, что называется, сыпали ему соль на рану. Сколько у него было таких ран? Не одна, это уж точно. Он остановился у дороги напротив своего дома, в ожидании зеленого света на светофоре. Его путь, однако, не был окончательно определенным. Сейчас его искушал вариант перейти дорогу и свернуть направо, к ближайшему магазинчику и купить там бутылку-другую пива. Красные цифры на светофоре потихоньку шли на уменьшение, затем загорелись зеленым цветом. Валентин шагнул на дорогу, все еще не сделав выбор, идти ли ему домой или свернуть к продуктовому. Или, по крайней мере, он пытался обмануть сам себя, внушить себе, что выбор очень сложен, хотя на самом деле в глубине души он уже на сто процентов был уверен в том, как поступит. И, перейдя дорогу, Валентин, что не оказалось для него сюрпризом, без лишних размышлений повернул направо, и уже меньше чем через пять минут стоял у кассы, держа в одной руке бутылку крепкого пива, а в другой – деньги за него.
Еще через некоторое время он лежал дома на диване перед включенным телевизором, слушая глубокий монотонный голос диктора из передачи о диких животных, и, сверля взглядом белый потолок, потягивал пивко. Сейчас Валентин чувствовал себя превосходно. Будет ли он чувствовать себя так завтра с утра, когда проснется? Не важно. Главное – здесь и сейчас. В передаче рассказывали что-то об охоте львиц на зебр, но ему было абсолютно плевать. Теперь, под эффектом крепкого пива и выпитого ранее виски, вихри мысли в его голове утихали, и он все глубже погружался в яркие миры фантазий. Они, в отличие от его трезвых аналогов, были позитивны, в них отсутствовали боль, отчаяние и одиночество. Конечно, бутылка пива многое не изменила в его состоянии, не привела его к желанному забвению, но сам факт того, что сейчас он лежал на диване и выпивал, было достаточным для перемены настроения в лучшую сторону. Думал Валентин, конечно, все об одном и том же, о том, как в скором времени бросит работу грузчиком и найдет что-то получше, как наладит отношения с родителями и вернет в жизнь чувства прекрасного, но за всеми этими мечтами теперь не было мрачных клубящихся теней, придававших им негативного оттенка. Иногда он думал и о том, что забудет Лизу, сможет оставить ее в прошлом и взять новый старт, начать жизнь с чистого листа. Да, он допускал и такой вариант, однако не без боли в сердце.
Каждый глоток отдающего горечью лекарства приближал желание закрыть глаза и уйти в мир сновидений, где, скорее всего, парад красочных мыслей продолжится и обретет свежую силу. Допивал пиво Валентин уже с закрытыми глазами, будучи на грани выпада из реальности. Голос телеведущего продолжал рассказывать о жизни больших кошек, но он постепенно отдалялся, уходя от сознания Валентина все дальше и дальше, унося с собой и явь.
Остановившись у входной двери своей квартиры, Валентин неуклюже простукал карманы джинсов и куртки, в попытках найти там ключи. Стоять на ногах было необычайно трудно, в глазах все расплывалось, руки тряслись, мысли отсутствовали напрочь. Все было окутано белой дымкой, словно туман просочился в подъезд и полностью затянул помещение. Валентину прекрасно знакомо это чувство – он был в доску пьян. Нащупав, наконец, ключи в заднем кармане штанов он, не с первого раза попав ими в замочную скважину, открыл двери и, шатаясь, вошел в квартиру. В нос сразу же ударил запах готовящегося на кухне ужина, но Валентину было не по силам разбирать, что там стряпала сейчас его жена. Да и в данный момент, будучи в таком состоянии, ему совсем не хотелось есть. Лекарство подавило почти все его чувства, включая голод. Кое-как разувшись и абы как бросив туфли к остальной обуви, стоявшей в прихожей, он остановился посреди коридора и прислонился левым плечом к стене, так как внезапно потерял равновесие, и вся квартира перед глазами несколько раз перевернулась. Адекватно функционировать ему сейчас было необычайно сложно, он простоял так несколько минут, пытаясь собраться духом и ожидая, пока торнадо в его голове утихнет. Его грудь тяжело вздымалась, а ноги подкашивались в тщетных попытках найти в себе сил, чтобы протащить тело дальше по коридору до спальни, где можно было смело падать на кровать и засыпать. Он все еще думал, что никто не услышал, как он зашел домой, и планировал добраться до спальни незамеченным, хотя все еще не мог сдвинуться с места, намертво скованный головокружением. Глупец.