Алексей Викторович вытащил из-под папки на столе лист, на котором что-то было написано крупными буквами, и дал прочитать Климкину. Тот глянул на текст и мигнул. Мол, да, я все понял.
В этот раз Климкин показался мне и ростом меньше, и в плечах у́же, чем в первые наши две встречи. Его шея, нижняя челюсть, едва ли не все плечи были скованы толстым слоем гипса, делающим этого парня слегка сутулым и вообще каким-то почти квадратным. Хорошо, что сейчас стояла осень, было уже прохладно. Жарким летом под таким слоем гипса легко могут завестись черви.
Это, на мой взгляд, было даже большим неудобством для бедолаги, чем собственно перелом челюсти. Но держался Владимир с достоинством. Мне даже понравилось выражение его глаз.
Он вроде бы заранее торжествовал, ожидал увидеть человека, который его так жестоко избил, заглянул поочередно в пять лиц, встретился с каждым из нас долгим испытующим взглядом, но так и не сумел никого узнать. Об этом парень сразу и сообщил Алексею Викторовичу отрицательным движением руки.
После чего он прошептал едва слышно, почти не двигая челюстью:
– Нет, товарищ майор, тот был старше, с наколками на руках. Я хорошо рассмотрел перстни с расходящимися лучами на пальцах. Три или четыре на правой руке, не могу точнее вспомнить, и два на левой. Но бил он профессионально, с умением, как настоящий боксер.
Мне странно было наблюдать за тем, как человек пытается общаться в своей обычной манере, говорить привычными словами, в своем собственном стиле. При этом ему было, видимо, больно, но излагать свои мысли иначе Климкин просто не умел.
Майор поморщился так, словно упрек был высказан в его сторону, и поинтересовался:
– А клей у тебя кто покупал?
– Да я разве помню. За день в магазине столько покупателей проходит! Могу только сказать, что с бородкой человек был. Вот с такой же. – Климкин показал на меня. – Но тот, по-моему, выше был. Еще мне тогда показалось, будто глаза у него были какие-то сердитые, сосредоточенные, что ли.
– Но точно не этот?.. – Алексей Викторович в отчаянии ткнул мне пальцем в грудь.
Я человек спокойный, уравновешенный. Но должен признаться в том, что мне захотелось этот палец ему же в нос вбить и там с силой провернуть. Естественно, вместе с носом.
– Нет. Точно не он. Я же говорил, что тот ростом был выше, взгляд не такой, лицо какое-то вытянутое.
На этом процесс опознания был закончен. Владимир Климкин и понятые подписали протокол, после чего тот же солдат увел их на выход.
– Я все видел и слышал, – торопливо сказал полковник Альтшулер, заходя в кабинет.
Этими вот словами он остановил Алексея Викторовича, собиравшегося доложить ему о результатах опознания, и добавил:
– Я еще раз убедился в твоей неправоте, Алексей Викторович.
В чем заключалась неправота майора, догадаться было совсем не трудно по его почти истеричному тычку пальцем мне в грудь. Это был последний жест отчаяния. После него порядочные люди поднимают пистолет, прижимают ствол к своему виску и давят на спусковой крючок. Но такое яркое и торжественное событие не состоялось. На этом основании я сделал собственный вывод об уровне порядочности Алексея Викторовича.
– Товарищи офицеры, все свободны! Можете переодеваться. Спасибо за маскарад. – Эти слова Альтшулера были адресованы моим товарищам по несчастью, имеющим отдаленное сходство со мной и принимавшим участие в процедуре опознания в качестве статистов.
Они торопливо вышли. В кабинете остались только мы с полковником, Алексей Викторович и два возрастных офицера в гражданском, не отстающих от полковника, но пока безучастных ко всему происходящему.
– Я еще нужен вам, товарищ полковник? – поинтересовался я у Альтшулера.
– Лично мне – нет. Ты прямо сейчас в кадры зайди, они отметят, что ты к службе приступил, и можешь в спортзал отправляться. Кстати, майор Владимиров проявил желание у тебя потренироваться, – проговорил Альтшулер и кивнул в сторону Алексея Викторовича. – Он, правда, у нас служит в следственном отделе, а у тебя занятия пока планируются только со спецназовцами и оперативниками. Но одного человека ты, я думаю, принять сможешь.
– Да, разумеется. Пусть приходит, – сказал я и окинул взглядом майора с головы до пят и обратно.
Вес килограммов за девяносто, из них около десяти, судя по двойному подбородку, откровенно лишние. Если он будет заниматься всерьез, то я быстро приведу его в форму.
Козырять я не стал, поскольку на мне не было головного убора, но щелкнуть каблуками на прощание не забыл и отправился в кадры, в кабинет, расположенный на первом этаже. Это не заняло у меня много времени.
Там я прежде всего услышал, что для получения постоянного пропуска должен быть сфотографирован прямо здесь и сейчас, в этом кабинете. Я отказался, сослался на то, что сперва бородку надо сбрить. Дескать, вечером это сделаю, потом сфотографируюсь сам и принесу нужное количество снимков. Могу прямо на флешке отдать, чтобы в кадрах сами распечатали нужного размера.
Это всех устроило. Вопрос, как оказалось, вовсе не сводился к тому, что ФСБ требовалась моя фотография для каких-то своих следственных нужд. Я обязан был принести ее не только для пропуска, но и для личного дела. Значит, избежать этого было невозможно. Суть дела сводилась только к ношению мною бородки.
– А зачем вы бородку сбривать надумали? Вам она вполне к лицу, – сказала возрастная женщина в мундире с погонами старшего прапорщика.
– Армейская привычка. На службе у нас борода не допускалась. Только легкая небритость в боевых условиях. Но мы и в ходе операций старались следить за собой. Офицеры солдатам пример подавали.
– Вы что же, всегда имели при себе бритву?
– А зачем нам бритва? Мы привыкли обходиться ножом или малой саперной лопаткой. У нормального бойца она всегда должна быть заточена до максимально возможной остроты.
– Я слышала, что вы этими лопатками даже дрались.
– У нас считался обязательным курс рукопашного боя с использованием лопаток и ножей. – Я не хвастался, говорил только то, что было в действительности, но сотрудники отдела, как мне показалось, не приняли мои слова на веру.
Однако это, в принципе, была совсем не моя беда, а только их.
Должен сказать, что в мои планы входило обучение спецназа ФСБ не только ножевому бою, но и применению в схватке малых саперных лопаток.
Когда я показал полковнику Альтшулеру план предстоящих занятий и перечень дисциплин, он ровным счетом ничего не возразил, заметил только:
– Ты хочешь из наших спецназовцев настоящих киллеров сделать!
Если полковник и пытался меня этой фразой смутить, то эта его идея оказалась неудачной.
– Я по своей воинской сущности и по профессии, товарищ полковник, диверсант. А диверсант и киллер – это понятия слегка родственные, – заявил я.
Я вовсе не утверждал, что сам являюсь киллером, только признал, что диверсанту стать таковым гораздо проще, чем, к примеру, охранником. Хотя это тоже возможный вариант, потому что настоящий охранник обязан знать все методы работы диверсантов. Уверен, что у меня, при моем серьезном и даже скрупулезном отношении к любому делу, за какое бы я ни взялся, были все шансы стать отличным охранником или даже начальником службы безопасности в серьезной структуре.
Глава 4
В подвальное помещение я спускался по лестнице, уже знакомой мне, и встретился с майором Владимировым. Он зашел сюда из одного крыла здания, я – из другого.
При нем была спортивная сумка, точно такая же, как у меня. Однако я сомневался в том, что мы приобретали эти вещицы в одном и том же магазине. Нет, вовсе не потому, что моя имела куда более старый, почти затасканный вид. Я покупал свою сумку в далеком южном регионе, куда майор Владимиров, как мне почему-то сейчас подумалось, предпочитал не ездить.
Алексей Викторович собирался принять участие в занятиях по рукопашному бою. Я согласился с этим и был уверен в том, что он решился поступить так не просто ради поддержания спортивной формы. Бывший боксер думал что-то доказать мне или кому-то еще. Скорее всего, желал громко заявить, что чего-то стоит.
Короче говоря, я предвидел возможность нового поединка в противостоянии двух мощных силовых структур.
Однако внешне это я никак не проявлял, даже наоборот, изобразил, будто майор появился тут весьма кстати, о чем сразу же сообщил ему:
– Очень хорошо, что вас встретил. А то я даже не знаю, где в вашем спортзале раздевалка.
– У нас раздевалки отдельные. Одна для тех, кто занимается, вторая для тренера и командования, когда оно вдруг надумывает жирок сбросить. Но сегодня высокое начальство заниматься не планирует, ему, как обычно, не до нашей повседневной суеты. Поэтому вся комната предоставляется в ваше распоряжение. Дверь в противоположной стене от общей раздевалки. Ключ, как я полагаю, должен находиться в замке.
– Спасибо вам, – вежливо поблагодарил я и полюбопытствовал: – А вы занятия спортом давно забросили?
– Двенадцать с небольшим лет назад. Но до этого я шестнадцать годков подряд упорно тренировался. В раннем детстве начал и сейчас еще нахожусь во вполне приличной форме. По крайней мере, за свое умение ударить я отвечаю. Потому рекомендую вам быть осторожнее.
– А вы никак планируете провести со мной спарринг? – Я сделал вид, что удивился.
– Если вы не будете возражать, – ответил майор с мушкетерской галантностью.
– А вы не боитесь, что я вас просто изуродую?
– Нет. Не боюсь. Я постараюсь этого не допустить, неплохо умею за себя постоять.
– Вы по какому разряду боксировали, товарищ майор?
– Я, товарищ подполковник, был когда-то кандидатом в мастера спорта.
– Были, говорите. Значит, сейчас в себе не уверены?
– В боксе звание кандидата в мастера спорта требуется каждый год подтверждать, хотя я знаю, что большинство спортсменов этого правила не придерживаются.
У меня в бригаде были два сослуживца-офицера со званием мастера спорта по боксу. Получали они его еще в советское время и говорили мне, что современные мастера по уровню могут сравниться только с тогдашними перворазрядниками. Один из них был полутяжеловес, другой – тяжеловес. Я спокойно тренировался и не раз спарринговал с ними. Поэтому звание кандидата в мастера меня не сильно волновало.
– А в каком весе вы боксировали?
– До семидесяти пяти килограммов. Второй средний вес. Так это тогда называлось. Сейчас какие-то другие категории.
– Да, кажется, хотя я весовыми категориями не сильно интересовался. Случайно где-то узнал и нечаянно запомнил. Кажется, сейчас не одиннадцать, а десять весовых категорий. Ликвидирован первый средний вес. Раньше ваша категория имела градацию от семидесяти одного с половиной килограмма до семидесяти пяти, а сейчас – от шестидесяти девяти до семидесяти пяти. Разрыв в весе увеличился. Но это не имеет принципиального значения. В настоящем бою бывает и такое, что ты встречаешься с природным гигантом-тяжеловесом и уступить ему не имеешь права. На тебя солдаты смотрят.
– А вам часто случалось вступать в рукопашный бой? – с неподдельным удивлением спросил майор. – Я слышал, что некоторым офицерам за все годы службы ни разу не доводилось.
– Спецназ ГРУ имеет разные бригады. Бойцы одних участвуют в боевых действиях, в других люди только готовятся к ним. Так уж сложилось, что наша постоянно на Северный Кавказ отправлялась. Не целиком, естественно, а только отдельными подразделениями. Когда мы еще предпочитали бандитов в плен захватывать, мне доводилось пару раз в рукопашке участвовать. Это потом устный приказ вышел – пленных не брать. После этого уже рукопашку наши бойцы постигали только на тренировках.
– А с чем, любопытно узнать, такой приказ был связан? Извините уж, товарищ подполковник, за любопытство человека, который мечтает туда в командировку отправиться.
– Простейшая ситуация. Захватываем пленного, отправляем его в СИЗО, а через пару-тройку месяцев его же берут живьем при стычке с другой бандой, хотя по документам он должен быть на зоне. Откупаются всеми способами. Пенитенциарная система в России работает только на благо своих сотрудников и отдельных заключенных.
– А что же вы меры не принимали по этому поводу?
– Спецназ военной разведки, к сожалению, не обладает следственными функциями. Это скорее работа для ФСБ. Но все наши обращения в вашу систему результатов не дали.
– Да, такое бывает. Руки до всего сразу не доходят. Вам сюда. – Майор показал мне на дверь. – А мне туда. Как будете готовы, пройдете прямо по коридору в спортзал.
– Поторопите, товарищ майор, народ, – попросил я. – К моему выходу группа должна уже построиться.
Ключ от тренерской и в самом деле торчал в замке. Я провернул его и толкнул дверь. За ней была лестница, ведущая вниз, к следующей створке. Там тоже ключ торчал из замка, но дверь вообще была не заперта.
Тренерская комната была небольшой. Но, в отличие от спортивного зала, она имела даже окно, показывающее, что я нахожусь в полуподвале.
Я быстро переоделся и собирался уже выйти из тренерской, когда зазвонил мой телефон. Определитель показал номер майора Никифорова.
Вячеслав Петрович звонил мне редко и только по важным делам. Обычно я сам с ним связывался, потому что нуждался в нем гораздо чаще, нежели он во мне. Потому этот звонок меня слегка удивил. К моему удивлению приплюсовалось и беспокойство за одинокого человека, живущего на отшибе, которому в любой момент может понадобиться помощь.
Вдобавок позавчера ночью я втравил его в боевые действия против бандитов. Теперь мне подумалось, что эти негодяи каким-то образом могли выйти и на него.
Поэтому я поспешил ответить:
– Слушаю тебя, Вячеслав Петрович.
– Здравствуй, Виктор Вячеславович. – Неторопливая речь отставного майора меня сразу успокоила. – Как у Тамары самочувствие?
– Я считаю, что нормально. Об этом можно судить по ее действиям.
– Ну, если она уже и на действия способна, тогда конечно.
– Как ты ее отправил с вертолетом, ей сразу по прилете сделали операцию. Я положил ей в рюкзак ее наградной пистолет. Утром дежурная медсестра напоила чаем с лошадиной дозой снотворного, как сказал врач, двух бойцов Росгвардии, которые были выставлены на ее охрану, и пыталась задушить Тамару подушкой, но не на такую нарвалась. Тамара сумела подстрелить эту особу. Теперь та сама лежит на том же этаже после аналогичной операции. Ее охраняют два парня из спецназа ФСБ, чтобы не сбежала или чтобы и ее не ликвидировали. Сам понимаешь, что спецназ ФСБ – это слегка серьезнее, чем Росгвардия. Еще двое охраняют Тамару. В том же коридоре сидят, в пределах визуальной и звуковой доступности. Одни всегда могут прийти на выручку другим. Но Тамара молодец, после наркоза отошла быстро и удачно сориентировалась. Стреляла она при мне. Я в это время беседовал с лечащим врачом этажом ниже. На звук выстрела прибежал. Но помощь моя не понадобилась. Она сама справилась. А я захватил друга медсестры, ради которого она и пошла на убийство. Не знаю уж, чем он сумел ее прикупить. Внешне вполне обычный, даже невзрачный субъект. Работал охранником в той же больнице.
– Прикупил он ее, наверное, тем, что в штанах носит, – заметил Никифоров.
– Не носит, а носил. Я его обезвредил хорошим пинком в пах. Парня тоже оперировали. Теперь срок ему должен выпасть серьезный. Не скоро он со своей медсестрой увидится. У тебя, Вячеслав Петрович, все нормально? После наших совместных дел осложнений нет?
– Нет и, насколько я понимаю ситуацию, не предвидится. Я вот по какому поводу звоню. Тут ко мне в шесть утра приезжал какой-то майор из ФСБ. Владимиров его фамилия. Я к тому моменту уже встал и даже умыться успел. Его интересовало избиение некоего профессионального бойца ММА. Как я понял, майор подозревал, что ты подослал меня, но взглянул на мою фигуру и эти соображения, кажется, отбросил. Вот и то слава богу, а то у меня ведь алиби никакого нет.
Майор Никифоров был ростом выше ста девяноста сантиметров. Его фигуру трудно было бы не определить и не запомнить.
– Еще этот Владимиров интересовался, с кем из бывших спецназовцев ты еще контактируешь. Он мечтает найти человека моего возраста, способного завалить профессионального бойца. Я просто сказал ему, что ты мог кого-то встретить только у куратора. Но из нашей бригады в области проживает только один полковник в отставке Самохин, большой и толстый. А с офицерами других бригад, насколько мне известно, ты дружбы не водишь. Но там же я и сомнения добавил, сказал, что ты опытный разведчик, мало что о себе рассказываешь. Я могу быть просто не в курсе всех событий твоей жизни.