Запыхавшийся Котька подбежал, молча сверкнул преданным взглядом и зарылся в снег. Сташка вытолкнул себя на Поляну. Он был как во сне, не знал, что делать, но верил: его собственная ледяная воля и неуязвимые протоколы системы все сами сделают. Он прошел несколько шагов, и снег под ногами вдруг превратился в голубой лед, а воздух вокруг стал густым и синим. Волшебный Котькин пенек исчез, а Сташка переступил на толкнувшихся снизу, прорезавшихся из-под поверхности ледяных коньках и улыбнулся. Он – свой. Он – хозяин.
Лед сиял, а под ним медленно, будто во сне, кружилась глубокая черная вода. Он чуть толкнулся и описал легчайшими лезвиями первый круг, в жуткой бездонной тишине слыша, как поскрипывает лед коньков о лед Поляны. И рванулся в летящее скольжение. Он вспорол собой синий светящийся воздух, и крыльями от плеч полетели темные искры. Небо, черное и такое же бездонное, как вода подо льдом, кружило над головой восемь родных огромных звезд. Очень-очень знакомая неистовая музыка позванивала и шуршала под ледяными коньками; мелькнул за краем, в снегу, ушастый испуганный комочек, такой родной, и исчез, остался в прошлом…
Слишком хрупкими были ледяные, истирающиеся с каждым скольжением коньки, слишком прозрачным был тонкий лед под коньками, а кипящая вода подо льдом – слишком черной. Казалось, что все эта ледяная бездонная поляна поднялась и, сияя голубым жутким светом, летит сквозь ночь, чуть кренясь от невозможной скорости и кружась вокруг своей оси. Надо успеть, пока коньки не истерлись. Там, подо льдом, вовсе не вода и не ночь, а темное как космос, страшное будущее время. Ошибаться нельзя. Надо точно и быстро вычертить на льду повеление, которое обязательно должно быть сопряжено с тем, чего хотят звезды наверху, а чего? Он же хотел одного – настоящую жизнь, и потому скорей разбирал мучительную музыку, расплетал неправильные созвучия и вычерчивал льдом по льду мелодию для единственно возможного слова: «Домой!»
Клубящаяся тьма подо льдом стала успокаиваться, башка горела синим, танец летел к последнему радиусу – и время послушно застыло бездонным озером под зеркалом льда, во тьме которого отражалось такое же спокойное небо. Сташка прочертил последнюю двойную дугу и, едва остановился, с неба обрушился тяжелый холод и сшиб на колени. Прямо на порог открытой невидимой двери. Там сияла черная бездна. Нужно – туда, и он наклонился вперед и вывалился во тьму. Стал крошечной теплой точкой, падающей в ледяной бездне – так с ним уже было когда-то, когда? До рождения? До того, как он стал мальчиком Сташкой?
Только некогда об этом думать, потому что его суть, бессмертный поток отважной наглости, что-то творила поверх его детского сознания. Несла вперед сквозь мрак. Он узнавал свою суть, беспощадную волю, жизнь за жизнью гнавшую его к душераздирающе важной цели, которой даже и понять-то сейчас не мог. Да – стать собой. Всего-то. И теперь – он летит во мраке, Сеть послушно переносит его в обычную явь, в настоящее, истинное время, в жизнь, и сам он – настоящий, вот только – КТО? КТО?!
Ну, кто… Он сам. Создатель Сети. Хозяин. Один из Двоих. Бессмертный разум, потому что они с Ньико создали Сеть и прикончили смерть… Но воплощаться так трудно… Кванты складываются столетиями… Обрывки смыслов ускользали, не поймать. Нужен интерфейс. Где-то он ведь его припрятал хорошенечко, где… А так – все наугад… Ну, ничего, так тоже можно. На то и рассчитывали, чтоб – хоть как, хоть в каком состоянии – Сеть принесла домой…
Он летел. Он был какой-то черный ветер, а не мальчик… Какой-то страшный и тяжелый, холодный черный зверь… И одновременно – Сеть. Простая и неуничтожимая. Связавшая восемь звезд – в одно существо. В Дракона из звезд. В него.
Совсем близко человеческим голосом запел волк. Позвал к себе, и этот зов космически идеально совпал с решением его собственной воли. К нему, к волку. Он доверился и зову, и этой воле, и летел во тьме тяжелой промерзшей зверюгой с крыльями в полнеба, внутри которой беспомощным червячком извивался его нынешний ребячий ум. Наконец вывалился из Сети, врезался в тусклый безжалостный свет – и безвольно покатился по каменным плитам.
Зов оборвался.
Звякнули об камень и разбились ледяные коньки. Сташка лег на пыльный камень щекой и вдохнул холодный горький, родной воздух. Глаз не открыть. Дышать надо… Пахнет прежним… Загрохотали тяжелые шаги, и кто-то подхватил на руки, кто-то, кто пах горечью и домом… Волк.
5. Смотритель маяка
– Это только приснилось?
Он помнил лишь прозрачный лед над черной бездной протоколов Сети и движение сквозь страшную тьму. Вот бы открыть сейчас глаза и увидеть комнатку в доме-дереве… Но чужие, новые запахи и тоскливое постанывание обожженных нервов и крошки надежды не оставляли.
Он открыл глаза.
Закрытая черная дверь. Серые стены, мягкий свет сквозь плотные задернутые гардины, успокаивающий запах чистоты от белоснежных подушки и одеяла.
А может, лес, волк, Котька, агашины пирожки, снег, Поляна ему лишь привиделись? Поймавшие его – с их уколом-то… Может, из-за их лекарства ему только показалось, что он от них убежал? Кто знает, на какие видения способен паникующий мозг? И он теперь – у них, у врагов? Ну уж нет. ЛЕС не мог присниться. Он есть. ЛЕС – он в точке «всегда», вокруг которой выстроена Сеть. ЛЕС – это ядро, ноль координат, точка спасения и новых начал… Голова болит. Потому что без… Без чего? Сташка потерял мысль. Сел и огляделся. Комната пуста. Только кроватка и черный тяжелый стул, на котором его штаны и свитер. На полу – ботинки. Что, все в порядке? Он здесь, дома, и это главное. Сеть не подвела… Какая Сеть?
Вот-вот сорвет мозги с резьбы. Не вспоминать. Отвлечься.
Он сел и укутался в одеяло. Голова кружилась. Вспомнил о волке – он-то ведь не примерещился? Он где-то здесь, где-то рядом. Им тут все пахнет, он был тут… Где он? Идти искать? Он встал и по холодному полу подошел к окну – но увидел лишь синее небо высоко над черной-черной близкой стеной. Ноги стыли. Если смотреть из окна вбок, справа было видно лишь все перекрывавший выступ балкона, слева – солнечную узкую полосу на черной стене. Но сама эта высокая черная стена, сложенная из огромных каменных блоков… Где же это он ее видел раньше? Босые ноги совсем замерзли на полу, он поджал одну, посмотрел вниз – а мрамор пола точно такой же черный. И почему-то так и должно быть. Ой. Он очнулся, забыв, что пытался вспомнить сию минуту, растерянно оглядел комнатку. Что же, он тут заперт? Он подошел к двери и легонько толкнул. В приоткрывшийся проем потянуло странными, тревожными запахами и звуками. И чем-то знакомым. Точно. Пахнет. Знакомым. Нужным. Горьким. Он попятился, вернулся к кроватке и скорей оделся и обулся, нервно прислушиваясь к тишине. Волк где-то рядом.
Вышел. Снаружи в большой комнате, просторной и красивой, никого не было. В широком, с высоким потолком коридоре – тоже никого. По сторонам редкие громадные двери. Он тихонечко двинулся вперед. После нескольких шагов его затошнило от внезапного головокружения. Он прислонился к стене переждать круговерть и качание. Никого вокруг близко нет. Надо скорей дальше.
Коридор вывел в просторный холл, и Сташку накрыло мучительно родным запахом и с ним – прозрачной бурей надежды, тоски, нетерпения, чьей-то родной, узнаваемой воли, которую он чуял всю жизнь. Это не кажется… Это…Это правда так его тут кто-то ждет?! Надо спешить, и он побежал влево через холл – туда, откуда сильнее пахло волком. Ботинки застучали по паркету. Он наискось пересек холл и влетел в сумрачный, несмотря на светлые стены, коридор без окон, со слабо освещенными поблескивающими картинами на стенах. Это место он знал… Не оглядываясь, побежал мимо старых узнаваемых мозаик на стенах: это из Геркуланума…это из Венеции…это из Плеяд…эта с охотниками он забыл, откуда…Скорей, скорей… Эта с парусниками тоже из Доменов, а точнее – острова Аши… Ему было так плохо, так медленно он бежал, так боялся, что кто-нибудь нагонит и остановит – заветные двери показались спасением. Он распахнул их и вбежал в огромную солнечную комнату.
Волк был человеком. Он вставал навстречу, и белые бумаги падали из его рук. Волк казался черным из-за черной одежды, черных волос и угрюмых бровей, но это был его белый волшебный волк! Он не волк, он – Яр!! И глаза родные синие, живые – наяву!!
Сташка, дрожа, двинулся вперед, притягиваясь, как железка к магниту. Яр засмеялся и протянул руки и крепко схватил, когда Сташка прыгнул, прижал к себе. Сташка всем телом ощутил грохот его сердца, судорожно вдохнул родной запах и спросил сердито:
– Яр!! Почему так… так долго? Так далеко? Без тебя?
– Так надо, – Яр обнял еще крепче.
Его голос был невыносимо родным, и жгучим потоком хлынули слезы. Сташка, пряча их, сам обхватил его за шею и еще вцепился в одежду изо всей силы, прижался мокрым лицом к колючей щеке.
– Не реви, – шепнул волк в самое ухо. – Большой уже.
– Знаю, – буркнул Сташка и нечаянно вытер слезы об его плечо. Осознал, что сделал и удивился, как знакомо векам и переносице это скользящее движение по плотной шершавой ткани, под которой родное плечо.
– Я снова тебя отошлю. Спрячу. Чтоб никто до времени даже не заподозрил, что ты здесь. Чтоб уберечь.
– Не хочу! Не надо!
– Тихо, – велел он. – Ты мой ребенок, мой, никуда не денешься. Успокойся. Никаких сцен, понял? И скулить не смей. Держись.
– Пусти тогда, – проворчал Сташка. – А то ты из меня слезы выжимаешь.
– …опасная ситуация. Необъяснимая, – раздался неприятный голос кого-то вошедшего. – Странный ребенок. Как он попал сюда?
Сташка обернулся. Человек со скрипучим голосом усмехнулся. Ой. Это тот, из маленького домика на той стороне. Это ему Сташка врезал подушкой. И это его люди утащили Гая и Яську, а потом скрутили и его самого. На всякий случай Сташка прислонился к Яру и крепче обхватил его шею. Да, он убежал от этого типа и его людей, но… Мерзкий дядька сказал, уставившись на Сташку прозрачными бесцветными глазами с уколовшими, как иголкой, крошечными зрачками:
– Здравствуй.
– Здравствуйте, – вежливость не помешает. А думать можно все, что хочешь: как он похож на комара. Или на Кощея Бессмертного в молодости. Волосы длинные светлые, камзол старинный в поблескивающих узорах – нормальные взрослые люди так придурковато не одеваются. Доверять этому человеку нельзя.
– Не злись, чудовище, – сказал Яр. – И не бойся никого. Слушай только меня.
Кощей изумленно вмешался:
– Ты говоришь с этим ребенком так, будто он знает тебя?
Сташка отвернулся и снова уткнулся в волка. Волк опять прижал его к себе и тоже ничего объяснять Кащею не хотел. Но Кащей требовал объяснений:
– Откуда он знает тебя? Ты что, общался с ним? Ярун, тебя не узнать, – сказал Кощей. – Или мальчишка не понимает, кто ты – да к тебе ведь собственные дети не решаются подойти. А этот липнет.
Да, липнет. Ну и что. Зато теперь он знает полное имя волка. То есть вспомнил. Ярун. Сташка еще крепче вцепился в единственного на свете родного человека. Ой. «Собственные дети»? А он сам что – не собственный? Не родной?
– Не понимаю, – не отставал Кощей. – Это ведь тот мальчишка, которого ты прятал на Астре? Один из твоих…э-э…
– Вот уж точно не «один из», – перебил Ярун. – Ты что, ничего не понял, когда он исчез у тебя из рук? – усмехнулся Ярун. – Он еще не то может. Что, Макс, все никак не поверишь?
– В старые легенды? Нет. Я в другое верю. Он похож на тебя до жути, одно лицо. Больше, чем любой твой ребенок, больше, чем Арес. Полное подобие. Это в глаза бьет.
– Еще бы.
– Яр, зачем он здесь? Кто его доставил? Как он попал сюда из Семиречья?
Что, заставят рассказать про Сеть? Да он сроду никому и никогда про нее не рассказывал! Надо соображать, а он может только, уткнувшись носом в родного большого человека, едва дышать. Ярун успокаивающе похлопал по спине. Сташка поднял голову, ослабил свою хватку на шее Яруна, и тот, усмехнувшись, перевел дыхание. Сташка посмотрел на свет. Что-то есть в этом солнечном свете, бьющем в окно… знакомое. Ясное. Веселое. Послушное. Только никак не понять, что… Нет, понять. Это активная Сеть… Готовая к взаимодействию, потому что он там, где должен быть… А Сеть здесь – везде… Но ему не до нее. Потом. Главное – Ярун. Он опять стиснул шею Яруна, прижался лицом к родной щетине и сердито прошептал в ухо:
– Я – не легенда. Я – живой.
– Несмотря ни на что, – он горестно усмехнулся, а Кощею сказал: – Как, спрашиваешь, он попал сюда? Да чудом, как обычно. И рано здесь ему, хоть и прорвался. Иди, Макс, собирай его на остров. Сам доставишь. И попытайся хотя бы допустить, что мальчик – это… Нет. Рано. Попытайся хотя бы установить с ним контакт.
Кощей молча, как исполнитель, кивнул и вышел. Наконец-то.
Сташка отпустил шею Яруна, отклонившись, заглянул в глаза:
– Яр, ведь я летел к тебе. Зачем ты меня отсылаешь?
– Ты поймешь, – он поставил его на ноги, придерживая за плечи, оглядел всего. – Стой уже сам. Одни кости, а какой тяжелый… Сердце мое. Ну-ка, сядь, а то свалишься. Голова кружится?
– Терпимо, – Сташка послушно сел в большое кресло.
– Есть хочешь?
– Есть… А! Да. Ох. Да, ужасно!!! И пить!
Ярун отошел к своему столу и, нажав нужную кнопочку, что-то кому-то велел. Сташка наконец оторвал от него глаза и посмотрел вокруг: черное все, страшное. Только солнце в окно бьет счастьем… В углу темноватая мраморная статуя – грустный мальчик, а под ногами короны, мечи и рваные знамена. Кто это? Похож на Котьку.
– Сейчас все будет. Давай, чудовище, рассказывай все.
– Это все Путь… – Сташка быстро выложил факты: и про «родителей» из Конторы, и про северный город, и про путешествия, и про Гая с Яськой, и про Лес, и как заставил Котьку пойти на Поляну, и про ледяные коньки. Про Сеть не сказал. Сам плохо понимал, как это работает. И знает или не знает Ярун про Сеть? – А потом коньки разбились. Они в самом деле были изо льда?
– Да.
– И ты меня на самом деле звал? Мне не мерещилось? – а на каком же носителе, кроме Сети, можно послать Зов? Да как же скорей во всем разобраться?
– Звал. Конечно. Чтоб всегда меня слышал, чтоб помнил, что я тебя жду.
– Такая была тоска – будто нечем дышать, – сознался Сташка. – Не по тебе… Тебя я, как человека, не помнил. Сейчас только вспомнил, как увидел. Мне все вокруг было как кино глупое, ненастоящее. Я думал – я псих.
– Прости. Так надо, – на миг закрыл глаза Ярун. – Ну, теперь ты снова мой. Рано тебе сюда, конечно… Тебе бы еще пожить обычной жизнью, ребенком побыть…
– Не вздумай! – задохнувшись, пригрозил Сташка.
– Спокойно, – засмеялся Ярун. – Эта разлука вот сейчас – ненадолго, правда. Иди сюда, чудовище, – он притянул Сташку, поцеловал в макушку. – А башка у тебя, как и раньше, пахнет морем, знаешь? Хочешь море? Тебя на мой островок секретный отвезут, я там все для тебя подготовил. Окрепнешь, языки подучишь. Подрастешь еще хотя бы чуточку.
– «Островок»… Ну, Яр. Ну, не надо!!
– Надо. Твоя безопасность – это очень важно. Ох как ты меня напугал этой ночью… Гонец тебя перехватил, едва все засекли, что ты опять идешь по Пути, потом Контора попытались тебя отнять, перепугали, и ты уже в Семиречье каким-то чудом бесследно исчез. А через десять минут после того, как Макс сообщил об этом, ты прямо передо мной из ничего свалился на пол. Белый, страшный, в ледяной корке. – Ярун усмехнулся. – На самом деле я знаю, где ты был.
Эта усмешка не скрыла ни боли, ни пережитого, и Сташке стало стыдно:
– Прости… Когда пугают, я ухожу… В ноль координат. В Лес.
– Я тоже, – улыбнулся Ярун. – Без Леса нас тут не было бы.
– Да, но… Я не помню толком, как и что…Не умею еще, не помню; все наугад. Нельзя ведь через Равнины вслепую летать. Одно спасло, что ты есть, и можно к тебе. Ты – как невидимый маяк, как путь. Прости, что напугал. Слушай, но ты ведь был там…В Лесу. И в буфере тоже. И Котьку, похоже, ты привел. Ух, я понял. Я и сейчас, наружу, по твоему следу пролетел, да?
– А может, тебе приснилось? – улыбнулся он.