Пролог
Время существования жизни никому не измерить. Мы не знаем, когда она зародилась. Мы не знаем, как это случилось. Никто не знает. Но известно место, где это случилось, – великое Царство Света – Кормундум, возведенное из хаоса в самом начале начал, расположилось в самом центре мироздания. Его отражения множатся в пространстве известного нам и ещё не изведанного нами космоса, а также отбрасывают свои тени в Сером Царстве Смерти и проникают лучами своими в Царство Тьмы.
Кормундум существует миллиарды лет, а может быть, и больше. И на протяжении всего того времени идет непрекращающаяся война за заветный трон.
Но рассказ я начну не оттуда и не о том. История начинается в маленьком мирке под названием Земля, на дальних рубежах отражений Великого Царства Света, жители которого и не подозревают, что являются частью чего-то столь значительно.
Путь к величию долог и тернист. Пройти этот путь способны лишь сильнейшие избранники судьбы.
Часть первая. Не моя жизнь
Глава 1
Я смотрю в глаза самого жалкого существа на свете – растрепанные рыжие волосы небрежно собраны в пучок, под глазами синяки, потрескавшиеся губы скрывают пожелтевшие от плохого ухода зубы, на худом сутулом теле висит помятая, выцветшая от частых стирок больничная пижама – жуткое зрелище. Отвращение к увиденному заставило меня отвести взгляд от собственного отражения в оконном стекле и взглянуть на стекавшие по нему и решеткам капли. Там, за серой пеленой дождя, на ограждающей периметр больницы стене горел яркий прожектор.
Мысли не хотели выстраиваться в стройную нить, они, скорее, были похожи на капли дождя за окном – поди попробуй их собери…
– Ну что? – спросил знакомый до боли голос. – Не получается?
– Нет, – призналась я.
– И что же ты скажешь доктору, когда он попросит твой дневник?
– Если я напишу то, что лезет мне в голову, он точно меня не отпустит. Опять обколет какой-нибудь дрянью и не отпустит.
– С чего ты решила, что тебя вообще выпустят? – засмеялась Нинка. – Ты ж чокнутая!
– Не больше тебя, – безлико ответила я ей. Ненавижу эту дуру, все нервы мне вымотала за два года. Не умолкает ни на минуту.
– Ага! – заржала Нинка, а я, стараясь не обращать на нее больше внимания, продолжала пялиться на яркий свет на стене.
И все же она права: что я скажу Павлу Олеговичу завтра на беседе? Я должна была неделю записывать в дневник свои мысли, сны, происшествия за день. А страницы моего дневника девственно чисты и невинны… Не хочу выслушивать от него очередную лекцию о том, как это полезно для моего душевного здоровья! Единственное, чего я хочу, чтобы поскорее наступила пятница и ко мне пришли на свидание мои детки!
Трое моих ангелочков – единственные, о ком я могу думать вменяемо. Единственные, ради кого раз в неделю я привожу себя в божеский вид и улыбаюсь.
– Помнишь? Помнишь, что он сказал? – продолжила болтать моя соседка по палате, когда приступ истерического смеха отпустил её. – Не пустит тебя к детям, если опять ничего не напишешь!
– Урод! – в сердцах выпалила я. Знает ведь, гад такой, чем можно меня шантажировать!
– Ну, не скажи… Я б с ним уединилась…
– Фу! – я невольно представила себе эту картину, и мне стало тошно. Тряхнув головой, чтоб выгнать из головы эту мерзость, я постаралась вообще не вслушиваться в Нинкины слова.
Нужно было начинать писать. Пятница уже послезавтра, а завтра после обеда состоится беседа с врачом. Если она пройдет неудачно, он запретит свидание с детьми, а этого допустить нельзя! Я чувствую, что мне становится хуже, а без моих деток я рискую совсем утратить связь с реальностью.
Я оторвалась от окна и пошла к своей тумбочке. Из верхнего ящика я достала ручку и тетрадь, выданную мне медсестрой Наташей по предписанию моего лечащего врача-психиатра Павла Олеговича.
Сидя на кровати, писать, нагнувшись к тумбочке, было жутко неудобно. Поэтому я легла на живот, подложив подушку под грудь, и в такой вот позе сделала первую запись: «Привет, меня зовут Кира».
Глупо получилось. Никогда не вела дневник. Понятия не имею, что писать… Но необходимо было сосредоточиться и написать что-то адекватное. Я решила начать со своего прошлого, того, где я точно была здорова… и счастлива.
«Привет, меня зовут Кира, мне тридцать шесть лет. Сейчас я нахожусь на лечении в психиатрической лечебнице № 8 города N. Но до определенного момента в жизни могу сказать точно: психическим расстройством я не страдала.
Родилась я в замечательной семье, была единственным ребенком, любимицей родителей».
Приятно было вспомнить детство. Воспоминания о нем никуда не уходили, они всегда были со мной, но сейчас особенно заметно было, как они ровным строем проплывали в моем больном разуме. Давно я не ощущала такого здравомыслия. Может быть, дневникотерапия, как я её обозвала, действительно помогает.
«Родители старались, как могли, чтобы дать мне хорошее образование и обеспечить заделом на будущее. Во время учебы я никогда не испытывала трудностей в общении с людьми, хотя и друзей много возле себя никогда не держала.
Не могу назвать себя красавицей, но я и не уродина. В мужском обществе дефицита тоже не было…»
– Мм… сейчас начнешь расписывать свои подвиги на любовно-кроватном фронте? – раздался мерзкий голос Нинки прямо возле моего уха. Я даже не заметила, как эта бестия подкралась к моей кровати и, заглядывая через плечо, читает мои каракули.
– Брысь! Дрянь! – вспылила я на Нинку. – Пошла прочь!
– Да ладно… – она ткнула меня в плечо. – Хорошо пишешь. Прям мадам Кюри… – заржала маленькая, толстая, грязная, растрепанная, сумасшедшая баба, в которую тут же полетела моя подушка.
– Кюри была ученой, физиком! – крикнула я этой необразованной бестолочи.
– Да плевать… – начала было выступать Нинка, но тут вдруг дверь палаты отворилась, и на пороге появилась высокая, широкая в плечах обладательница недюжинной силы и длинной русой косы санитарка Марина.
– Чего орем? – грозно громыхнула Марина, а затем язвительно добавила: – Дамы…
Нинка тут же скукожилась, вжалась в стену, около которой оказалась на тот момент, и залебезила:
– Да мы… это тут… Мариночка… мы уже тихо…
Санитарка Марина окинула её и меня суровым взглядом и закрыла дверь.
– Черт бы её побрал, – шепотом возмущалась Нинка, частенько получавшая от Марины «доходчивые наставления» по поводу дисциплины. Моя соседка перебралась на свою кровать и на время замолчала.
На чем я там остановилась…
«…ещё до окончания института я встретила парня, ставшего впоследствии моим мужем.
Я не могу сказать, что не любила его. Любила, конечно же. И до сих пор люблю…»
Странно, но я до сих пор сомневаюсь, любила ли я его когда-нибудь вообще. Но написать об этом не решилась, вдруг врач решит показать мою писанину мужу… Нет! Нельзя сделать ничего, что могло бы разлучить меня с детками! Так что, конечно же, я очень люблю мужа…
«Когда он сделал мне предложение, я абсолютно не была к этому готова. На следующий день я узнала, что беременна. В том, кто отец ребенка, у меня сомнений не было, верность – моя сильная черта, поэтому я тут же приняла предложение Максима и заодно сообщила ему радостную весть.
Мы оба были без ума от счастья: я – из-за беременности, а он – от того, что я стану его женой.
Алёшка, мой старшенький сыночек, был похож на ангелочка. Он полностью занимал все мое время.
Надо сказать, что я ни дня в жизни не работала. Максим был сыном довольно состоятельных родителей, и на момент нашей свадьбы уже имел квартиру, и отец открыл для него небольшой бизнес. Мой муж умный и очень предприимчивый, дела у него и по сей день идут хорошо. Поэтому я смогла всю себя посвятить детям и себе любимой.
Машенька и Серёжка родились подряд, хлопот с ними было полно, но Алёша, как старший брат, был отличным помощником. Конечно, для каждой матери её дети самые лучшие, но моя троица явно била все рекорды».
Я гордо улыбнулась. Все, что я сделала хорошего в жизни, были мои дети, и за это я и вправду могла собой гордиться.
«Пока Максим трудился не покладая рук, чтобы обеспечить нам достойную жизнь, мы вчетвером занимались спортом, ездили по окрестным лесам и водоемам, а также побывали в нескольких странах.
Казалось бы, нет ни малейшего повода в моей жизни, чтобы лишиться рассудка. Однако… как видите, это произошло».
Больше писать мне не хотелось. Все светлые воспоминания вдруг померкли во тьме безумного настоящего.
Я швырнула тетрадь и ручку на облупившуюся тумбочку, а сама уткнулась лицом в матрас и накрыла голову руками. В голове побежали до жути непонятные, бесившие остатки моего разума картинки – огромные пасти невиданных чудовищ, острые когти на здоровенных грязных лапах, невообразимое небо, сквозь редкие рваные облака на бледно-голубом небе среди бела дня проступали чужие звезды. Моя правая щека, шея, правая рука, бок и бедро начали гореть, но саму меня бросило в холод. Затем пришла боль. Немыслимая, дикая, острая, разрывающая на части. Я вопила от этой боли, но никто не мог услышать меня. Отовсюду вокруг меня начало сползаться одиночество. Оно становилось осязаемым, касалось меня, давило, сводило с ума наравне с болью. Почти невидящими глазами я уперлась в чужое небо, на котором стремительно убегало маленькое белое холодное солнце, а ему на смену выползала огромная огненная Луна. Меня объял ужас. Начался кровавый дождь. Горячие густые липкие капли падали на мое лицо, тело и заливали все вокруг…
Затем все кончилось. Последнее, что я видела, перед тем как пришла темнота и тишина, было огромное необъятное пространство, спокойное, умиротворяющее, посреди которого медленно плыли мириады родных далеких звезд. «Моя Вселенная…» – позвала я свое неуловимое видение и провалилась в пустоту.
Глава 2
– У вас, милая моя, вчера вечером снова был приступ… – то ли спрашивая, то ли сообщая мне эту невероятно «свежую» новость, сказал Павел Олегович.
– Был, – вторя его тону, тихо сказала я.
– Но, несмотря на это, вы все же молодец! – воодушевленно похвалил меня доктор. – Я смотрю, вы начали писать. Правда, маловато, но это уже явный прогресс.
– Значит, завтрашнее свидание остается в силе? – с надеждой задала я интересующий меня вопрос.
– А вы, Кира, значит, написали это только ради свидания с детьми? – неодобрительно покачал головой Павел Олегович.
– Нет-нет… – поспешно ответила я. Вот дура! Нельзя было лепить вот так в лоб! – Кстати, мне понравилось делать эти записи. Но как-то все это непривычно.
– И чем же вам так понравилось это писать? – вопрос был с явным подвохом.
– Когда я писала, то смогла выстроить свои мысли в, так сказать, ровный ряд. Очень приятное чувство. Да и вспомнить о прошлом было кстати.
– Хорошо, – одобрительно кивнул доктор. – Однако сразу после этого вновь случился приступ… – многозначительно добавил он своим раздражающе спокойным голосом.
– Но ведь это был мой первый опыт. Может, в следующий раз будет лучше?
Доктор многозначительно улыбнулся.
– Кирочка, я не говорю, что данная терапия избавит вас от приступов. Нет. К сожалению, ведение дневника в этом нам не поможет. Но, как вы уже сами заметили, запись на бумагу собственных мыслей будет способствовать их структурированию. Это будет заново учить ваше сознание выстраивать логические цепочки, упорядочивать восприятие действительности.
– Да, конечно, – покорно согласилась я. – Я обязательно продолжу писать.
– Это было бы замечательно, – снова одобрительно кивнул доктор.
– А что насчет завтра? – осторожно спросила я. Павел Олегович некоторое время молча смотрел на меня, потом все с тем же раздражающим спокойствием и не сходящей с его лица улыбкой ответил:
– Все в силе, Кирочка. Вы выполнили мое условие, и если до завтра ваше состояние останется стабильным, то я не вижу повода запретить вам свидание с мужем и детьми.
Я с облегчением вздохнула, на моем измученном лице появилась довольная улыбка.
– Наша встреча с вами ещё не окончена, – покачал доктор перед моим лицом указательным пальцем. – Я хочу, чтобы вы поведали мне о своем последнем приступе.
Ох, ну что же за напасть. Зачем каждый раз мучить меня этими воспоминаниями?!
– Да он, по сути, ничем не отличался от предыдущих, – хотела я отделаться быстрым коротким ответом, хотя точно знала по прошлому опыту, что не получится.
– Кира… – укоризненно покачал головой мой врач, каким-то образом сохраняя на лице все ту же улыбку. Приклеил он её, что ли?!
– Я… Снова видела каких-то огромных животных, нападавших на меня. И незнакомое мне место…
– Вашу Вселенную? – спросил доктор, внимательно всматриваясь в мое лицо, желая увидеть реакцию на свой вопрос. Я остолбенела – неожиданная для меня реакция. Эта фраза вызвала внутри какое-то жгучее болезненное чувство, поглотившее все мое сознание.
– Кира?! – позвал меня голос.
– Моя Вселенная, – нерешительно, тихо, почти шепотом повторила я. «Моя Вселенная», – растеклось по всему моему внутреннему миру… Тоска! Вот оно – то чувство, которое возникло у меня от этих слов.
– Да, Кира, именно это вы произнесли вчера, когда санитары ввели вам успокоительное, – снова заговорил голос.
Я медленно встала и подошла к окну. Сквозь решетку я уставилась на небо. Дождя сегодня не было, но над землей все ещё нависали серые тяжелые тучи. Мое сердце потянулось куда-то туда, туда, за это окно, за решетку, за занавесь туч, вдаль… Я отчетливо осознала, что где-то там действительно было что-то, что зовет меня, что я могла бы назвать Своей Вселенной.
В реальность меня вернули руки, легшие мне на плечи. Я обернулась. Позади меня стоял Павел Олегович, руки он тут же убрал и теперь внимательно смотрел мне в лицо.
– Кира, вы меня слышите?
– Да, Павел Олегович, я вас слышу, – я старалась говорить внятно и осознанно. – Просто я пыталась вспомнить, к чему я это могла сказать…
– И что же?
– Не получается, – грустно призналась я. – Помню страх и боль. А потом я отключилась.
Доктор ещё раз очень пристально взглянул мне в глаза.
– Ну, что ж, – задумчиво произнес он, возвращаясь в свое кресло. – Если вдруг возникнут идеи, я жду, что вы запишите их в свой дневник, – доктор протянул мне мою тетрадь. – До встречи в понедельник, Кирочка.
– Конечно, Павел Олегович, до свидания, – я постаралась улыбнуться ему в ответ и взяла тетрадь.
Прижав свой «дневник» к груди, я вышла из кабинета и поплелась по узкому коридору с неровным полом и обшарпанными стенами в свою палату.
– Через десять минут обед! – напомнила мне невыспавшаяся санитарка Марина.
Я мельком глянула на её суровое лицо, слегка кивнула в ответ и вошла в маленькую неуютную мрачную комнату, в которой провела последние два года.
Нинки в палате не оказалось, чему я была бесконечно рада, иначе придушила бы, как только она открыла бы свой рот.
Положив на тумбочку тетрадь, открыв её на последней записи, я взяла из шкафчика ручку и написала: «Моя Вселенная».
Остаток дня я провела, молча лежа на кровати и размышляя над тем, что же это могло быть – Моя Вселенная.
Глава 3
Самый замечательный день в неделе – пятница. Я с самого утра, как только это стало возможным, приняла душ, хорошенько вымыла голову и расчесалась, начистила зубы, так что даже раскровила десну, надела чистое белье, футболку и штаны. Высохшие волосы я туго заплела в косу.
– Ну, прям красотка! – захлопала в ладоши Нинка, глядя на результат моих трудов. – И чего ты всегда так не ходишь?!
– Для тебя, что ли, стараться? – спросила я.
– А почему бы и нет…
Нет, нельзя было ругаться с ней сегодня. Может быть, вечером отвешу ей подзатыльник, но не сейчас.
До встречи с моими любимыми ангелочками оставалось ещё три часа. Нужно было пережить ещё три часа, и я буду вознаграждена сполна их объятиями и рассказами о том, как они провели прошедшую неделю.