– Что ж, – рассудил дирижёр, – носителю баритонального баса присваиваю имя До, немногословному выразителю себя дам имя Ре, а дисканту…– тут дирижёр задумался и после небольшого размышления вынес решение насчёт третьего лица. – Пусть будет Соль. Имя Фауст ещё нужно заслужить. – Почесав подбородок, дирижёр многозначительно улыбнулся, краем своих глаз посмотрев на своё отражение в витринном окне в кафе напротив, где за одним из столиков сидела так заинтересовавшая местную мужскую компанию компания девушек.
– Ну а их, – разглядывая сидящих за столиком девушек, дирижёр и в данном случае не смог удержаться от того, чтобы не разыграть как по нотам увиденное, где он для начала решил закрепить за каждой девушкой своё нотное имя, – соответственно их внешней тональности назовём: самую милую, Ми, самую весёлую, Ля и ту, что дух захватывает, Си. – Дирижёр от удовольствия и от предощущения невероятного удовольствия, которое доставляет ему любое прикосновение к музыке, а что уж говорить о том, когда сам становишься её автором, начал потирать руки.
И хотя режиссёр действовал отчасти на свой страх и риск, и в некоторой степени поступил самонадеянно, – не испросивши разрешения у девушек, присвоил им имена, – всё же в его действиях был свой определённый смысл. Ведь он собрался создать лёгкую, с оттенком меланхолии любовную историю, а разве в ней могут поместиться девушки с именами, Милена Аркадьевна, Олимпиада Прокофьевна и Сирена Андреевна. Это уже ближе к пьесам Островского, где и бедность и всякая именная напыщенность не порок. Правда здесь можно было впасть и в другую крайность, окажись на месте дирижёра большой любитель вальсов. И тогда не избежать им другого рода именной тяжеловесности – баронесса Мильдебраум, графиня Альпебрум и её сиятельство Сабрахам. А от таких оглушающих в падении имён «бам», «бум» и другие «блюм», и оглохнуть не долго.
А так они получили в имени лёгкое музыкальное звучание, и у тебя у самого сердце запело в унисон звучащему имени. А что уж говорить о самих девушках, для которых лёгкость бытия не просто природная данность, а временами и тяжёлый труд в спортзалах, и отказ в самых для себя необходимых вещах – в сладком. Да и с лёгкостью они готовы избавиться от всего тяжеловесного, что есть в них, перед тем как встать на весы оценки себя. Так что дирижёр может себя чувствовать спокойным с этой стороны – никто ему не скажет против им надуманного. Что же касается другой стороны – тех парней за своей спиной, то хотя в их об именовании он пошёл тем же путём, всё же в этом вопросе с ними он не проявил большой внимательности. А он, махнув фигурально на них рукой, со словами: «С этими зи зи топами всё ясно», – в один момент дал им всем новые имена.
– Для новой темы надо материала поднабрать. – Решил дирижёр, вновь сосредоточившись на своём слушании ведущегося за его спиной разговора. При этом он не забывал наблюдать за тем, что делается за тем столом с девушками – они для него, в его только что придуманном мюзикле «Городской квартал», основанного на реальных событиях и ставящегося прямо сейчас, Он-лайн, отвечали за альтовую, мелодическую составляющую, тогда как парни, находящиеся за его спиной, отвечали за басовый лад.
– И кому же дать шанс? – прослушав все эти заявки До-Ре-Соль парней (До-Ми-Нантные парни это другой случай) на своё перспективное будущее, задался вопросом дирижёр. – Решил же уже, – усмехнулся про себя дирижёр, – и зачем тогда задаёшься вопросами. – Дирижёр продолжил себя веселить своими вопросами. – А я, может быть, не хочу быть предсказуемым. – Вступил в спор с самим с собой дирижёр. – Так ведь твоя непредсказуемость ведёт к предсказуемым результатам, и тогда какой смысл делать такой выбор. – Аргументировал себя оппонент дирижёра. И дирижёр вынужден был признать правоту своего оппонента. – И то верно. – Согласился дирижёр, понуро покачав головой. Ну а оппонент дирижёра, если чего и добивался, то только не такого, и он своим новым предложением вновь наполняет дирижёра светом радости. – Но ты же не знаешь, кому из них принадлежат голоса, а значит, полагаясь на некую вероятностную величину, ещё называемую интуицией, можешь сыграть с ними в свою игру.
– А что, будет интересно. – Согласился сам с собой дирижёр. С чем он оборачивается к этой компании за столом и, подойдя вплотную к их столику, – это не могло не вызвать со стороны сидящих за этим столиком людей удивлённые взгляды на него, – приложив палец к своему рту, с таинственным выражением лица говорит одно слово в виде звука: «Тсс!». И хотя сидящие за столом парни не из пугливых, они почему-то сочли нужным уверовать в то, что так нужно, и проявили молчаливое понимание к этому странному типу. А так они, в общем-то, за словом не полезут в карман, что подтверждает их участие в различных разговорного жанра батлах – а До, этот тот мускулистого вида тип, то он и в бойцовских батлах участвовал – там твой рот, чтобы поменьше разговаривал и нецензурно не выражался в адрес противника, прикрывают каппой.
– Видите их. – Кивнув в сторону того столика с девушками, тихо сказал дирижёр. Парни в ответ посмотрели по направлению его взгляда, на мгновение под задержались там и, вернувшись назад, согласно кивнули головами.
– И спрашивается, почему не используют этот самый ближний путь к своему счастью. Где особого ничего и не надо делать. Подошёл, познакомился, влюбил и влюбился. Чего уж легче. – Рассудительно проговорил дирижёр. Тут До было хотел контраргументировать, но дирижёр предупредительно прижал ко рту палец и своим: «Тсс!», – зацыкал это его поползновение на то, чтобы открыть рот. Когда До был приведён к порядку, а его товарищи не спешили открывать рот, дирижёр обводит их внимательным взглядом и говорит. – А теперь моё к вам предложение. И как понимаете, всему мною сказанному, можете верить или не верить, а значит, принимать его должны будете на веру, а не принимать на безверие. – Дирижёр сделал небольшую паузу, чтобы дать заработать головам этих балбесов, если они так бесконечно недоверчиво на него сейчас смотрят и не скрываемо выражают на своих лицах предубеждение к нему.
– Так вот, – сказал дирижёр, – одного из вас, там, за тем столом, сейчас ждёт своё счастье. – Дирижёр перевёл свой взгляд за этот столик напротив, и парни за столом может быть на рефлексах, а может из любопытства, вновь последовали вслед за ним. И на этот раз они были более внимательны к этому столику напротив. А там, за тем столиком, как будто этого внимания к ним ждали, и в ответ взяли и все замерли во внимании к ним.
Когда же парни с трудом оторвались от своего внимания к столу напротив и вернулись обратно, но к полнейшему их удивлению, никого постороннего у их стола уже не было. А после того как они покрутили головами по сторонам в поиске этого, теперь и не поймёшь, кто такого, скорей фантома, и убедились в том, что он исчез бесследно, то впору было задаться первостепенной важности вопросом: А не померещился ли им этот тип? – А если нет, что маловероятно, то, что всё это было? И как отнестись ко всему им сказанному?
– Чокнутый какой-то. – Сделал вывод До. И никто не стал оспаривать это мнение До, и не только потому, что его товарищи уважали мнение До и вообще, были либеральных взглядов на всякое мнение, а потому, что их сейчас больше волновало другое – как отнестись к предложению этого чокнутого типа. А если воспользоваться его предложением, то …ещё больше вопросов возникает. Например, такой: А что я им скажу, когда подойду? – изрезав свой лоб в глубокомысленных морщинах, краем глаза поглядывая в сторону того самого столика, где одна девушка особенно ему понравилась, задался вопросом обладатель самого бесперспективного голоса из всей троицы, Соль.
– То и скажешь. – Неожиданно до Соли доносится голос того самого чокнутого типа, отчего он весь осаживается на стуле и начинает в испуге крутить по сторонам головой, в поиске этого типа. Но его нигде не было, что, тем не менее, не мешало Соли слышать его голос. – Я пришёл влюбить одну из вас в себя, а вот кого, то об этом уж вы попробуйте догадаться. – Добавил чокнутый тип.
Между тем от товарищей Соли, эта его непоседливость не остаётся незамеченной, и они, как это обычно бывает в таких случаях, начинают его поддевать. – Что Соли не сидится, – усмехнулся Ре, – никак слова чокнутого типа не дают покоя.
– А и вправду Соли, – с серьёзным видом обратился к нему До, – чего тебе терять-то, если ты примешь предложение этого типа и пойдёшь к тому столу за своим счастьем. – При этих словах До так неприкрыто насмешливо переглянулся с Ре, что Соли, не стерпев таких, даже не намёков, а утверждений в своей второсортности, подскакивает с места, с явным вызовом смотрит на До и заявляет ему. – А я в отличие от тебя, не боюсь верить людям. И пусть они по чокнутому выглядят, и может и недоразумение одно говорят, но в деле верования так и должно быть. И я сейчас пойду и стану счастливым. А вы оставайтесь здесь, зная одно, что вам был дан шанс, а вы даже не стали его рассматривать. – Соли хватает со стола бокал с минеральной водой, в глоток осушает его и, крепко так отставив его на стол, что Ре с До слегка одёрнулись, с решительным видом выдвигается к знаковому столику.
Ну а До с Ре, глядя ему вслед с некоторым удивлением, сами того не понимая, как так случилось, каждый начинает внутри себя странно чувствовать. Они как будто понимают, что их настигла некая утрата, а вот какая, то этого они не могут постичь – что-то похожее на сожаление об утраченных возможностях.
– Попади в нужную ноту, и она ответит тебе звуковым созвучием. – Глядя из-за угла здания кафе на Соли, идущего к столику напротив, с девушками, мысленно направлял его ход дирижёр. – А чтобы разобраться и понять какая нота твоя, не спеши форсировать события и для начала дай им себя озвучить, а там остаётся только слушать и при этом сердцем. – Вкладывая в уши Соли эти напутствия, дирижёр сумел-таки подвести его к столу с девушками – последние шаги ему дались с огромным трудом, он по мере своего приближения к столу с девушками, где они вдруг все в один момент замерли в одном внимательном к нему положении, начал терять всю свою решительность и силу воли. А когда до их столика оставалось пару тройку шагов, а с него так на него изучающе смотрят такие невероятно удивительные создания, чуть ли не нимфы (это в голове Соли от волнения всё перемешалось и через туманность его взгляда начали возникать различные фантастические образы), то он уже мало что соображал, а уж говорить о том, чтобы он что-то мог осмысленно говорить, то само собой не приходится.
Правда, когда он был остановлен их столиком (а по-другому никак), на который он натолкнулся, будучи в разориентированном состоянии, он сумел-таки выдавить из себя слово. – Простите. – Затекая мыслями и физическими воплощениями волнения в виде капель со лба, проговорил Соли, через пелену затуманенных глаз видя только смутные очертания сидящих за столом девушек. Ну а протереть свои глаза он не смеет и ему в своём общении с ними приходится полагаться только на свой слух. А он не настолько музыкален, как у дирижёра, и главное, он не обучен наукам построения музыкального лада.
Но сейчас уже поздно себя корить за такую свою неподготовленность, и остаётся только слушать, что и делает Соли, пытаясь сфокусировать свой взгляд на девушках, а в частности на той, что слева, которую он ещё до подхода к ним, особенно для себя выделил. – В твоём случае с первого слова всё будет ясно. – До Соли донеслась мысль дирижёра. И Соли ещё больше напрягся, приготовившись услышать приговор.
Но судьба не зря некоторыми обойдёнными ею лицами называется злодейкой и она не спешит раскрывать все карты перед Соли, и она не прочь с ним поиграть в свою игру, нажимая на другие ноты. – А если не простим, то что? – со смехом задаётся вопросом, сидящая по центру Ля. И их столик накрывает переливы скерцандо (смешливость (итал.) – так это видится дирижёру) – а вот столик напротив, за которым сидят и поражаются всему увиденному До и Ре, накрывает люгубре (тяжесть).
– Постойте девушки, – когда вся эта смешливость с перекатами озорства несколько успокоилась, до Соли донёсся голос Си, той девушки, которая сидела от него справа, – мы ещё молодого человека не выслушали, а уже делаем насчёт него выводы. Он же нам не объяснил, за что он просит у нас прощение.
– И то верно. – Сказала Ля. – А ну живо говори, за что нам тебя не придётся жаловать, скажем… – тут Ля переглядывается со своими подругами и, вернувшись обратно к Соли, говорит, – не знаю как другие, а я может и с минуту тебя стерпеть не смогу.
– А теперь говори. Виваче! (живо) – до Соли доносится голос незримого дирижёра и он, толком не понимая, что говорит, говорит. – За то, что я обойду своим вниманием большую часть из вас, выбрав только одну. – Сглатывая набегающие слюни, еле выговорил всё это Соли. И хотя всё им сказанное прозвучало так неуверенно и не убеждающе, всё же смысловая нагрузка, заключающая в его словах, перевесила все эти формы своего донесения, и за столом в момент воцарилась какая-то странная тишина. Во время которой, Соли не видел, что там за столом делается, – может девушки в злости на него и из девичьей солидарности против него переглядываются, а может всё наоборот, и они рассматривают в лицах друг друга их шансы не на свой успех, – а там между тем, судя по ёрзающим звукам, что-то определённо происходило.
Правда, исходя из того, что он сейчас услышал и не услышал, Соли уже мог сделать для себя некоторые выводы. – Для Ля не свойственно столь долго задерживаться с ответом. На Си тоже не похоже, что она так занервничала (ёрзание доносилось с её стороны). А Ми…А голоса Ми я до сих пор не слышал. Но почему она молчит? И какой у неё голос? – заволновался Соли, вглядываясь в Ми. И тут же до Соли со стороны Ми доносится её голос:
– И кто же вас не должен будет простить?
– Я попал в ноту. – Расплывшись в улыбке, сказал Соли.
– Попал. – Многозначительно сказал дирижёр, внимательно разглядывая стоящее там, в кафе, в середине между столиками, фортепиано. – Чего-то не хватает. – Почесав нос, пробубнил про него дирижёр. – Точно, тут нужна мистерьёзо (таинственность). Какая же бывает история без своей загадки. Только наискучнейшая. А любая загадка, это залог будущих открытий. – Здесь дирижёр берёт и понимает, что совсем на чуть-чуть забежал вперёд в осмыслении происходящего, и сейчас Ми ещё не задала свой вопрос, а Соль ещё мучается загадками на её счёт.
– А вот и наш Фауст. – Улыбнулся дирижёр, видя куда как дальше, чем все участники этого действия, которые и не могут оторвать своего взгляда от своих мыслей и друг от друга. А вот если бы они на самую малость отвлеклись и посмотрели по направлению фортепиано, стоящего в центре образного круга, состоящего из столиков, то они бы заметили человека одетого не совсем по ясной и светлой погоде, – во всём чёрном, – который и не пойми откуда появился и прямиком направился к этому музыкальному инструменту, который если что, то не для того здесь был установлен, чтобы за него кому не лень садился и портил настроение людям своей отвратительной игрой и фальшью на фальши – его поставили здесь лишь с одной целью, для красоты и чтобы оправдать название кафе: «Музыкальное кафе».
Но так как хозяин или управляющий кафе, а кто главней и не разберёшь, не позаботились заранее и не повесили на фортепиано табличку «Руками не трогать», а народ вокруг и здесь пошёл всё больше законопослушный, то уж ничего тут не поделаешь, и обязательно найдётся человек музыкальных, а не экстерьерных взглядов на фортепиано, на котором ему захочется размять свои пальцы рук, сыграв на нём несколько лёгких мелодий. А если красивые девушки попросят, то можно сыграть и на бис какую-нибудь мелодию из душещипательного фильма про любовь.
Ну а так в этом кафе сейчас присутствовали те, кто может по своему достоинству оценить твои музыкальные потуги, то и нашёлся желающий продемонстрировать своё мастерство, этот человек в чёрном. И вот этот человек во всём чёрном, названный дирижёром отчего-то Фаустом (но у дирижёра в голове свои нотные тараканы), однозначно не признанный исполнитель фуг и токкат, – а всем не признанным всегда хочется быть признанным, – заранее приметив сколько необоснованно много внимание приковано и не пойми что за типу, у которого скорей всего и музыкального образования нет за душой, а слушает он один лишь металл или на худой счёт, классический рок, решает непременно изменить в свою сторону сложившиеся обстоятельства. И с этим непременным желанием, а также с желанием справедливости, – для одного столько, три к одному, внимания, а это слишком не справедливо по отношению к тем, на кого вообще не обращают внимание, – Фауст, свернув со своего прежнего пути, прямиком направляется к фортепиано.