Но только я так подумал, только посмотрел в упор на Кольку, как вдруг он пихнул Витьку.
– Лёша, Лёша, – забормотал Витька, – что с тобой?.. Что случилось?.. Ты как себя чувствуешь?
Я себя чувствовал плохо. Это передалось пацанам. Они отчего-то перепугались. Может, почувствовали, как мне они сейчас безразличны.
– Ты что видел? – спросил Колька Витьку.
– А ты что? – спросил Витька Кольку.
– То, что и ты, – огрызнулся Колька.
– Ты понимаешь, – промямлил Витька, – У тебя сейчас глаза зажглись.
– Как?..
– Да так… Вспыхнули, как фары. Таким зелёным светом… Но очень ярко.
– И всё?
– Ну да…
– Тогда расходитесь, – сказал я. – Только быстро.
Оба они исчезли, будто их ветром сдуло. Удалились крупными шагами, переходящими в мелкие скачки.
И я пошёл куда подальше. Взял свой сидор с форменкой и пошёл. В школу пошёл, на следующие уроки. Никого, только, чтобы не видеть. И не видел некоторое время, и не слышал. И никого не замечал. И гулять один научился – что трудного? Главное, шпану вовремя заметить. Её калибр определить, ну, кто какого возраста. Какой силы и наглости. Есть ли главарь. С него и начинать. А драка будет, её не может не быть. Если ты один, а их много, так лучше на свету драться, при свидетелях. А если наоборот, так уж лучше на задворках, это всё друзья меня наставляли. Бывшие друзья. Друзья бывшие, а рекомендации – все как из будущего. Или почти что все.
А ещё, чтобы совсем уж отгородиться от всяческих приятелей, пошёл я в библиотеку.
И долго я там сидел. Года три или четыре. Безвылазно. Конечно, в пределах рабочего времени. Иногда библиотека закрывалась, но я читать не переставал. Всё подряд, что под руку попадалось. Понравилась книжка с первой строчки – значит, читал. А по прочтении смотрел название и имя автора. А иногда и не смотрел, если книга была без корочек. Правда, ночью мама книжки отбирала. Только фонарики-то на что… Ночь, книжка и фонарик под одеялом. Таким образом, хитрые и нехитрые сюжеты на долгое время заняли моё воображение и стали для меня почти реальностью. И никого не видел – только школа и библиотека. И никаких приятелей. Книжки, вот и все приятели. И девушек никаких, в зелёных панталонах… Читать, только читать. И до такого дочитался, что и пересказать невозможно.
Иду я как-то по улице, размышляю, что бы ещё такого прочесть, чтобы уже совсем… Ну, просветления достигнуть. Казалось, основную тайну если ещё я не нашёл, то она обязательно содержится на какой-нибудь странице, до которой я ещё не добрался, но она уже где-то совсем близко, рядом – только руку протянуть. А может быть, я уже эту тайну нашёл, прочитал, да как-то не заметил, не обратил внимания… Так в чём же она, эта основная тайна… В том ли, когда хочется… чтобы тебя заметили… оценили… позвали бы с собой в прекрасные дали, по каким-то большим делам… ради счастья. Туда, где кони, женщины, горы, звери, дороги, дома, автомобили… И всё так здорово… И я вместе с ними, со всеми… Вместе со всеми…
И вот иду я как-то по улице, призадумавшись, сворачиваю за угол, и вижу обоих своих приятелей. Естественно, они о чём-то договаривались. Ну, как обычно, что-то затевали. Мне это стало ясно, когда они, судя по их лицам, не слишком обрадовались, не слишком удивились. Так, слегка окаменели.
– О, привет, – пробормотал Колька. – Где пропадаешь?
– Дела всякие, – ответил я. – Куда это вы в прошлый раз так быстро смылись?
– Да ну его,– присоединился Витька. – Обознались. Колька мне соврал, будто глаза у тебя зажглись в тот раз. Ну, будто бы, загорелись. Мы и деранули. А я потом всё понял. Говорю – из библиотеки не вылезает человек. Аж мать жаловалась. Тут загоришься – столько читать. Светлым пламенем.
– Светишься, значит… – пробормотал Колька. – А мы думали – свет экономишь. Нет ведь тебя вечерами. А ты вон где – в библиотеке.
– Камушки, получается, вы кидали?
– Мы, кто же… Друга разыскивали. Тебя, значит.
– Зачитался друг, – добавил Витька. – Своих совсем позабыл.
– Это бывает, – произнёс Колька. – Главное – вовремя человеку напомнить. Мы-то, Лёш, видишь, все свои книжки, какие положено, прочитали. Теперь будем читать те, какие неположено.
Я не понял.
– Это какие?
Друзья враз захохотали. У них это здорово получалось – всё враз.
– Ну, – объяснил Колька, – это те, которые читать заставляют. В школе там, или в институте… Эти читать положено.
– А-а…
– Смотри-ка, что у нас есть… Тоже книжка!
Колька, весь загадочный, полез за пазуху и торжественно вытащил бутылку портвейна. Точнее, полбутылки.
– Ой, – вякнул я, – это же вино!
– А ты как думал!.. Хочешь попробовать?
– Не, что вы… Мне нельзя. Мне не разрешают.
– Даже дома?
– Да. Даже дома.
– Даже при гостях?
– Ну да…
Друзья переглянулись.
– Вот оно как… Ну тогда тем более. Кто же тебя ещё угостит, кроме нас. На, мы разрешаем.
– Да, – подтвердил Витька. – Разрешаем.
И сглотнул слюни.
– Ну, – сказал Колька, – давай. Хоть глоточек.
Колька выглядел настолько дружелюбно, говорил так убедительно, что один глоточек я употребил, скорее с испугом, чем с отвращением.
– Вот, – сказал Витька. – Це ж друге дило.
– А як же ж, – поддразнил Колька Витьку.
В голове у меня возникала новая какая-то разноцветная реальность. Теперь я думаю – и чем бы она закончилась, эта встреча, если бы из-за того же самого угла, откуда ни возьмись, вдруг появился Боря Борзон, старшеклассник, сосед по дому. Он чуть было не промчался мимо нас, весь задумчивый, самоуглублённый, размахивая полами новомодного белого плаща и скрипичным футляром. Но я, совершенно на данную минуту осмелевший, возьми да Бориса и останови.
– Добрый день!
Борис резко остановился, нахмурился, устремился взглядом на каждого из нас. Пожал руки.
– Привет. Как жизнь?
– Потихоньку! – бодро отвечал Колька, снова извлекая бутылку. – Вот, как видишь. Будешь с нами, за конкретное знакомство?.. А то ходим мимо друг дружки, как чужие.
– О-о,– молвил Боря, – да вы тут время не теряете.
– А как же, – приосанился Витя, – вот, молодое поколение надставляем.
– Как, и он участвует?
– Лёшка-то? – как бы изумился Колька. – Ещё как участвует. Да он у нас за главаря.
– Не может быть.
Борис словно стремился две дырки во мне прожечь, прямо в голове, своими тёмными глазищами.
– Ещё как может, – бормотал Колька нетвёрдым языком. – Давай, Боря, поддержи компанию.
– А что, поддержу! – с энтузиазмом воскликнул Боря. – Обязательно поддержу! Как не поддержать! Только не сегодня. Мне сейчас на занятия, вот и инструмент с собой. А в другой раз – обязательно. Я теперь с вами. Договорились. Раз и навсегда.
И тут мне в голову полезли разные интересные мысли, по какой причине я и сделал следующее заявление:
– А вот можете меня послушать?.. Я что хочу сказать…
Старшие ребята навели на меня резкость.
– Ну, говори, – разрешил Колька. – Послушаем.
– Смотрите! Нас же теперь четверо! Четыре человека!
– Ну?.. – как всегда, недоумевал Витька. – И что с этого?
– То, что как у мушкетёров! Вот здорово! Борис, значит, будет Атос. Как самый старший. Витёк будет у нас Портос. Как самый здоровый. Ты, Коля, получается, будешь Арамис. Ну, потому, что самый симпатичный.
– Чего это вдруг я симпатичный?
– Да все так говорят. И мама твоя, и сестра. Да и девчонки все так скажут.
– А кто же тогда будешь ты? А? Ну, говори.
– Ну, как кто… Кто там остаётся…
– А ты, значит, будешь Д’Артаньян?!
– Ну и что такого? Ну, буду…Всё-равно, ведь я самый младший.
– Нет, – возмутился Колька, – ни фига. Я буду Д’Артаньян. Почему?.. Да мне тоже хочется. И, вообще, я тебя сильнее.
– Так я ж зато младше!
– Подумаешь, младше… Всё-равно, Д’Артаньян буду я. Только так.
Я поразмыслил и согласился. Арамисом быть, мне показалось, тоже не так уж плохо.
– Ладно, – произнёс я. – Хорошо. Я – Арамис. Точка. Да только же ведь не в этом дело!
– А тогда в чём?
Колька был озадачен – уж не претендую ли я на роль Атоса? Или, не приведи Господь, Портоса.
– А дело-то вот в чём!.. Пока нас четверо, и пока мы здесь все вместе, нам нужно сейчас же затеять какое-нибудь большое дело. А зачем?.. Чтобы потом его исполнить!
Мне показалось, что Борис слушает меня внимательно, даже с некоторым интересом.
– Ну и что же ты предлагаешь? – снисходительно спросил Колька. Витька в дискуссии не участвовал. Он оказался занят – в очередной раз прикладывался к бутылке.
– Вот что. Я предлагаю начать хотя бы с того, чтобы всем нам подумать о том, что в каждом из нас есть плохого. Какого плохого? Такого, кто чего сообразит. Ну, сам решит. Ясно? И это для того, чтобы покончить с этим плохим раз и навсегда. Чтобы достойным быть, значит, потом стать настоящим мушкетёром.
По окончании речи, я гордо глянул на друзей – пусть знают, что я не зря сидел в библиотеке. Что я не Арамис! Я – Д’Артаньян!
И они на меня посмотрели. Особенно Витька с Колькой.
– Хорош, – сказал Витька как самый честный. – Ему больше не наливать. Хватит.
– И мне, пожалуй, – сказал Борис, – тоже хватит. А Лешу я с собой заберу. Проводит меня, немного прогуляется. Не возражаете?
– Не возражаем, – сказали гарны хлопцы, – пусть прогуляется. Но ты, Лёшка, смотри, мы тебя вечером ждём!
– Это обязательно, – сказал я, – ибо вечером, милостивые государи, я бы желал услышать ваш ответ на моё вам предложение.
– Ну, – пробормотал Колька, – ответим… Будет тебе ответ.
И пошли мы с Борисом.
А денёк был превосходный. И солнце палило во все стороны, и сталинские дома, стоящие вдоль проспекта, были совсем ещё новые, как на рисунке, даже простая трава, растущая на газонах, аккуратно огороженных деревянными, но крашеными в аналогичный цвет заборчиками, выглядела нарядно, даже празднично.
И Борис выглядел нарядно: на нём был кинематографичный белый плащ нараспашку, обувь начищена, брюки наглажены, руки в карманах, головного убора нет, взгляд, устремлённый внутрь самого себя – настоящий рыцарь печального образа из кинофильма «Мой старший брат».
И тогда я осмелился и спросил:
– А что, Борис, ты всегда так ходишь на занятия?
– Как? – не понял Борис.
– Ну, так вот… как на праздник.
Борис захохотал.
– Праздник!.. Да, действительно… Это, конечно, как сказать.
– Ты разве не на занятия?
– Пожалуй, да. Чем, смотря, заниматься. Это я так сказал, насчёт занятий. Для твоих приятелей. Чтобы тебя от их занятий отвлечь. Ясно? Для макета, понимаешь?
– Да какие уж там занятия, – пробормотал я. – Это так всё… между прочим.
– Ну да. Это между чем, смотря, между прочим. Оно бы и хорошо, да вот беда – увлечься можно. И то неплохо, что увлечься. Плохо то, что ерундой. Я вот, можешь себе представить, девушкой увлекаюсь. И очень здорово увлекаюсь. По уши, можно сказать. Вот к ней сейчас иду.
– С инструментом?
– Да, со скрипкой. У неё родители, понимаешь, строгие. Начальство… Всё по-серьёзному, никакого баловства. Вот у нас с ней будто бы репетиция. Она на фоно, я на скрипке.
– А, для макета!
– Нет, тут всё по-серьёзному. Играем, как положено. Как говорится, от всей души. Даже ещё лучше.
– А любовь? Как же любовь-то? Или… извини, что спрашиваю. Это лишнее, понимаю. Не следует мне знать. Извини…
– Эх, Лёшка, знал бы ты, как я счастлив… Меня самого распирает. У тебя было когда-нибудь такое?
– Какое? – спросил я.
– Да это такое, когда на весь мир хочется заорать – я счастлив! Счастлив, и всё.
– А, такое… Ну, было, конечно, как же без этого… Разве что, не в такой форме.
– Не в такой?.. А в какой?
– Ты понимаешь, Боря… Ну, в другой.
– А-а… Понимаю. А вот у нас с Ларисой – в самой яркой. В самой безумной форме. Можно одуреть.
– Да ты что…
– Вот ей-Богу.
– Да это как же вы так?.. И где место нашли?.. Или когда родителей нету?
– А там же. Возле рояля. И при родителях. Ни на что не глядя! Нету, Лёша, для любви помех. И преград никаких нету.
– Ну, вы даёте… Слушай… Ну, всё-таки… Как же это у вас так?.. Вдруг родители войдут…
– Войдут, да и войдут. Пусть входят!.. Пусть входят все!
– Так вы же там… неодетые!..
– Да ты что городишь!.. Да как ты мог подумать!.. Да как тебе в голову могло такое прийти!
– Да нет, конечно же, не могло! Борис, ты неправильно меня понял. Я совершенно не это хотел сказать. Нет, ты не подумай. Мне показалось… Любовь, всё-таки… очень большое дело… Старики сказывают.
– Да, Лёша, дело очень большое. Можно сказать, громадное. На всю оставшуюся жизнь!
– Да… Вот же, значит, как вас угораздило… Ну, а целуетесь-то где, там же? У рояля?
– Вот ты какой, Лёша, непутёвый. Я говорю – любовь, а ты мне про поцелуи. Это такое особенное чувство, что мы с ней ещё ни разу, можно сказать, и не целовались. Не было, значит, такой необходимости.
– Вот это да… Лихо!.. Ничего не понимаю. Ну, она-то, Лариса, вообще, знает, что у вас есть любовь?
– А как же… Ещё как знает. Думаю, у нас с ней внутренние ощущения совпадают. Целиком и полностью.
– Да уж… Можно позавидовать… Только вот как же это она, то есть, ваша любовь, на самом деле происходит? Я про такое и в книжках даже не читал.
– Вот так вот! – просиял Борис. – Никто и представить себе не может. Истинное, святое чувство. Только тебе могу рассказать – в тебе чистота есть, соображаешь?
– Ну да…
– Так вот, бывает, сделаем мы с ней паузу в занятиях… сядем около окна, и… понимаешь, возьму я её за руку… и пальчики перебираю… И мы друг на друга смотрим при этом. И каждому из нас всё ясно.
– Вот это любовь, – сказал я ему, потрясённый. – Теперь, что, жениться, значит, придётся?
– А ты как думал? Само собой. Как только школу окончим. Подождём, немного осталось.
– А как родители?
– Пока неизвестно. Там видно будет. Хотя, мне кажется, я буду решать. Конечно, вместе с Ларисой. Главное – вопрос ясен. Ибо ясность – вот, что в жизни главное. Понимаешь, я такой человек: мне или хорошо, или плохо. И всё, что вокруг меня, или хорошее или плохое. А среднего нет – не бывает. И вот сейчас – обрати внимание – ты отличный парень. Можно сказать, превосходный. И мне с тобой нормально! Отлично идём, беседуем, друг друга понимаем. Да! А те вот ребята, знакомые твои, они не очень. Ты не думай, что они хорошие.
– Я и не думаю… Так, какие есть.
– Какие есть, – вдумчиво произнёс Боря, – этого мало. Это даже не середина. Это серость, которую следует избегать.
– Ты же их совсем не знаешь, – возразил я.
– Чего там знать, – махнул рукой Боря, – и так всё ясно. И брось ты эти с ними алкогольные экзерсисы. На мои слова ориентируйся – есть плюс, есть минус. И больше ничего. А я, бывает, чего не знаю, о том догадываюсь. Вот я не знаю, где твой отец работает, но догадываюсь.
– И где?
– В КГБ, вот где. Но никому не скажу, будь уверен. Вот уж кем я восторгаюсь, так это твоим отцом.
– Так ты же его не знаешь!
– Что знать, всё понятно. Герой! Вот бы меня кто-нибудь позвал на такую работу… Я был бы ещё счастливее.
– А с какой-такой радости?
Борис призадумался. Оглянулся по сторонам.
– Ну как же, – шпионов искать. Потом ловить – это большое счастье. Невероятные ощущения. Могу себе представить. Причём – полное бесстрашие!.. Скажи, ведь так?
– Ну да, – ответил я. – Наверное.
– Ну, ты ведь представляешь, как он там… Работает, действует…
– Нет, Боря, – вздохнул я. – Не представляю. И представить не могу. И разговоров на эту тему дома у нас никогда не было, нет и быть не может.
– Вот это да, – восхитился Боря. – Настоящий герой, твой отец. Абсолютный. Разящий меч. Всё так и есть, как в книгах пишут. Я в этом не сомневался.
– В чём не сомневался? В книгах?
– А что? Книги – тоже критерий истины. Один из критериев.