– То есть вы хотите сказать, что общественная жизнь способствует агрессии со стороны мужчин и цивилизованному поведению со стороны женщин?
– Не агрессии, – ответил Джон Пол, – но готовности пожертвовать собой ради некоей цели.
– Иными словами, – сказала мисс Браун, – мужчины верят в сказки, которые рассказывает им общество, и им этого вполне достаточно, чтобы умирать и убивать? А женщины – нет?
– Они верят в них достаточно, чтобы… – Джон Пол замолчал, вспоминая то, что было ему известно о различиях полов. – Женщины должны быть готовы растить сыновей в сообществе, которое может потребовать их гибели. Так что верить в сказки приходится всем – и мужчинам, и женщинам.
– И одна из них состоит в том, что женщины незаменимы, а мужчины – расходный материал?
– Во всяком случае, до определенной степени.
– И почему вера в подобные сказки полезна для общества? – обратилась она с вопросом ко всей аудитории.
Ответы последовали достаточно быстро, поскольку студенты, по крайней мере некоторые, следили за их разговором: «Потому что даже если умрет половина мужчин, все женщины так же смогут размножаться», «Потому что это дает выход мужской агрессии», «Потому что нужно защищать ресурсы сообщества».
Джон Пол наблюдал, как Тереза Браун фиксирует и анализирует каждую реплику.
– Отказываются ли сообщества, понесшие ужасные потери в войне, от моногамии или позволяют большому числу женщин жить без шанса оставить потомство? – Она привела пример Франции, Германии и Британии после кровавой Первой мировой войны. – Является ли мужская агрессия причиной войн? Или мужская агрессия – черта, которую сообщества вынуждены поощрять, чтобы выигрывать войны? Существует ли общество благодаря агрессии, или агрессия благодаря обществу? – (Джон Пол понял, что это ключевой момент излагаемой ею теории, и вопрос ему понравился.) – И каковы ресурсы, которое вынуждено защищать сообщество? – наконец спросила она.
«Еда, – отвечали студенты. – Вода. Кров». Но похоже, она ждала вовсе не столь очевидных ответов.
– Все это, конечно, важно, но вы упустили самое существенное.
К его собственному удивлению, Джон Пол вдруг обнаружил, что ему хочется дать верный ответ. Он даже не ожидал, что у него возникнет подобное желание на уроке какой-то аспирантки.
Он поднял руку.
– Похоже, мистер Виггин считает, что знает ответ. – Она посмотрела на него.
– Утробы, – сказал он.
– Как общественный ресурс? – уточнила она.
– Как сообщество, – ответил Джон Пол. – Женщины и есть сообщество.
– В том и состоит великая тайна, – улыбнулась она.
Со стороны других студентов послышались протесты – мол, большинство сообществ всегда возглавляли мужчины, а к женщинам относились как к собственности.
– Далеко не все мужчины, – ответила мисс Браун. – К большинству мужчин относятся как к собственности в намного большей степени, чем к женщинам. Женщин почти никогда не воспринимают как расходный материал, в то время как на войне это случается с тысячами мужчин.
– Но все равно правят мужчины, – возразил какой-то студент.
– Да, – кивнула мисс Браун. – Правит горстка альфа-самцов, прочим отведена роль орудий. Но даже правители знают, что самый жизненно важный ресурс сообщества – женщины, и любое сообщество, которое хочет выжить, вынуждено тратить все свои усилия на основную задачу – дать женщинам возможность размножаться и растить детей, пока те не станут взрослыми.
– Как насчет сообществ, где избирательно абортируют или убивают детей женского пола? – настаивал студент.
– В таком случае эти сообщества решили вымереть, разве не так? – заметила мисс Браун.
В аудитории началось замешательство, послышался ропот.
Модель выглядела интересной: в сообществах, где убивают девочек, меньше женщин достигнут репродуктивного возраста и, соответственно, им намного сложнее будет поддерживать высокую численность населения. Джон Пол поднял руку.
– Просветите нас, мистер Виггин, – предложила мисс Браун.
– Я только хотел спросить, – сказал он. – Разве избыток мужчин не может быть преимуществом?
– Вряд ли настолько важным, – ответила мисс Браун, – поскольку подавляющее большинство человеческих сообществ – особенно тех, что просуществовали дольше всего, – проявляет готовность отправить в расход мужчин, а не женщин. К тому же убийство младенцев женского пола увеличивает пропорцию мужчин, но уменьшает их абсолютную численность, так как женщин, которые могли бы их родить, меньше.
– А если не хватает ресурсов? – спросил другой студент.
– И что? – спросила мисс Браун.
– В смысле, разве тогда не придется сокращать население?
Внезапно в аудитории стало очень тихо.
Мисс Браун рассмеялась.
– Кто-нибудь хочет попробовать ответить?
Ответа не последовало.
– И с чего вы все вдруг замолчали? – спросила она.
Молчание затягивалось.
– Законы о рождаемости… – наконец пробормотал кто-то.
– Ах, это, – кивнула она. – Политика. Мы всем миром приняли решение сократить численность человечества, ограничив число рождений до двух на пару. И вам, конечно же, не хочется об этом говорить.
Судя по продолжавшейся тишине, им не хотелось говорить даже о том, почему им не хочется об этом говорить.
– Человечество борется за выживание, сражаясь с инопланетным вторжением, – продолжала она, – и в связи с этим мы решили ограничить собственное воспроизводство.
– Некто по фамилии Браун, – заметил Джон Пол, – должен понимать, как опасно противиться законам о рождаемости.
– У нас тут учебные занятия, а не политические дебаты. – Она холодно взглянула на него. – Есть черты сообщества, способствующие выживанию индивидуума, и черты индивидуума, способствующие выживанию сообщества. На данных занятиях нам незачем бояться воспринимать реальность такой, какая она есть.
– А если в итоге мы лишимся шансов получить работу? – спросил кто-то.
– Я преподаю студентам, которые хотят научиться тому, что знаю я, – ответила она. – Если вы принадлежите к числу этих счастливчиков, значит нам обоим повезло. Если нет – мне, в общем-то, все равно. Но я не собираюсь отказываться учить вас чему-то лишь потому, что эти знания могут каким-то образом помешать вам устроиться на работу.
– Значит, это правда? – спросила девушка в первом ряду. – Он в самом деле ваш отец?
– Кто? – спросила мисс Браун.
– Сами знаете. Хинкли Браун.
Хинкли Браун. Военный стратег, чья книга до сих пор являлась библией Международного флота, который подал в отставку и удалился в добровольное изгнание, отказавшись подчиняться законам о рождаемости.
– И какое это имеет для вас значение? – спросила мисс Браун.
– Потому что мы имеем право знать, – последовал воинственный ответ, – что именно вы нам преподаете – науку или вашу религию.
Верно, подумал Джон Пол. Хинкли Браун был мормоном, и они не подчинялись закону – как и родители самого Джона Пола, польские католики.
Джон Пол тоже не собирался подчиняться закону, как только найдет ту, на ком ему захочется жениться. Ту, которой тоже будет глубоко наплевать на Гегемонию и ее принцип «не больше двух детей в семье».
– Что, если научные открытия случайно совпадут с религиозными верованиями? – спросила мисс Браун. – Мы отвергнем науку, чтобы отвергнуть религию?
– А если на науку оказывает влияние религия? – возразила студентка.
– К счастью, – ответила мисс Браун, – ваш вопрос не только глуп и оскорбителен, но и носит сугубо гипотетический характер. В каких бы кровных отношениях я ни состояла со знаменитым адмиралом Брауном, значение имеет лишь одно: моя наука, а если у вас вдруг есть какие-то подозрения, то и моя религия.
– И какова же ваша религия? – спросила студентка.
– Моя религия, – сказала мисс Браун, – состоит в том, чтобы пытаться опровергнуть любые гипотезы, включая вашу гипотезу о том, что преподавателей следует оценивать в зависимости от их происхождения или принадлежности к некоей группе. Если вы считаете, будто я преподаю вам нечто, что не подтверждается доказательствами, – можете подать жалобу. А поскольку для вас, похоже, крайне важно избежать любых идей, зараженных убеждениями Хинкли Брауна, я исключаю вас из числа моих слушателей. Прямо сейчас. – К концу фразы она уже набирала инструкции на компе. – Ну вот и все. – Она подняла взгляд. – Можете покинуть аудиторию и идти в деканат, чтобы вас направили на другой курс.
– Но я не хочу… – ошеломленно пробормотала девушка.
– Не помню, чтобы я интересовалась вашим мнением, – отрезала мисс Браун. – Фанатики и смутьяны на моем курсе мне не нужны. То же касается и всех остальных. Мы будем следовать доказательствам, мы будем анализировать идеи – но не личную жизнь преподавателя. Кто-нибудь еще хочет покинуть аудиторию?
В это мгновение Джон Пол Виггин понял, что влюбился.
Тереза еще несколько часов не могла унять охватившее ее волнение. Занятия начались не лучшим образом – тот мальчишка, Виггин, походил на настоящего возмутителя спокойствия. Но, как оказалось, ума у него не меньше, чем высокомерия. К тому же он заставил напрячь мозги самых сообразительных в аудитории, а именно это больше всего нравилось Терезе в преподавании – когда группа людей думает об одном и том же, постигая одну и ту же вселенную и, пусть хотя бы на несколько мгновений, становясь единым целым.
Мальчишка Виггин. Тереза невольно рассмеялась, – вероятно, она сама была моложе его, хотя и чувствовала себя чуть ли не старухой. Она уже несколько лет училась в аспирантуре, и ей казалось, будто на ее плечах лежит тяжесть всего мира. Мало того что приходилось беспокоиться о собственной карьере – на нее постоянно давило бремя известности отца. Любые ее поступки воспринимались всеми так, будто ее устами говорил отец, каким-то образом управлявший ее разумом и душой.
С другой стороны, почему бы им так не считать, если так же считал и он сам?
Тереза, однако, гнала мысли о нем прочь. Она была ученым, пусть даже в некотором смысле теоретиком, и давно уже перестала быть ребенком. Более того, она не была солдатом его армии – чего он никогда не понимал и не понял бы. Особенно теперь, когда его «армия» стала столь малочисленной и слабой.
А потом ее вызвали к декану.
Аспирантов обычно к декану не вызывали, к тому же секретарша заявила, что понятия не имеет, какова тема встречи и кто еще будет на ней присутствовать, так что у Терезы тут же возникли дурные предчувствия.
Погода в конце лета стояла довольно теплая, даже далеко на севере, но поскольку Тереза вела затворническую жизнь, то редко обращала на это внимание. Она оделась чересчур тепло, так что к тому времени, когда добралась до корпуса аспирантуры, уже обливалась потом, но секретарша не дала ей даже нескольких минут, чтобы немного остыть под кондиционером, и поспешно загнала в кабинет декана.
Все хуже и хуже.
Присутствовали декан и весь диссертационный совет, а также доктор Хоуэлл, которая была уже на пенсии, но, похоже, явилась именно по данному случаю, в чем бы тот ни состоял. Даже не тратя времени на формальные любезности, они тут же обрушили на нее новость:
– Фонд решил отозвать финансирование, если мы не исключим вас из проекта.
– На каком основании? – спросила она.
– В первую очередь на основании вашего возраста, – ответил декан. – Вы слишком молоды для того, чтобы вести такой масштабный исследовательский проект.
– Но это мой проект. Он существует лишь потому, что я его придумала.
– Знаю, это выглядит нечестно, – кивнул декан. – Но мы не позволим, чтобы это помешало вам защититься.
– Помешало защититься? – горько рассмеялась Тереза. – Чтобы получить тот грант, потребовался год, хотя, учитывая ситуацию в мире, проект представляет очевидную ценность. Даже если бы у меня был в запасе другой проект, вряд ли вы стали бы утверждать, что моя защита не отложится на несколько лет.
– Мы понимаем вашу проблему, но готовы присвоить вам степень на основе другого, не столь… масштабного проекта.
– Помогите мне разобраться, – попросила она. – Вы настолько доверяете мне, что готовы присвоить мне степень, не интересуясь моей диссертацией, но не настолько, чтобы позволить мне принять участие в жизненно важном проекте, который разработала я сама? Кто будет его вести? – Тереза взглянула на председателя, и тот покраснел. – Это даже не ваша область. Вообще ничья, только моя.
– Вы сами сказали, что разработали проект, – ответил председатель совета. – Мы в точности будем следовать вашему плану. Какие бы новые данные ни появились, их ценность останется той же, кто бы ни руководил исследованиями.
– Естественно, я ухожу. – Тереза встала. – Вы не вправе так со мной поступать.
– Тереза… – сказала доктор Хоуэлл.
– Вы что, пришли специально для того, чтобы меня утешить? – спросила Тереза.
– Тереза, – повторила старуха. – Вы прекрасно понимаете, в чем причина.
– Нет, не понимаю.
– Никто за этим столом в этом не признается, но… Ваша молодость – лишь одна из причин, причем далеко не основная.
– А основная? – спросила Тереза.
– Думаю, – сказала доктор Хоуэлл, – что если бы ваш отец вернулся из отставки, все возражения против того, чтобы важным исследовательским проектом руководила такая юная девушка, внезапно исчезли бы.
– Вы серьезно? – Тереза взглянула на других.
– Никто прямо этого не говорил, – сказал декан, – но нам намекнули, что основное давление исходит со стороны главного клиента фонда.
– Гегемонии, – уточнил председатель совета.
– Значит, я заложница политики моего отца?
– Или его религии, – кивнул декан. – Или того, что им движет.
– И вы позволите, чтобы вашей академической программой кто-то манипулировал, ради… ради…
– Университет зависит от грантов, – вздохнул декан. – Только представьте, что с нами станет, если наши заявки на гранты начнут одна за другой получать отказ. Гегемония обладает чудовищным влиянием. Во всех областях.
– Иными словами, – заметила доктор Хоуэлл, – вам на самом деле некуда больше идти. Мы – один из самых независимых университетов, но даже мы не свободны. Именно потому мы готовы присвоить вам докторскую степень, несмотря на отсутствие у вас возможности заниматься научной работой, – ибо вы ее заслуживаете и все понимают, что иное выглядело бы крайне нечестно.
– Что может помешать им заодно запретить мне преподавать? Кто вообще меня возьмет? Доктора, который не может продемонстрировать результаты своей работы? Вы что, издеваетесь?
– Мы вас возьмем, – сказал декан.
– Зачем? – спросила Тереза. – Из благотворительности? Чего я смогу достичь в университете, если мне не дадут заниматься наукой?
– Затем, – вздохнула доктор Хоуэлл, – что вы, естественно, продолжите вести свой проект. Кто еще смог бы с этим справиться?
– Но моего имени на нем стоять не будет, – кивнула Тереза.
– Ваша работа крайне важна, – сказала доктор Хоуэлл. – На кону стоит выживание человечества. Как вам известно, идет война.
– Тогда объясните это фонду, и пусть они убедят Гегемонию, что…
– Тереза, – прервала ее доктор Хоуэлл. – Да, вашего имени в проекте не будет. Как тема вашей диссертации он тоже упомянут не будет. Но все, кто работает в данной области, сразу же поймут, кто его создатель. Вы получите постоянную должность, докторскую степень и диссертацию, авторство которой ни для кого не будет секретом. Все, о чем мы просим, – стиснув зубы, согласиться с дурацкими требованиями, к которым нас принудили. И – нет, сейчас мы не станем выслушивать ваше решение. Собственно, мы не станем обращать внимание на любые ваши слова и поступки в течение ближайших трех дней. Поговорите с отцом. Поговорите с кем хотите, но не отвечайте, пока у вас не появится возможность остыть.
– Не считайте меня ребенком.
– Нет, моя дорогая, – покачала головой доктор Хоуэлл. – Мы намерены считать вас человеком, которого мы слишком ценим, чтобы… какой там ваш любимый термин?.. Отправить в расход?
Декан встал.
– На этом закончим нашу кошмарную встречу в надежде, что вы останетесь с нами в данных жестоких обстоятельствах.
Он вышел. Члены совета пожали ей руку, на что она почти никак не отреагировала, а доктор Хоуэлл обняла ее и прошептала:
– Война вашего отца потребует еще немало жертв, прежде чем закончится. Можете пролить за него кровь, но, ради всего святого, прошу вас – не умирайте за него. В профессиональном смысле.